Дядюшкин сон

– Зачем откладывать? Это и теперь видно, – громко ответила Зина, с отвращением обмеривая глазами своего бывшего жениха.

Мозгляков поспешно отворотился, испугавшись ее громкого голоса.

– Вы от Бородуева? – решилась наконец спросить Марья Александровна.

– Нет-с, я от дядюшки.

– От дядюшки? так вы, значит, были теперь у князя?

– Ах, боже мой! так, значит, князь уж проснулись; а нам сказали, что они все еще почивают-с, – прибавила Наталья Дмитриевна, ядовито посматривая на Марью Александровну.

– Не беспокойтесь о князе, Наталья Дмитриевна, – отвечал Мозгляков, – он проснулся и, слава богу, теперь уже в своем уме. Давеча его подпоили, сначала у вас, а потом, уж окончательно, здесь, так что он совсем было потерял голову, которая у него и без того некрепка. Но теперь, слава богу, мы вместе поговорили, и он начал рассуждать здраво. Он сейчас сюда будет, чтоб откланяться вам, Марья Александровна, и поблагодарить за все ваше гостеприимство. Завтра же, чем свет, мы вместе отправляемся в пустынь, а потом я его непременно сам провожу до Духанова во избежание вторичных падений, как, например, сегодня; а там уж его примет, с рук на руки, Степанида Матвеевна, которая к тому времени непременно воротится из Москвы и уж ни за что не выпустит его в другой раз путешествовать, – за это я отвечаю.

Говоря это, Мозгляков злобно смотрел на Марью Александровну. Та сидела как будто онемевшая от изумления. С горестию признаюсь, что моя героиня, может быть, первый раз в жизни струсила.

– Так они завтра чем свет уезжают? как же это-с? – проговорила Наталья Дмитриевна, обращаясь к Марье Александровне.

– Как же это так? – наивно раздалось между гостями. – А мы слышали, что… вот, право, странно!

Но хозяйка уж и не знала, что отвечать. Вдруг всеобщее внимание было развлечено самым необыкновенным и эксцентрическим образом. В соседней комнате послышались какой-то странный шум и чьи-то резкие восклицания, и вдруг, нежданно-негаданно, в салон Марьи Александровны ворвалась Софья Петровна Карпухина. Софья Петровна была бесспорно самая эксцентрическая дама в Мордасове, до того эксцентрическая, что даже в Мордасове решено было с недавнего времени не принимать ее в общество. Надо еще заметить, что она регулярно, каждый вечер, ровно в семь часов, закусывала, – для желудка, как она выражалась, – и после закуски обыкновенно была в самом эманципированном состоянии духа, чтоб не сказать чего-нибудь более. Она именно была в этом состоянии духа теперь, так неожиданно ворвавшись к Марье Александровне.

– А, так вот вы как, Марья Александровна, – закричала она на всю комнату, – вот вы как со мной поступаете! Не беспокойтесь, я на минутку; я у вас и не сяду. Я нарочно заехала узнать: верно ли то, что мне говорили? А! так у вас балы, банкеты, сговоры, а Софья Петровна сиди себе дома да чулок вяжи! Весь город назвали, а меня нет! А давеча я вам и друг, и mon ange, когда приехала пересказать, что делают с князем у Натальи Дмитриевны. А теперь вот и Наталья Дмитриевна, которую вы давеча на чем свет ругали и которая вас же ругала, у вас в гостях сидит. Не беспокойтесь, Наталья Дмитриевна! Не надо мне вашего шоколаду а la santе,[54 - букв.: для здоровья (франц.)] по гривеннику палка. Я почаще вашего пью у себя дома! тьфу!

– Это видно-с, – заметила Наталья Дмитриевна.

– Но, помилуйте, Софья Петровна, – вскрикнула Марья Александровна, покраснев от досады, – что с вами? образумьтесь по крайней мере.

– Не беспокойтесь обо мне, Марья Александровна, я все знаю, все, все узнала! – кричала Софья Петровна своим резким, визгливым голосом, окруженная всеми гостями, которые, казалось, наслаждались этой неожиданной сценой. – Все узнала! Ваша же Настасья прибежала ко мне и все рассказала. Вы подцепили этого князишку, напоили его допьяна, заставили сделать предложение вашей дочери, которую уж никто не хочет больше брать замуж, да и думаете, что и сами теперь сделались важной птицей, – герцогиня в кружевах, – тьфу! Не беспокойтесь, я сама полковница! Коли вы меня не пригласили на сговор, так и наплевать! Я и почище вас людей видывала. Я у графини Залихватской обедала; за меня обер-комиссар Курочкин сватался! Очень надо мне ваше приглашение, тьфу!

– Видите ли, Софья Петровна, – отвечала Марья Александровна, выходя из себя, – уверяю вас, что так не врываются в благородный дом и притом в таком виде, и если вы сейчас же не освободите меня от вашего присутствия и красноречия, то я немедленно приму свои меры.

– Знаю-с, вы прикажете меня вывести своим людишкам! Не беспокойтесь, я и сама дорогу найду. Прощайте, выдавайте замуж кого хотите, а вы, Наталья Дмитриевна, не извольте смеяться надо мной; мне наплевать на ваш шоколад! Меня хоть и не пригласили сюда, а я все-таки перед князьями казачка не выплясывала. А вы что смеетесь, Анна Николаевна? Сушилов-то ногу сломал; сейчас домой принесли, тьфу! А если вы, Фелисата Михайловна, не велите вашей босоногой Матрешке вовремя вашу корову загонять, чтоб она не мычала у меня каждый день под окошками, так я вашей Матрешке ноги переломаю. Прощайте, Марья Александровна, счастливо оставаться, тьфу! – Софья Петровна исчезла. Гости смеялись. Марья Александровна была в крайнем замешательстве.

– Я думаю, они выпили-с, – сладко произнесла Наталья Дмитриевна.

– Но только какая дерзость!

– Quelle abominable femme![55 - Какая отвратительная женщина! (франц.)]

– Вот так уж насмешила!

– Ах, какие они неприличности говорили-с!

– Только что ж это она про сговор говорила? Какой же сговор? – насмешливо спрашивала Фелисата Михайловна.

– Но это ужасно! – разразилась наконец Марья Александровна. – Вот эти-то чудовища и сеют пригорошнями все эти нелепые слухи! Удивительно не то, Фелисата Михайловна, что находятся такие дамы среди нашего общества, – нет, удивительнее всего то, что в этих самых дамах нуждаются, их слушают, их поддерживают, им верят, их…

– Князь! князь! – закричали вдруг все гости.

– Ах, боже мой! ce cher prince![56 - этот бедный князь! (франц.)]

– Ну, слава богу! мы теперь узнаем всю подноготную, – прошептала своей соседке Фелисата Михайловна.

Глава XIII

Князь вошел и сладостно улыбнулся. Вся тревога, которую четверть часа назад Мозгляков заронил в его куриное сердце, исчезла при виде дам. Он тотчас же растаял, как конфетка. Дамы встретили его с визгливым криком радости. Вообще говоря, дамы всегда ласкали нашего старичка и были с ним чрезвычайно фамильярны. Он имел способность забавлять их своею особою до невероятности. Фелисата Михайловна даже утверждала утром (конечно, не серьезно), что она готова сесть к нему на колени, если это ему будет приятно, – «потому что он милый-милый старичок, милый до бесконечности!» Марья Александровна впилась в него своими глазами, желая хоть что-нибудь прочесть на его лице и предугадать выход из своего критического положения. Ясно было, что Мозгляков нагадил ужасно и что все дело ее сильно колеблется. Но ничего нельзя было прочесть на лице князя. Он был такой же, как и давеча, как и всегда.

– Ах, боже мой! вот и князь! а мы вас ждали, ждали, – закричали некоторые из дам.

– С нетерпеньем, князь, с нетерпеньем! – пропищали другие.

– Мне это чрезвычайно лест-но, – шепелявил князь, подсаживаясь к столу, на котором кипел самовар. Дамы тотчас же окружили его. Возле Марьи Александровны остались только Анна Николаевна да Наталья Дмитриевна. Афанасий Матвеич почтительно улыбался. Мозгляков тоже улыбался и с вызывающим видом глядел на Зину, которая, не обращая на него ни малейшего внимания, подошла к отцу и села возле него на кресла, близ камина.

– Ах, князь, правду ли говорят, что вы от нас уезжаете? – пропищала Фелисата Михайловна.

– Ну да, mesdames,[57 - сударыни (франц.)] уезжаю. Я не-мед-ленно хочу ехать за гра-ни-цу.

– За границу, князь, за границу! – вскричали все хором. – Да что это вам вздумалось?

– За гра-ни-цу, – подтвердил князь, охорашиваясь, – и, знаете, я особенно хочу туда ехать для но-вых идей.

– Как это для новых идей? Это об чем же? – говорили дамы, переглядываясь одна с другой.

– Ну да, для новых идей, – повторил князь с видом глубочайшего убеждения. – все теперь едут для новых и-дей. Вот и я хочу получить но-вы-е и-деи.

– Да уж не в масонскую ли ложу вы хотите поступить, любезнейший дядюшка? – включил Мозгляков, очевидно желая порисоваться перед дамами своим остроумием и развязностью.

– Ну да, мой друг, ты не ошибся, – неожиданно отвечал дядюшка. – Я, дейст-ви-тельно, в старину к одной масонской ложе за границей при-над-лежал и даже имел, в свою очередь, очень много великодушных идей. Я даже собирался тогда много сделать для сов-ре-мен-ного прос-вещения и уж совсем было положил в Франкфурте моего Сидора, которого с собой за границу повез, на волю от-пус-тить. Но он, к удивлению моему, сам бежал от меня. Чрезвычайно странный был че-ло-век, потом вдруг встречаю его в Па-ри-же, франтом таким, в бакенах, идет по буль-вару с мамзелью. Поглядел на меня, кивнул го-ло-вой. И мамзель с ним такая бойкая, востроглазая, такая за-ман-чивая…

– Ну, дядюшка! Да вы, после этого, всех крестьян отпустите на волю, коли этот раз за границу поедете, – вскричал Мозгляков, хохоча во все горло.

– Ты совершенно уга-дал мои желания, мой милый, – отвечал князь без запинки. – Я именно хочу их отпустить всех на во-лю.

– Да помилуйте, князь, ведь они тотчас же все убегут от вас, и тогда кто вам будет оброк платить? – вскричала Фелисата Михайловна.

– Конечно, все разбегутся, – тревожно отозвалась Анна Николаевна.

– Ах, боже мой! Не-уже-ли они и в самом деле убегут? – вскричал князь с удивлением.

– Убегут-с, тотчас же все убегут-с и вас одного и оставят-с, – подтвердила Наталья Дмитриевна.

– Ах, боже мой! Ну так я их не от-пу-щу на волю. Впрочем, ведь это я только так.

– Эдак-то лучше, дядюшка, – скрепил Мозгляков.

До сих пор Марья Александровна слушала молча и наблюдала. Ей показалось, что князь совершенно о ней позабыл и что это вовсе не натурально.

– Позвольте, князь, – начала она громко и с достоинством, – вам отрекомендовать моего мужа, Афанасия Матвеича. Он нарочно приехал из деревни, как только услышал, что вы остановились в моем доме.