Не кричи: «Волки!»

Шеф восседал за покрытым пылью массивным письменным столом, на котором в беспорядке валялись пожелтевшие черепа сурков (со времени поступления в министерство – а это было в 1897 году – он занимался определением скорости разрушения зубов у этих грызунов). На стене висел портрет хмурого бородатого ученого; представитель вымершей школы по изучению млекопитающих неприязненно взирал на меня. Пахло формалином – этот запах ассоциировался с тошнотворным ароматом задних помещений похоронного бюро.

После длительного молчания, во время которого он зловеще поигрывал в руках черепом сурка, шеф наконец приступил к инструктажу:

– Как вам известно, лейтенант Моуэт, проблема Canis lupus приобрела общенациональное значение. За один только прошлый год наше министерство получило не менее тридцати семи меморандумов от депутатов парламента, и все они от имени избирателей настойчиво требуют принять меры против волков. В большинстве случаев жалобы исходят от таких мирных и незаинтересованных общественных организаций, как рыболовные и охотничьи клубы. Что же касается деловых кругов, преимущественно крупных фабрикантов оружия, то их поддержка придает особый вес законным протестам избирателей, граждан нашей великой страны. Претензии сводятся к тому, что волки уничтожают оленей, поэтому все больше наших сограждан ездят на охоту и все реже привозят богатую добычу.

Вы, очевидно, знаете, – продолжал шеф, – что мой предшественник подготовил для министра справку, в которой резкое сокращение поголовья оленей объяснялось ростом числа охотников (по его данным, на каждого оленя приходится пять человек). Министр, поверив ему на слово, начал было зачитывать этот позорный документ в палате общин, но его быстро заставили замолчать криками «Лжец!», «Волчий прихвостень!». Через три дня моему предшественнику пришлось оставить государственную службу, а министр выступил в печати со следующим заявлением: «Министерство горнорудной промышленности и природных ресурсов намерено сделать все возможное, чтобы положить конец кровавой резне оленей, чинимой стаями волков. Всестороннее расследование этой жизненно важной проблемы с привлечением всех имеющихся в распоряжении министерства сил и средств будет заведено немедленно. Население Канады может быть уверено, что правительство, членом которого я имею честь являться, примет все меры для устранения нетерпимого положения».

С этими словами шеф взял со стола самый крупный череп сурка и начал ритмически пощелкивать его челюстями, как бы подчеркивая значимость заключительных фраз:

– Вам, лейтенант Моуэт, предстоит осуществить этот великий подвиг. Вам надлежит немедленно отправиться в поле и энергично взяться за работу в духе лучших традиций нашего министерства. Помните, лейтенант Моуэт, волки – это теперь ваша проблема!

Оправившись, я поднялся, но, прежде чем выскочить из комнаты, невольно встал по стойке смирно, вскинул правую руку вверх и лихо отсалютовал.

В тот же день я вылетел из Оттавы на транспортном самолете канадских военно-воздушных сил. Местом моего назначения пока был Черчилль на западном побережье Гудзонова залива, но значительно дальше, где-то в пустынных просторах субарктических Бесплодных земель, меня ждала конечная цель – встреча с волками.

2

«Волчий сок»

Двухмоторный военно-транспортный самолет, рассчитанный на тридцать пассажиров, был так забит моим снаряжением, что в нем едва хватило места для меня самого и членов экипажа. Пилот, симпатичный лейтенант с усами, загнутыми точно велосипедный руль, с изумлением наблюдал за погрузкой. Он знал лишь, что я какой-то правительственный агент и направляюсь в Арктику по специальному заданию. Выражение любопытства на его лице усиливалось по мере того, как в кабину стали запихивать необычный багаж: три большие связки лязгающих волчьих капканов и среднюю секцию разборной лодки, которая походила на ванну с отрезанными концами. (В лучших министерских традициях, носовая и кормовая части каноэ были отгружены другому биологу, который изучал гремучих змей в безводной пустыне Южного Саскачевана.)

Затем на борт приняли мое оружие – две винтовки, револьвер с кобурой и поясом-патронташем, два дробовика и ящик со слезоточивыми гранатами; последние предназначались для того, чтобы выгонять волков из их логовищ под верный выстрел. Тут же были два больших генератора дыма с броской надписью «ОПАСНО!». Предполагалось, что с их помощью я смогу подать сигнал бедствия, в случае если заблужусь или попаду в безвыходное положение (например, буду осажден волками). Грозный арсенал завершался ящиком, в котором находился «истребитель волков» – дьявольское изобретение, посылающее заряд цианистого калия прямо в пасть любому зверю, который попытается отведать приманку.

Затем последовало научное снаряжение, включающее два двадцатилитровых бидона, при виде которых брови пилота вовсе ушли под козырек фуражки. На бидонах значилось: «Абсолютный спирт для консервирования желудков».

Наконец, вереницей потянулись палатки, примусы, спальные мешки, связка из семи топоров (до сих пор не понимаю, почему именно семь? Ведь я ехал в совершенно безлесную страну, где и одного топора более чем достаточно), лыжи, снегоступы, собачья упряжь, радиостанция и бесчисленное количество ящиков и тюков, содержимое которых даже для меня было совершенной загадкой.

Когда все было уложено и надежно закреплено веревками, пилот, второй пилот и я кое-как перелезли через гору груза и втиснулись в кабину. Летчик, привыкший по службе к военным тайнам, сумел подавить жгучее любопытство, вызванное непонятным назначением столь странного снаряжения, и ограничился мрачным замечанием:

– Вряд ли эта старая развалюха взлетит с такой кучей на борту.

По правде говоря, я тоже сильно сомневался, но самолет с невероятным грохотом и скрипом все же оторвался от земли.

Полет на север продолжался долго и не был богат событиями, если не считать того, что над заливом Джеймса заглох один мотор и остальной путь мы летели на высоте двести метров в довольно густом тумане. Эти «мелкие» неприятности временно отвлекли пилота от раздумий о том, кто же я такой и для чего послан. Но едва мы приземлились в Черчилле, как его прорвало.

– Конечно, это не мое собачье дело, – начал он извиняющимся тоном, пока мы шагали к ангару, – но, бога ради, дружище, в чем дело?

– Ничего особенного, – бодро ответил я, – просто мне предстоит провести годик-другой в компании волков, вот и все!

Пилот состроил гримасу – точь-в-точь как мальчишка, которого выбранили за назойливость.

– Виноват, – пробормотал он покаянно, – ведь знаю, что никогда не надо спрашивать.

Но не только экипаж самолета проявлял повышенный интерес к моей персоне. В Черчилле все мои попытки договориться о небольшом самолете, который забросил бы меня в глубь тундры, ни к чему не привели. Не помогли ни правдивые объяснения целей экспедиции, ни честное признание того, что я не имею ни малейшего понятия, в какой именно части неизведанных диких земель я хотел бы высадиться. Мои оправдания вызывали либо настороженное недоверие, либо заговорщическое подмигивание. А между тем я вовсе не старался нарочно уклоняться от ответа. Я старался лишь точно следовать приказу, врученному мне перед отъездом из Оттавы:

§

Разд. (С)

Подпункт (III)

Тотчас по прибытии в Черчилль вам надлежит зафрахтовать самолет и следовать дальше в соответствующем направлении на нужное расстояние. Вы должны организовать базу в том месте, где с уверенностью можно рассчитывать на достаточное количество волков и где будут вполне благоприятные условия для работы.

Тон приказа был весьма решительный, однако в нем явно отсутствовали конкретные указания. Ничего удивительного, что добрая половина населения Черчилля решила, что я принадлежу к банде грабителей золота и пытаюсь выйти на связь со своими сообщниками, тогда как другие увидели во мне старателя какого-то неведомого прииска, затерянного в бескрайних просторах Бесплодных земель. Позднее на смену этим версиям пришла третья, еще более захватывающая. Позже, по возвращении в Черчилль после длительного отсутствия, я с изумлением узнал, что истинную цель моего похода наконец разоблачили: оказывается, все эти месяцы я плавал на льдине вокруг Северного полюса и следил за деятельностью группы русских, дрейфовавших рядом на другой льдине. Оба бидона спирта или, как здесь полагали, водки предназначались якобы для того, чтобы развязать языки томимых жаждой русских и выведать у них самые сокровенные секреты.

После того как эта сногсшибательная версия облетела город, я стал местной знаменитостью. Но все это случилось гораздо позже, а сейчас, впервые прилетев в Черчилль, я уныло шагал на пронизывающем ветру по улицам города, доверху засыпанного снегом. Тщетно обивал я пороги в поисках летчика, который согласился бы доставить пассажира в неизвестном направлении. Я еще не стал героем, и никто не хотел помочь незнакомому чудаку.

Спустя какое-то время мне наконец удалось найти пилота, летавшего на древнем как мир «Фэйрчайлде», поставленном на лыжи. Он зарабатывал на жизнь перевозкой трапперов[4 - Трапперы – охотники на пушного зверя в Северной Америке.] в дальнюю тундру в уединенные промысловые избушки. Когда я выложил перед ним, что от него требуется, он рассвирепел.

– Послушай, малый, – заорал он, – только психи нанимают самолет неизвестно куда и только психу может взбрести в голову, что парень вроде меня всерьез поверит, будто ты хочешь пожить бок о бок со стаей волков! Поищи- ка себе другого воздушного извозчика, понял? Мне некогда валять дурака.

Нужно же было такому случиться, что в Черчилле, этом унылом городишке лачуг, в тот момент не оказалось других воздушных извозчиков, хотя незадолго до моего приезда их было трое. Один из них немного не рассчитал, когда садился на лед Гудзонова залива в надежде подстрелить белого медведя. В итоге медведь оказался единственным оставшимся в живых участником охоты. Второй летчик находился в Виннипеге, где надеялся подсобрать денег на покупку нового самолета – у прежнего при взлете отвалилось крыло. Ну а третьим был, разумеется, тот, которому «некогда валять дурака».

Поскольку я оказался бессилен выполнить приказ, мне не оставалось ничего иного, как запросить по радио из Оттавы новые распоряжения. Ответ пришел быстро – через каких-нибудь шесть дней.

НЕВОЗМОЖНО ПОНЯТЬ ВАШИ ЗАТРУДНЕНИЯ ТЧК ИНСТРУКЦИИ СОВЕРШЕННО ЯСНЫ ТЧК ПРИ ТОЧНОМ ВЫПОЛНЕНИИ ТРУДНОСТИ ИСКЛЮЧЕНЫ ТЧК ПОСЫЛАТЬ СЛУЖЕБНЫЕ РАДИОГРАММЫ В МИНИСТЕРСТВО ПО ИНСТРУКЦИИ СЛЕДУЕТ ЛИШЬ В ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ СЛУЧАЯХ И НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ПОВТОРЯЕМ НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ОНИ НЕ ДОЛЖНЫ ПРЕВЫШАТЬ ДЕСЯТИ СЛОВ ТЧК ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ ОЖИДАЕМ ОТЧЕТ О ПРОДЕЛАННОЙ РАБОТЕ И РАССЧИТЫВАЕМ ЧТО ЗА ЭТОТ СРОК ВЫ УСТАНОВИТЕ ТЕСНЫЙ КОНТАКТ С КАНИС ЛУПУС ТЧК РАДИОГРАММЫ ЗА СЧЕТ МИНИСТЕРСТВА НЕ ДОЛЖНЫ ПРЕВЫШАТЬ ДЕСЯТИ СЛОВ ЗПТ СЛЕДУЕТ ОГРАНИЧИВАТЬСЯ ТОЛЬКО ВАЖНЕЙШИМИ СООБЩЕНИЯМИ ИЗЛОЖЕННЫМИ ПРЕДЕЛЬНО СЖАТО ТЧК КАК ПОНИМАТЬ ЧТО У ВАС ТОЛЬКО ПОЛОВИНА КАНОЭ ТЧК СТОИМОСТЬ ВАШЕЙ РАДИОГРАММЫ БУДЕТ УДЕРЖАНА ИЗ ЖАЛОВАНЬЯ

    НАЧАЛЬНИК ОТДЕЛА ПО РАСТРАТАМ И ХИЩЕНИЯМ.

Ясно. Делать нечего – оставалось ждать возвращения пилота, уехавшего в Виннипег. Жил я в местном отеле – скрипучем сарае, сквозь его щели в ветреные дни наметало немало снега. Впрочем, других дней в Черчилле не бывает.

И все же я не бездельничал. В то время город был наводнен миссионерами, проститутками, полицейскими, торговцами спиртными напитками, трапперами, контрабандистами, скупщиками мехов и прочими весьма занимательными личностями. Все они оказались величайшими знатоками по волчьей части. Я беседовал то с одним, то с другим и старательно записывал все, что мне говорили. Таким путем я узнал совершенно изумительные факты, которые никогда еще не отмечались в научной литературе. Так, например, выяснилось, что, хотя, по единодушному мнению, в арктической зоне от волков ежегодно гибнет несколько сотен людей, волки никогда не нападают на беременных эскимосок. (Миссионер, сообщивший мне столь ценные сведения, был твердо убежден, что именно отвращением волков к мясу беременных женщин объясняется высокий коэффициент рождаемости у эскимосов, в свою очередь ведущий к прискорбной склонности последних скорее заботиться о продлении рода, чем о спасении души.) Мне рассказывали также, что каждый четвертый год волки подвержены странной болезни, из-за которой напрочь сбрасывают шкуру. Пока им приходится бегать «голышом», они настолько беспомощны, что немедленно свертываются в клубок, если подойти к ним вплотную. По утверждению охотников, волки вскоре окончательно уничтожат оленьи стада – ведь каждый волк ежегодно режет несколько тысяч карибу[5 - Карибу – название североамериканских подвидов северного оленя.], просто так, из кровожадности, тогда как ни один траппер и подумать не смеет о том, чтобы застрелить карибу, разве что в порядке самозащиты. А одна из дам, работавших в городе, обогатила мои знания другим странным сообщением: по ее словам, с тех пор как здесь создана американская авиационная база, количество волков перешло всякие границы и теперь остается один выход – если тебя укусят, отвечать тем же.

Вскоре после того, как я начал свои расспросы, один из моих собеседников, старый охотник, предложил мне отведать «волчьего сока», если уж я такой энтузиаст волковедения. Я ответил, что выпивка как таковая меня не прельщает, но меня интересует все, что относится к волкам, поэтому я, как ученый, просто обязан попробовать, что это такое. Тогда старик привел меня в единственный в Черчилле пивной бар (который в обычных условиях я обходил бы стороной) и налил стаканчик. Напиток оказался адской смесью из бурды, известной в здешних местах под названием пива «Лось», и антифриза, добытого у солдат с авиационной базы.

Тотчас после крещения «волчьим соком» я отправил простым письмом свой первый отчет о работе, который (к счастью для моей дальнейшей службы в министерстве) оказался совершенно не поддающимся расшифровке. Никто в Оттаве не смог в нем разобраться, поэтому отчет был признан верхом научной мысли. Я уверен, что это бредовое сочинение и посейчас хранится в архиве министерства и к нему обращаются правительственные специалисты, когда появляется необходимость в экспертных данных о волках. Кстати, всего месяц назад я встретил одного биолога, которому довелось видеть отчет; по его уверениям, многие крупные ученые до сих пор считают, что это – последнее слово науки о Canis lupus.

За время вынужденного пребывания в Черчилле мне удалось не только собрать массу интереснейших сведений о волках, но и сделать самостоятельное открытие, которое, с моей точки зрения, имело весьма большое практическое значение: я обнаружил, что, если слегка разбавить мой лабораторный спирт пивом упомянутой марки «Лось», то получается напиток, который не уступит не только «волчьему соку», но и божественному нектару. Поэтому я спешно добавил к своим продовольственным запасам пятнадцать ящиков пива. Кроме того, я запасся достаточным количеством формалина – в нем, как подтвердит любой препаратор, ткани мертвых животных сохраняются ничуть не хуже, чем в чистом спирте.

3

Счастливо оставаться

В последних числах мая мне наконец удалось выбраться из осточертевшего Черчилля. Перед этим в течение трех суток бушевала пурга; на третий день, когда слепящие снежные шквалы свели видимость к нулю, над самой крышей отеля проревели моторы. Самолет плюхнулся на лед ближнего озерка. Ветер едва не понес его дальше, но несколько человек, сидевших в пивном баре, в том числе и я, успели вовремя выскочить и ухватиться за крылья.

Это была донельзя изношенная двухмоторная учебная машина образца 1938 года, отработавшая все мыслимые сроки и в конце концов списанная военным ведомством. Теперь эта развалина ожила в руках бывшего английского военного летчика, долговязого малого с ввалившимися глазами, одержимого манией открыть собственную авиалинию на севере Канады. Пилот вылез из своей скрипучей колымаги, которую мы с трудом удерживали на месте, и, сняв длиннющий светло-вишневый шелковый шарф, которым он обматывал лицо, представился. По его словам, он летел из Йеллоунайфа, что находится в тысяче с лишним километров к северо-западу отсюда, в Пас.

– Ведь это Пас? – с надеждой спросил он.

Мы деликатно намекнули ему, что Пас лежит приблизительно в шестистах километрах к юго-западу. Однако такая неожиданность ничуть не обескуражила летчика.

– А, ладно – любой добрый старый порт хорош в шторм, – весело сказал он и в сопровождении своего медлительного бортмеханика направился вместе с нами в пивной зал.

За кружкой пива я горько пожаловался ему на свои невзгоды.

– Пустяки, – заявил летчик, внимательно выслушав меня, – завтра же заправим старичка и доставим вас куда душе угодно. Скажем, на северо-запад. Это лучший курс для нас. На других румбах компасу нельзя доверять. Полетим быстро и низко. Найдем кучу волков, тогда – на посадку, и счастливо оставаться!

Он оказался хозяином своего слова. Правда, в ближайшие три дня улететь не удалось – во-первых, из-за очень низкой облачности, во-вторых, самолет, поставленный на лыжи, сильно «хромал» – протекал правый цилиндр гидравлического амортизатора шасси. С погодой мы, разумеется, ничего не могли поделать, но цилиндр-то можно заставить работать. Бортмеханик решил накачать его тюленьим жиром. Честно говоря, тек он по-прежнему, но все же в течение двадцати минут самолет стоял прямо, пока не валился на бок, как подстреленная утка.