Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

– Вы, члены бюро, полагаете: раз вы решаете судьбу людей, то и все? А вон они какие – подводные камни. Нет, я доложу ему! – Он было поднялся из-за стола и подошел к двери кабинета, но задержался: оробел.

Петин не знал, что Акима Морева в эти минуты волновало то же самое. Секретарю обкома было известно, что в городе магазины опустошены: масло – редкость, за хлебом, сахаром, крупой – очереди, не говоря уже о мясе. На днях созвали представителей торгующих организаций. Выяснилось: склады пусты. Не выписывать же мясо, хлеб, сахар из Москвы!

Как же это случилось?

Ведь все были уверены, что в этом году город, районные центры будут снабжаться без перебоев. Причем уверенность эта зиждилась на «тщательном подсчете реальных данных», как уверял Опарин. И вот они, «реальные данные», на столе перед секретарем обкома! Валовой сбор зерна прошлого года составил больше двухсот миллионов пудов. Государству сдано, продано около восьмидесяти миллионов пудов, остальное – на семена, на прокорм скота, на трудодни (в среднем вышло больше двух килограммов), даже в запасный фонд отчислено восемнадцать миллионов пудов. Казалось бы, все хорошо, все правильно. И тем не менее факт остается фактом: с продовольствием беда, а колхозники потоками заполняют город.

«Вот на какой девятый вал нарвались мы. Дотянуть бы до нового урожая! – мысленно произносит Аким Морев. – Ну а если эта рыжинка превратится в суховей? Тогда что?»

И тут в кабинет вошел смущенный Петин.

– Аким Петрович, – заикаясь, что всегда являлось у него признаком наивысшего волнения, заговорил он, вертя в руках тетрадь. – Я долго молчал, но теперь обязан вам сказать.

– Что?

– Свое, – окончательно смешавшись, произнес Петин.

– Не можете ли подождать с этим своим? – раздраженно проговорил Аким Морев, досадуя на Петина за то, что тот с чем-то личным вмешивается в ход его самых напряженных раздумий.

Но Петин развернул тетрадь, положил ее на стол и будто с обрыва ринулся в пропасть.

– Я хорошо знаю статистику: учился в сельскохозяйственной академии у профессора Каблукова. Мы, статистики, вроде кудесников, нас не обманешь…

– Ничего не понимаю, – мельком вглядываясь в страницы тетради, испещренные вычислениями, с тем же раздражением проговорил Аким Морев. Он знал, что Петин хорош на своем месте, прекрасно ведет свое «хозяйство» и еще страстный рыбак: нет-нет, да и насядет на Акима Морева, чтобы тот поехал с ними на рыбалку. И теперь, чтобы поскорее освободиться от него, секретарь обкома впервые грубо сказал: – Опять о рыбалке, что ли?

Петин принес Мореву выводы, которые путем тщательного анализа сделал сам и о которых никому, кроме Пухова, не говорил, боясь, не возводит ли он поклепа на областное руководство. И только выверив, придя к полному убеждению, что это правда, решил открыться перед секретарем обкома. А тот вон как принял… Да чего он воображает? Разве Петин ни на что другое не способен, кроме как на рыбалку? И он, тыча пальцем в тетрадь, скороговоркой пояснил:

– Валовой урожай зерна в прошлом году определен по области в двести с лишним миллионов пудов. Так ведь? Так. Госпоставки, натуроплата, госзакупки и тому подобное составили больше восьмидесяти миллионов пудов. А колхозникам на семена, на прокорм, в запасный фонд что осталось?

– По вашему исчислению, сто двадцать миллионов. Это ведь хорошо?

– На бумаге. А фактически и шестидесяти миллионов нет. Вот посмотрите-ка мой подсчет. Я математически доказал – надувательство.

– То есть как же это? – возмущенно воскликнул Аким Морев. – Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?

– Говорю не я, а цифры, – уже напористо подчеркнул Петин.

– Да вы же обвиняете областное руководство в мошенничестве!

– Я никого не обвиняю, а констатирую факт.

– «Констатирую»? «Факт»? Чепуху вы мелете! Идите, занимайтесь своим прямым делом.

Но как только Петин покинул кабинет, Аким Морев задумался. В самом деле, что же это такое? Недавно секретарь горкома Сухожилин, видный экономист, опубликовал обширную статью, в которой на основе статистических данных, взятых из облплана, доказывал, что в области за последние пять-шесть лет запасные фонды в колхозах удвоились. Но если так обстоит дело, то колхозники от своего хлеба не тронулись бы за хлебом в город. Значит… Что значит?

Аким Морев, как и все руководители областей, краев, республик, верил итоговым цифрам плановых органов. А тут Петин покушается на истину, утвержденную такими авторитетами. Ведь Акиму Мореву, как и всякому, хорошо известно, что в каждом сельском районе вели работу уполномоченные Совета Министров Союза по определению урожайности. Они тщательно изучали состояние хлебов и посылали свои заключения об урожае в соответствующие областные органы, а те все это суммировали для Госплана, где цифровые данные проверялись чуть не под лупой и только после этого публиковались на страницах прессы.

И вот теперь Петин покушается на эти цифры.

«С ума, что ли, он спятил… на рыбалке?» – подумал секретарь обкома и позвонил Опарину.

– Удивительный человек этот Опарин, Алексей Маркович! Хохочет и мелет какую-то чушь.

– Да чего вы так волнуетесь, Аким Петрович? Не при вас ведь сие случилось. – Но в голосе Опарина чувствуется тревога, и он старается эту тревогу прикрыть, вишь ты, каким щитом: «Не при вас сие случилось».

– Но вы-то как считаете, хлеба в деревне в самом деле нет, как уверяет Петин? – спрашивает секретарь обкома и стискивает кулак левой руки, как бы выжимая из предоблисполкома признание.

– Допускаю, но не везде, конечно… Есть такие колхозы, как у Иннокентия Жука, например, где закрома трещат от хлеба. Но таких по области наберется десяток-два. Миллионеры. А есть и такие, верно, хоть шаром покати. Откровенно вам говорю, Аким Петрович.

И опять с хрипотцой хохочет Опарин. Черт знает что! И Аким Морев в упор ставит вопрос:

– Вы, значит, тоже считаете, что валовой сбор урожая по области был завышен?

– Нет-нет. Что вы! Как я могу такое брякнуть?

– Тогда куда же девался хлеб в остальных колхозах… не у миллионеров?

– Затрудняюсь ответить. – И опять хохоток с хрипотцой. – Право же, зря волнуетесь, Аким Петрович! Все уладится, поверьте уж мне. Двенадцатый год я тут в области. Видел всякие виды.

– Какие, например?

– Всякие. И ныне поднажмем на богатенькие колхозы и хлебцем накормим города, да и бедненькие колхозы. А колхозники… поболтаются в городах и сбегут восвояси. Поверьте уж мне, мужик привык резать ножом свою буханку, выпеченную в своей печке, своей бабой.

– Если есть буханка.

– Дадим…

– Забрав эту буханку у другого колхоза?

– А что же делать, Аким Петрович? Петин, конечно, загибает, что и толковать. Но рациональное зерно в его рассуждениях есть: иные уполномоченные по определению урожайности похвастались, показали завышенный урожай и оставили колхозы, как говорят, на бобах. Иные председатели зерно растранжирили, другие его вовремя не убрали, под снег пустили. Всякое бывало. Область-то большая, с Бельгию, пожалуй.

– А начальник облплана?

– Ендрюшкин? Он ныне работает у меня инструктором по деревне. Странно: народ его почему-то называет Мороженым быком. Странно? Правда? А?

Из этого разговора Аким Морев понял, что Опарин или хитрит, скрывая что-то, в чем виноват и сам, или просто не знает положения дел на местах.

Как раз в эту минуту снова появился Петин и, с обидой глядя на секретаря обкома, сказал:

– Елена Петровна, – и ушел, уже зная, что при этом разговоре ему быть не положено.

Аким Морев стремительно снял телефонную трубку… и тут же представил себе Елену, вернее, ее глаза – синие, временами переходящие в яркую лазурь. Может быть, они так резко выделяются потому, что на лице лежит темный загар, а сквозь него на щеках пробивается румянец? Они вдумчивые и, кажется, не знают еще горестных слез: детские. Да и вся она какая-то непосредственная: обо всем говорит так, как думает, не тая, не дипломатничая… Этой непосредственности давным-давно нет в Акиме Мореве. Ему, чтобы высказаться по тому или иному вопросу, надо семь раз отмерить и один раз… да и не отрезать. А у Елены все просто. Такая же милая простота и в ее внешности: на голове голубой шарфик повязан так, что его концами может свободно играть ветер; платье тоже не из дорогих шелков, но как прекрасно оно облегает ее тоненький, с перетянутой талией, девичий стан! А главное, она смелая: отправилась в полупустынные степи и препаратом Рогова лечит там коней от болезни, называемой инфекционной анемией и по опасности равной чуме. Живет в саманушке с подслеповатым окошечком и земляным полом, а счастлива так, будто ей отвели дворец.

Акиму Мореву очень хочется повидаться с Еленой.

Ведь не виделись они давно. Март, апрель… май наступил. Вон сколько дней и ночей не встречались! Зачем скрывать, он каждую свободную минуту тоскует по Елене и, ложась спать, произносит ее имя.

Ну вот, сейчас они договорятся о встрече, полюбуются луной. Что плохого в этом? Плохо, когда человек перестает любоваться ею: конец.