Димитрий Самозванец

– Что с вами сделалось, прекрасная царица, царица души моей? – сказал Осмольский. – Здоровы ли вы? Я замечаю в вас необыкновенное волнение, глаза ваши красны…

– Ах, Осмольский! Я сама не своя от гнева, досады… Вообрази себе, муж мой имеет любовницу!

– Так что ж? Тем лучше! Неужели вы ревнуете? Не влюбились ли вы в своего мужа?

– Это не ревность, но досада. Неужели этот ветреник не находит меня довольно красивою, что влюбился в другую? Уж, конечно, не ум, не хитрость, не дарования соблазнили его. Ты знаешь, как воспитаны здешние женщины; итак, вероятно, что он предпочел мне другую по одной красоте!

Осмольский улыбнулся и сказал:

– Если он не умеет ценить вашей красоты, очаровательная царица, тем хуже для него! Из этого не стоит вам беспокоиться. А в кого же он влюблен?

– В дочь Годунова, в Ксению! Муж мой сказывал мне, что она заключена в монастыре, а вместо того она находится в Москве, в доме князя Мосальского, и мой изменник каждый вечер посещает ее.

– Кто же сказал вам это?

– Здесь есть какая-то молодая цыганка, ворожея. Признаюсь в слабости: мне захотелось испытать ее искусство, и она сперва открыла мне двусмысленностями о неверности моего мужа, а после рассказала все подробно.

– Предайте забвению это дело! Мое сердце вознаградит вас с избытком за потерю любви мужа.

– Нет, Осмольский! На это невозможно смотреть хладнокровно. Ты знаешь, что русские бояре не любят чужеземцев, и особенно озлоблены на меня за то, что я не приняла греческой веры. Они могут внушить мысль моему мужу развестись со мною, жениться на Ксении… О, я не потерплю этого, не потерплю! Скорее умру, чем соглашусь сложить с себя венец царский! Пусть прежде погибнет царь и царство, нежели я сойду с престола! Осмольский, если ты любишь меня, то должен помогать мне отвратить эту грозу…

– Что же вы намерены предпринять?

– Я еще и сама не знаю. Сперва я хочу видеть мою соперницу. Чрез час явится здесь цыганка, и я хочу отправиться с нею тайно в дом Мосальского. Ксения живет особо, в новопостроенном тереме; Мосальский пирует с моим мужем, и они, верно, останутся там до поздней ночи. Вы должны проводить меня.

– Охотно, только я опасаюсь, чтоб это не наделало шуму…

– Я хочу, хочу видеть мою соперницу! После посоветуемся с отцом, что должно предпринять, но прежде всего я непременно хочу видеть эту Ксению!

* * *

Ксения Борисовна плакала, стоя под иконами в своем тереме, и прижималась в угол, как робкая голубица перед лютым коршуном. Няня закрывала ее собою, а Лжедимитрий в гневе ходил большими шагами по комнате, останавливался, посматривал на царевну и снова расхаживал. Наконец он остановился пред испуганными женщинами и сказал:

– Страшитесь моего гнева, если не умеете пользоваться моею милостию! Ты, упрямая старуха, ты будешь заключена в преисподнюю и в тяжких цепях, на сырой земле будешь вечно упрекать себя в безрассудстве и в несчастии своей питомицы. Ты, Ксения, ты узнаешь, что значит оскорбленная любовь! Я берег и лелеял тебя, как нежный цвет в бурю; я сохранил жизнь твою от злобы убийц; я призрел тебя, сироту, а ты, вместо благодарности, гнушаешься мною, отвергаешь любовь мою!.. Нет, полно мне покоряться твоим прихотям, полно потворствовать!

– Ты упрекаешь меня благодеяниями, о которых я тебя не просила, – отвечала Ксения. – Ненавижу жизнь, и только из страха Божия не смею поднять на себя рук. Что для меня осталось на земле после гибели моих родных? Горесть, одна горесть! Что ты приготовил для меня? Стыд и поношение! Но я не претерплю поношения и, хоть бы предать душу на вечные муки, умру, но не посрамлю рода моего, царского сана! Довольно уже стыда, что ты осмеливаешься требовать от меня любви беззаконной; но если б ты предлагал мне и руку, и венец царский, и тогда бы я предпочла гроб брачному ложу. Ты гордишься властью, могуществом, но ты можешь только истреблять, губить, вселять ненависть в сердцах, а не в силах заставить любить себя…

– Я тебе докажу, что я в силах заставить тебя повиноваться моей воле! Слыхала ли ты, как заставлял любить себя отец мой, царь Иван Васильевич? Ты – раба моя, ты должна гордиться тем, что твой господин удостоил избрать тебя к своей забаве.

– Господи, воля твоя, до чего мы дожили! – вскричала няня, всплеснув руками. – Нет! ты не царский сын, а злой чернокнижник, когда смеешь ругаться над сиротством и слабостью. Ищи себе на Москве бездушных жен и дев, но оставь в покое царевну добродетельную! Не попущу греха и посрамления и, если ты осмелишься прикоснуться к ней, не пощажу ни тебя, ни ее, ни себя! Видишь ли это? – Няня вынула из-за пазухи нож и показала Лжедимитрию.

– Сюда, драбанты! – воскликнул Лжедимитрий. Дверь отворилась, и четыре иноземные воина вошли в терем. – Возьмите эту старуху и вытащите отсюда! – сказал самозванец, задыхаясь от гнева. – Бери ее!

Воины бросились на несчастную, у которой от страха выпал нож из рук, схватили ее и потащили. Ксения, ухватясь за няню, громко закричала. Лжедимитрий поспешил к Ксении и, взяв ее в свои объятия, отторгнул от няни. В эту самую минуту дверь в тереме растворилась и вбежали две женщины.

– Калерия! Марина! – воскликнул Лжедимитрий, пустил Ксению и остановился, закрыв лицо руками.

Марина повелительным голосом сказала воинам:

– Оставьте несчастную и удалитесь!

Царь молчал, и воины повиновались царице. Няня бросилась в ноги Марине и воскликнула:

– Спаси нас, спаси! Бог спасет и наградит тебя за нас. Спаси царскую дочь от умысла адского!

– Государь! Я не раба твоя, но жена из вольного народа, не подвластного, но союзного тебе! В сию годину стыда твоего не хочу отягчать тебя упреками, но припоминаю долг священный супружества и благодарности. Исправь беззаконие твое, оставь в покое несчастную сироту; ей каждый взгляд твой должен напоминать бедствие ее рода: она не может тебя любить! Загладь благодеяниями и милостью преступление и возвратись на путь истинный, к сердцу твоей законной жены… Бог простит тебя!

– Нет прощения злодею! – воскликнула Калерия. – Убийца, взгляни на меня! Я не погибла в волнах Днепра. Провидение спасло меня, послав рыбака, укрывавшегося в камышах во время твоего злодеяния; но ты погубил несчастный плод твоей гнусной любви, который я носила под сердцем. Чадоубийца! Посмотри кругом: вот три жертвы твоего разврата, властолюбия и козней! Для всех нас ты изготовил одну пропасть. Но есть Бог правосудный, и ты сам низвергнешься в нее. Не думай, чтоб можно было ругаться безнаказанно клятвами и добродетелью, играть честью и священными обязанностями! Ударит час мщения, расторгнется завеса козней; идол, сооруженный злодеяниями и обманом, распадется на части, и рассеются идолопоклонники! Обманул ты людей, но не обманешь Бога! Помнишь ли, что я сказала тебе на кладбище иезуитского монастыря? Кровь за кровь!

Лицо Лжедимитрия было бледно, уста дрожали. Блуждающими взорами взглянул он на Калерию и содрогнулся.

– Оставь меня, Калерия, оставь меня и не показывайся никогда на глаза. Сделаю все, что ты хочешь, только удались… чтоб я навсегда забыл тебя!

– Нет! я неразлучна с тобою ни в сей жизни, ни в будущей! Убей меня! Вот беззащитная грудь, вот то сердце, в которое ты влил отраву! Рази, не страшись! О, ты не боишься убийства! Но ты уже убил меня; я не живу более для тебя; я обличаю тебя из-за пределов гроба и несу к тебе укор твоего детища, которому ты дал смерть прежде жизни.

Между тем Марина плакала.

– Боже мой! – сказала она, – итак, все то справедливо, что говорили мне в Кракове!

Ксения, держась за няню, дрожала всем телом. Лжедимитрий был вне себя. Кровь в нем воспылала, краска выступила на лице, и глаза засверкали.

– Прочь отсюда! – воскликнул он, обратясь к Калерии.

– Иду! – сказала она тихо, горько улыбнувшись. – Иду и увижусь с тобою в день судный! Ты уже предан анафеме; вскоре грянет гром проклятия – ты увидишь меня пред вратами ада!.. – Калерия вышла, и Лжедимитрий стоял, как окаменелый.

– Государь! Умоляю тебя, отврати от себя гнев Божий и проклятия человеков, – сказала Марина. – Не преследуй более несчастной сироты, добродетельной Ксении!

– Отпусти меня в монастырь, – сказала Ксения. – Я прощаю тебе все зло и буду молиться за тебя и за супругу твою.

– Кончено! Согласен! Выбери себе обитель, завтра же отправлю тебя.

– Да исполнится воля твоя святая, Господи! – примолвила няня, перекрестясь.

– Не угодно ли, чтоб я проводил вас до дворца, государыня? – ^ сказал Лжедимитрий Марине. В безмолвии вышли они из терема и оставили Ксению и няню в изумлении и радости.

– Молись, дитятко, молись и благодари Бога, что он избавил тебя от козней демона! – Ксения бросилась на колени перед образами, а няня стала класть земные поклоны.

* * *

Лжедимитрий, введя Марину в ее комнаты, поцеловал у нее руку и сказал:

– Ты имеешь право быть недовольною. Но забудем все и простим друг другу… Я исполнил все, чего ты желала.

– Но эта Калерия, эта несчастная! – воскликнула Марина. – Страшные клятвы ее раздаются в ушах моих…

– Я не так виновен, как она говорит. Она погибла в борьбе со мною… Она угрожала мне ножом!

– Но ты, государь, разве не презрел любви ее, разве не изменил?