Дин Рид: трагедия красного ковбоя

10 ноября Дин и Патрисия были уже в Ростове-на-Дону, чтобы продолжить гастроли. Два дня спустя Дин дал первый концерт в тамошнем концертном зале при полном аншлаге. Та же ситуация была и на втором концерте, который состоялся на следующий день, 13 ноября. Дин пел по большей части все те же протестные песни, но во втором отделении спел несколько рок-н-роллов, чем здорово завел публику, которая в подавляющем большинстве впервые видела живого американского певца.

Следующим пунктом гастрольного маршрута стал курортный город Кисловодск. В графике поездки этот город возник не случайно: организаторы турне хотели дать Дину и его супруге полюбоваться красотами курорта, который считался элитарным (на нем в основном отдыхали и лечились передовики производства и номенклатурные работники), и заодно отдохнуть там. Однако все бы хорошо, если бы к тому моменту у Дина не обострилась его давняя болячка – болезнь горла. Поэтому в местную филармонию для переговоров он приехал не в лучшем расположении духа. И пока шли переговоры (их вели администратор Рида и переводчик Андрей), Дин сидел в сторонке. Это не укрылось от глаз одной из работниц филармонии Тамары Толчановой. И она тихонько поинтересовалась у Андрея, в чем дело.

– У Дина разболелось горло, – ответил переводчик.

– Что же вы мне раньше не сказали! – всплеснула руками женщина. – У меня в знакомых ходит ведущий отоларинголог Кисловодска Дора Исидоровна Лернер. Несмотря на то что работы у нее всегда выше крыши, такому гостю она не откажет. Сейчас я ей позвоню.

И Толчанова тут же набрала на телефоне, стоявшем на столе, номер врача. А через минуту уже радостно сообщала Дину о том, что врач согласилась его принять немедленно. Услышав это, Дин достал из кармана кожаное портмоне.

– Сколько стоит консультация? – перевел Андрей его вопрос.

– Вы нас обижаете, – покачала головой Толчанова. – Дин Рид наш гость, и ему эта услуга обойдется бесплатно.

И Дину не оставалось ничего иного, как спрятать свое портмоне обратно в карман.

Спустя полчаса они уже были в клинике. Осмотрев пациента, Дора Лернер поставила неутешительный диагноз:

– Сильное воспаление голосовых связок, на гортани большое количество гнойничков. Так что вам, голубчик, петь никак нельзя.

– Как нельзя?! – встрепенулся Дин, когда Андрей перевел ему слова врача. – У меня контракт, я обязан дать еще несколько концертов. Иначе я буду вынужден платить неустойку, а это очень большие деньги.

– А вам что дороже: деньги или ваше здоровье? – поинтересовалась в ответ Лернер.

– Здоровье, конечно, дороже, но и денег для штрафов у меня тоже нет. К тому же моя жена вот-вот родит.

Услышав слова о беременной супруге, доктор смягчилась.

– Хорошо, я сделаю вам необходимую процедуру, но вам придется потерпеть – будет больно.

– Боли я не боюсь, – расплылся в счастливой улыбке Дин. – Куда садиться?

И доктор указала ему рукой на кресло. Процедура заняла несколько минут, и во время нее Дин даже ни разу не застонал, хотя ему и было больно. Однако он не хотел показаться слабаком в присутствии сразу двух женщин. После процедуры Лернер сказала:

– Теперь вам будет полегче, но мне все равно придется быть рядом с вами, чтобы делать ингаляцию.

– Но это же несколько концертов в разных городах! – удивился Дин.

– Значит, придется ездить во все эти города, – развела руками Дора Лернер.

Когда Андрей перевел Дину эти слова доктора, тот сначала остолбенел, а потом бросился к врачу и стал прилюдно целовать ей руки. После чего сказал:

– Я многих врачей повидал, но такого, как вы, вижу впервые в жизни! У вас в Советском Союзе все такие?

– Все, – хором ответили обе женщины, после чего дружно рассмеялись своему одинаковому ответу.

Дин пробыл в Кисловодске несколько дней и дал два концерта. И на каждом за кулисами дежурила Дора Лернер с ингалятором. Она обрабатывала певцу горло несколько раз: перед началом концерта и во время перерыва между отделениями, а также иногда в паузах между песнями. Кроме этого Дин в эти же дни проходил специальные процедуры в санатории «Орджоникидзе». Особенно он полюбил принимать горячую доломитную ванну, а также сульфатную.

Однажды, когда они с Андреем возвращались после ванн в гостиницу, у выхода из санатория они столкнулись с группой мужчин, один из которых, узнав Дина, первым шагнул к нему и протянул руку для приветствия. Затем мужчина сказал несколько слов, которые Андрей перевел следующим образом:

– Он говорит, что рад познакомиться с американцем, который не видит в Советском Союзе врага. И еще хвалит тебя за вчерашний концерт, на котором он побывал вместе со своими товарищами.

– Поблагодари его за добрые слова и спроси, как его зовут, – попросил Дин.

Однако Андрей, переведя первую часть просьбы Дина, вторую проигнорировал. И только когда мужчина ушел, сообщил:

– Этого мужчину зовут Юрий Владимирович Андропов. Он секретарь ЦК КПСС, а здесь находится на отдыхе – лечит больные почки. Советую тебе запомнить это имя: глядишь, когда-нибудь пригодится.

Дин так и сделает: запомнит Андропова и, когда весной следующего года того назначат председателем КГБ, восхитится: надо же, совсем недавно этот человек жал мне руку и благодарил за мое творчество.

В последний вечер перед отъездом из Кисловодска Дин, Патрисия и Андрей заглянули на полчаса в филармонию к Тамаре Толчановой. Дин поблагодарил ее за помощь в деле его лечения, после чего вышел на несколько минут из кабинета – отправился в администрацию, чтобы еще раз уточнить дальнейший график гастролей. Когда дверь за ним закрылась, Тамара через Андрея задала Патрисии вопрос, который давно вертелся у нее на языке:

– Я заметила, что у вас все время грустные глаза. Не потому ли, что трудно быть женою человека, которого все так любят?

– Да, Дина многие любят, – кивнула Патрисия. – Но у него достаточно и врагов. В Аргентине нам устраивают всяческие провокации: обстреливают наш дом, пишут на нем краской разные оскорбления, угрожают по телефону. Поэтому в последнее время жить там стало просто невыносимо. И я совсем не уверена, что смогу выдержать такую жизнь. А Дину она почему-то нравится. Именно это меня и угнетает: при всей любви к Дину я чувствую, что мы все дальше и дальше отдаляемся друг от друга.

– Но ведь вы же ждете ребенка? – удивилась Толчанова.

– И от этого мне еще более грустно. Раньше я думала, что рождение ребенка заставит Дина изменить свой образ жизни. Но теперь поняла, что эти мечты наивны: Дина уже ничто не может изменить. Политика – вот единственное, что теперь его волнует и влечет сильнее всего на свете.

Поняв, что дальнейшие разговоры на эту тему могут причинить Патрисии только боль, ее собеседница замолчала. Да и Андрей был потрясен услышанным не меньше нее и теперь смущенно отводил глаза в сторону, как человек, который стал невольным свидетелем чужой тайны.

Между тем гастрольный тур Дина Рида подходил к концу. 20–23 ноября они с Патрисией приехали в Ригу, где Дин дал еще несколько концертов во Дворце спорта «Даугава». Везде были аншлаги и отличный прием. Газета «Советская Латвия» напечатала интервью Дина (23 ноября), озаглавив его весьма просто – «Песни Дина Рида».

Из Прибалтики супруги вернулись в Москву. И практически сразу Патрисия почувствовала себя плохо: видимо, напряженный гастрольный график мужа все-таки сделал свое дело. Ее немедленно госпитализировали в кремлевскую больницу, что в Кунцеве. Дин стал допытываться у врачей о диагнозе, но те предпочли не беспокоить его раньше времени и отвечали уклончиво: мол, надо сделать анализы, надо немного подождать. Но Дина мучали страшные предчувствия. Вот уже более двух лет они жили в законном браке, однако все их попытки завести ребенка заканчивались ничем. Что-то подсказывало ему, что и в этом случае их ждет очередная неудача. К тому же сама Патрисия в последнее время выглядела подавленной и все чаще укоряла мужа в том, что политика ему стала дороже семьи. С такими настроениями было гораздо легче потерять ребенка, чем сохранить его. Так оно и вышло. Когда в очередной раз Дин приехал в больницу, чтобы навестить жену, ему сообщили, что ребенка спасти не удалось. Дин бросился в палату, чтобы успокоить Патрисию. О себе в те мгновения он не думал.

В палате с Патрисией лежала еще одна пациентка, которая специально вышла в коридор, чтобы не мешать супругам общаться. Патрисия лежала в кровати, накрытая одеялом, и выглядела подавленной. И хотя при виде мужа по ее лицу пробежало подобие улыбки, однако глаза, полные скорби, выдавали подлинные чувства, которые владели Патрисией в эти минуты. Дин присел на краешек кровати и поцеловал жену в лоб. На глазах Патрисии появились слезы, и она произнесла:

– Прости, Дин, я опять тебя подвела.

– Что за чушь ты несешь, – ответил Дин, поглаживая жену по голове. – Это я виноват в том, что у нас ничего не получается. Не надо было тебя слушать и брать с собой в гастрольное турне. Тогда бы все было нормально.

– Ты думаешь, все случилось из-за этого?

– А из-за чего же? – удивился Дин.

Патрисия ничего не ответила мужу, лишь отвела глаза в сторону. Дин догадался, о чем она думает, и, стараясь сохранять прежнее спокойствие, сказал:

– Пэтси, давай хотя бы сегодня не будем выяснять отношения. Тебе надо поправляться, а своими переживаниями ты только усугубляешь ситуацию. Обещаю, когда мы вернемся в Испанию, мы обо всем с тобой поговорим.

– Ты считаешь, это поможет? – спросила Патрисия, по-прежнему глядя в стену.

– Я в этом уверен, – твердо сказал Дин. – А пока ты должна успокоиться и завершить курс лечения. Я договорился с врачами, что тебя продержат здесь еще несколько дней. А к Рождеству мы уже будем в Мадриде. Кстати, может быть, поговорить с врачами, чтобы тебя перевели в отдельную палату? Я думаю, мне не откажут.

– Нет, нет, – Патрисия вновь повернула голову к мужу. – Одна я точно сойду с ума. К тому же моя соседка – хорошая женщина. Ее муж видный мозамбикский коммунист, и благодаря ей я, кажется, стала лучше понимать людей, так горячо исповедующих коммунизм.

– Вы что, ведете здесь жаркие политические дискуссии? – удивился Дин.

– Это не дискуссии, а скорее разговоры по душам, – улыбнулась Патрисия. – Муж этой женщины был соратником одного из основателей Фронта освобождения Мозамбика Магайи, которого убили в бою месяц назад, и она много рассказывает мне о том, что творится у них в стране.