Фолиант

– Да какая ведьма? – раздраженно отвечал Эдуард, – знахарка она, говорю тебе, травами всякими лечит. Потому и жива до сих пор, наверное… – сказал он, снимая свитер.

– А мне, что ведьма, что знахарка – все одно! – ответил посерьезневший внезапно Николай, – начнет чудить, я ее прикладом огрею, и в колодец спущу! Есть здесь колодец?

– Есть, есть, – насмешливо отозвался Эдик, похлопав по плечу товарища, – во всяком случае, раньше был.

Эдуард был доволен тем, что взял в попутчики такого прямолинейного, надежного товарища, который не станет раздумывать в минуту опасности, а бросится на выручку.

Мужики, оставшись в одних кальсонах и майках, вошли, наконец, в избу. На столе, в деревянной резной подставке горела лучина. Стояли две алюминиевые тарелки с дымящимся супом, деревянные ложки лежали рядом. Бабка стояла возле деревянной кадки с глиняным кувшином в руках.

– Поди, руки ополосни! – снова зычно произнесла она, пальцем махнув вошедшему первым Николаю.

Тот послушно подошел, и она полила ему на руки. Умывшись, он сразу сел за стол. Эдуард же, умываясь, поглядывал на старуху искоса. Он думал, узнает она его или нет.

– Мойся, давай, чего косишь, как заяц? – Внезапно прогремела старуха, – думаешь, признала, аль нет? Ну, так признала, чего не признать? Малой ты был, с батей своем, когда заплутал. Так и впустила я вас заночевать да отогреться.

Мужики переглянулись, но промолчали. Эдуард вытер лицо полотенцем и присоединился к Николаю.

– Хорошая у вас память! – сказал наигранно – весело Николай, стремясь разрядить обстановку.

– Ешьте, пока не остыло, – вместо ответа проворчала старуха, – ляжете потом на полу. Лучину погасить не забудьте.

Она ушла вразвалку за печь. Мужики принялись за еду. Суп оказался горячим, наваристым и очень вкусным. Ароматный бульон впитал в себя вкус грибов, душистых трав и чего-то еще. По телу, с каждой съеденной ложкой, разливалось приятное тепло. Обоих стало клонить в сон.

Доев суп, мужики сложили стопкой тарелки на столе, погасили лучину и легли на расстеленные, на полу звериные шкуры. Николай почти сразу захрапел. В углу, за печкой, сопела бабка. Эдуард лежал еще некоторое время с полуоткрытыми глазами, думая о том, как эта старуха могла здесь выжить одна столько лет? Почему она его помнит, если видела только восьмилетним пацаном, больше тридцати лет назад? Наконец и его сморил крепкий, спокойный сон.