Олег Табаков. Либеральный русский театр

– "Голый король"…»

Сюжет в пьесе вращался вокруг следующих событий. Принцесса Генриетта влюбляется в свинопаса Генриха. Король, отец принцессы, не рад выбору дочери и собирается выдать её замуж за короля из соседнего королевства. Генрих пытается расстроить намечающуюся свадьбу, а отец принцессы старается как можно быстрее её устроить. Вроде невинный сюжетец. Но сколько в нем было спрятано «фиг», направленных в сторону советской действительности! Например, такая. Принцесса говорит: «Здесь все это… ну, как… его, мили…… милитаризовано… Все под барабан. Деревья в саду выстроены взводными колоннами. Птицы летают побатальонно. И кроме того, эти ужасные, освященные веками традиции, от которых уже совершенно нельзя жить… Цветы в саду пудрят. Кошек бреют, оставляя только бакенбарды и кисточку на хвосте. И все это нельзя нарушить – иначе погибнет государство».

А эти слова звучали уже из уст Камердинера (Михаил Козаков): «Господа ткачи!.. Предупреждаю вас: ни слова о наших национальных, многовековых, освященных самим Создателем традициях. Наше государство высшее в этом мире! Если вы будете сомневаться в этом, вас, невзирая на ваш возраст…» – и шепчет что-то на ухо Христиану. Тот: «Не может быть!» Камердинер: «Факт. Чтобы от вас не родились дети с наклонностями к критике».

В другой сцене Король беседует с Ученым на предмет родословной Принцессы.

Ученый: «…Когда Адам…»

Король: «Какой ужас! Принцесса – еврейка?»

Ученый. «Что вы, Ваше Величество!»

Король. «Но ведь Адам был еврей?»

Ученый. «Это спорный вопрос, Ваше Величество. У меня есть сведения, что он был караим».

Король. «Ну то-то. Мне главное, чтобы принцесса была чистой крови. Это сейчас очень модно, а я франт…»

Еще более смешно и остро выглядел разговор Первого министра с Королем.

Первый министр: «Ваше Величество! Вы знаете, что я старик честный, старик прямой. Позвольте мне сказать вам прямо, грубо, по-стариковски: вы великий человек, государь!»

Король (он очень доволен): «Ну-ну! Зачем, зачем!»

Первый министр: «Нет. Мне себя не перебороть… Простите мне мою разнузданность – вы великан! Светило!..»

Учитывая, что в те годы уже вовсю начали славословить по адресу «кремлевского светила» Н. Хрущева, это место в пьесе вызывало дружный хохот в зале.

Ефремов с самого начала был на этой постановке художественным руководителем, отдав режиссуру Микаэлян. Но был момент, когда во время репетиций Игорь Кваша, игравший роль Первого министра, выступил против Микаэлян и потребовал заменить ее Ефремовым. Но это требование никто больше не поддержал.

Олегу Табакову в этой постановке досталось сразу… три роли. Правда, небольшие. Первая роль – Дирижер с головой Бетховена (у него волосы были до плеч), вторая роль – Повар, который постоянно чихал, и, наконец, третья роль – человек из народа. Эту роль Табаков любил меньше всего, поэтому во время представления (в сцене ликования народа) старался по-быстрому отликовать и «слинять» со сцены за кулисы. То ли он не любил ликования, то ли уже тогда начал терять глубинную связь с народом.

А теперь послушаем мнение критика А. Смелянского: «Актеры "Современника" сыграли сказку Е. Шварца с отвагой канатоходцев, балансирующих над пропастью. Сказочный колорит не помешал им сохранить сходство министров, королей, официальных поэтов и придворных с совсем не сказочными советскими прототипами. Обвал смеха сопровождал спектакль, его ударные репризы и намеки. Когда Игорь Кваша (он играл Первого министра) "прямо, грубо, по-стариковски" резал Королю "правду-матку" о том, какой он, Король, мудрый и гениальный, то в этом был не только намек на нравы российского партийного двора, но нечто большее. Актер ухватывал тип советского выдвиженца и жополиза, того самого простого, цепкого малого "из низов", который стоял у каждого перед глазами.

Сцена из спектакля «Голый король» по пьесе Е. Шварца. 1960 год

Молодой актер Олег Табаков во время визита в Саратов. 1961 год

В "Голом короле" открылось дарование Евгения Евстигнеева, одного из основных ефремовских спутников по всей его жизни. В сценических созданиях Евстигнеева и в самой его актерской технике свободно соединялись потрясающая житейская узнаваемость с легкой театральной игрой, доходящей иногда до трюка, почти циркового. В пьесе Шварца он впервые предъявил свои уникальные возможности. Играл он Короля-жениха, отказавшись живописать диктатора или тирана. Солнце и средоточие вселенной – в евстигнеевском варианте – было полным и абсолютным ничтожеством. Майя Туровская тогда писала: "Очень трудно играть ничто, от которого зависит все". Евстигнеев играл вот такое "ничто" каждое слово и даже каприз которого становились законом. О. Табаков, вспоминая Евстигнеева в той работе, уточнил: "Он попал на роль Короля и сразу занял то место, какое солнце занимает по отношению к другим планетам, вокруг него кружащимся. Он стал актерским солнцем нашего театра".

С течением времени сюжет спектакля оказался своего рода лакмусовой бумагой для проверки лояльности советских чиновников высшего ранга. Олег Ефремов рассказывал, что как только кто-нибудь из высших сфер заканчивал карьеру и падал вниз, первой его акцией в новой жизни было посещение спектакля "Голый король". Никита Хрущев (естественно, после октября 1964 года) тоже стал добросовестным зрителем сказки. И он от души смеялся над системой, которую пытался реформировать…»

Этот спектакль, буквально переполненный «фигами в кармане», был типичным выхлестом той самой сатиры, на которую всегда была так горазда советская интеллигенция еврейского происхождения. Судите сами. Пьесу написал Евгений Шварц, срежиссировала Маргарита Гордон (по мужу Микаэлян), музыку сочинил композитор Эдуард Колмановский, текст к песням написал Михаил Светлов (Шейнкман), декорации изготовил художник Валентин Доррер.

Премьеру «Голого короля» показали 24 марта 1960 года в Ленинграде. На этом показе была вся тамошняя творческая элита, которая встретила показ «на ура». Каждая «фига», звучавшая со сцены, сопровождалась аплодисментами и хохотом. А перед этим толпа с улицы выломала дверь и хлынула в зрительный зал, сметая на своем пути всех. Вызвали конную милицию.

Кстати, на всех афишах значилась лишь фамилия Маргариты Микаэлян, а вот фамилия Ефремова, хотя он и был худруком этой постановки, отсутствовала. Почему? Кто-то уверен, что Ефремов, зная о том, какая скандальная слава ждет спектакль, попросту не захотел подставляться. Сама Микаэлян уверена в том, что Ефремов вовсе не струсил, а сделал это из скромности – не хотел отнимать лавры победителя у молодого режиссера.

Когда через две недели «Современник» вернулся в Москву, слухи об успехе «Голого короля» уже вовсю гуляли по столице. В итоге билеты в театральных кассах оказались распроданы не только на «Короля», но и на все старые спектакли молодого театра, которые до этого не делали аншлагов. Но вместе со славой на театр обрушились и неприятности.

В союзном Минкульте была собрана коллегия, на которой министр Николай Михайлов метал громы и молнии. После этого стало понятно, что спектакль из репертуара вылетит. Но потом произошло чудо. Спустя несколько недель (5 мая 1960 года) в Минкульте сменилось руководство – новым министром стала Екатерина Фурцева. Та самая поклонница Ефремова, которая в 58-м пробила решение о переводе «Студии молодых актеров» в категорию театра-студии. И вот теперь, став министром, она вызвала к себе Ефремова и сообщила: «Голый король» остается в репертуаре, а самому театру выделяют помещение на площади Маяковского. Правда, стоящее на городском балансе как подготовленное к сносу, за что его, с легкой руки Александра Ширвиндта, прозвали «сносным». Но этот снос был назначен на дальнюю перспективу (это произойдет через 13 лет), поэтому радости «современниковцев» не было предела: наконец-то они обрели свой постоянный, а не временный дом. Ведь до этого в течение пяти лет они где-то только ни выступали: в клубе газеты «Правда», ДК железнодорожников у трех вокзалов, концертном зале гостиницы «Советская» и даже на площадке летнего сада им. Баумана (кстати, любимого места времяпрепровождения автора этих строк в детские годы, то бишь в 70-е).

Вот так завершилась история с премьерой «Голого короля» – переездом «Современника» в центр Москвы, на площадь Маяковского. Как говорится, удивительно, но факт, учитывая остросатирическую направленность этого спектакля. Это к вопросу о том, умели ли Советская власть и ее руководители смеяться над собой. Еще как умели, поскольку «Голый король» шел на сцене Современника» при неизменных аншлагах еще несколько лет (до 1966 года).

Против пролетария-хама

7 января 1961 года на советские экраны вышел фильм «Шумный день», о котором речь у нас уже шла чуть выше. Это была экранизация пьесы В. Розова «В поисках радости», которую театр «Современник» (тогда еще «Студия молодых актеров») инсценировал в 1957 году. И там и там главную роль – десятиклассника Олега Савина – играл Олег Табаков. И в обоих случаях это был несомненный успех молодого актера. Причем если в театре эту роль видели лишь десятки тысяч людей, то благодаря фильму ее смогли увидеть миллионы людей (в год проката фильм соберет на своих показах 18 миллионов 200 тысяч зрителей). Зрителям очень полюбился герой Табакова – чистый и благородный паренек, который в порыве благородного гнева против жены-мещанки родного брата отцовской шашкой порубал ее мебель.

А 20 мая 1961 года в широкий прокат вышел еще один фильм с участием Олега Табакова – «Чистое небо» Григория Чухрая. Это было уже иное кино – антисталинское. Оно и выпущено было накануне XXII съезда КПСС (октябрь), где случился новый, еще более мощный виток десталинизации (имя Сталина будет стерто с географической карты страны). Сюжет у фильма был такой. Саша Львова (Нина Дробышева) полюбила летчика-испытателя Алексея Астахова (Евгений Урбанский) с первого взгляда еще восьмиклассницей, увидев его только раз. Потом они встретились во время войны, Саша только что закончила школу. Несколько дней счастья, а затем известие о героической смерти. Саша не поверила этому, ждала, одна воспитывала сына, и Алексей вернулся. Война кончилась. Многое пришлось ему пережить – был в плену. Но самое страшное его ожидало среди своих – исключили из партии, не давали летать. Астахов запил, и Саша сделала все, чтобы помочь любимому человеку, поддержать. Только после смерти Сталина Алексея реабилитировали. Снят фильм лирично и трогательно, часто невозможно удержаться от слез. Настоящая любовь, верность, кристальная чистота души, преданность и порядочность – как же дороги эти ценности.

Олег Табаков играл роль второго плана – Сергея Львова. По словам самого актера:

«Мне очень симпатична картина "Чистое небо" своей бескомпромиссно-последовательной антисталинской позицией, которая соответствовала моим человеческим устремлениям, даже моей жизненной философии. Я играл брата героини Сережу Львова. Он спрашивал: "Кому нужно, чтобы честный коммунист Астахов (его играл Евгений Урбанский) был оболган?" Пожалуй, ответа на вопрос моего юного правдолюбца Сережи герой не находил. Очень интересно, что в Китае, когда там началось движение хунвейбинов, фильм был предан китайской анафеме, причем вместе с режиссером и автором сценария прокляли и юного Сережу Львова как главного идейного контрреволюционера…»

Кстати, во многом именно поэтому коммунистический Китай благополучно существует и поныне (в 2017 году) и даже конкурирует за лидерство в мире с США. Потому что никогда не втаптывал в грязь свое прошлое и не занимался гробокопательством. А Советский Союз со своей десталинизацией почил в бозе. Там же, кстати, рискует оказаться и постсоветская Россия, которую активно «обустраивают» бывшие… коммунисты. Причем не те из них, кто не предавал своих идеалов, а как раз наоборот – те, кто выбросил свои партбилеты на свалку и быстренько перековался из коммунистов в капиталисты. Вроде нашего героя, который долгие годы был парторгом в театре «Современник». Кстати, зимой 1961 года в «Современнике» вышел спектакль «Третье желание» по пьесе Братислава Блажека (постановка Е. Евстигнеева), где у Табакова была роль маляра-алкаша Ковалека, ставшего случайным свидетелем того, как один старичок передал интеллигенту Петру право на три желания, которые обязательно исполнят некие волшебные силы. В итоге маляр-алкаш начинает шантажировать Петра и его семью, требуя доли.

В этом спектакле у Табакова был весьма шумный успех. Предлагаемые обстоятельства роли были на редкость выгодными: на протяжении тридцати минут сценического времени его персонаж последовательно напивался, каждый раз предваряя новый этап своего алкогольного отравления тостом, который Табаков придумал сам: «Причина – та же». В дальнейшем реплика была взята на вооружение как актерами «Современника», так и некоторыми верными его зрителями. Как пишет О. Табаков:

«Соло хама, надирающегося от невозможности заполучить сказочные блага, принадлежащие ближнему, на его взгляд осчастливленному незаслуженно, в каком-то смысле было реализацией лозунга "Грабь награбленное". Пролетарий во весь рост вставал в этом образе, но успеха так и не добивался. Буквально каждая моя фраза шла на смехе зрительного зала, хотя ничего особенного я не делал…».

Таким образом, недавний голодный саратовский мальчишка Олежка Табаков, став знаменитым артистом Олегом Табаковым, вошедшим в столичный бомонд, издевался над хамоватым пролетарием, который в его театр… практически не ходил. Он вообще предпочитал не театр, а кинематограф. Но тенденция была налицо – советская либеральная интеллигенция (а «Современник» выражал именно ее взгляды) все дальше отдалялась от народа-хама, как она окрестила его в 60-е годы за то, что он в большинстве своем поддерживал действующую власть. И здесь можно протянуть определенную линию от антисталинского фильма «Чистое небо» до спектакля «Третье желание». Ведь антисталинизм всегда был путеводной звездой для либеральной интеллигенции, но отнюдь не для большинства народа. Эта же тенденция существует и сегодня, в постсоветское время. И это по-прежнему возмущает либеральную интеллигенцию, которая использует уже иные термины по адресу народа. Только теперь он для нее не хам-пролетарий, а генетическое отребье.

Под колпаком КГБ

Какие еще роли в «Современнике» играл Олег Табаков в тот период? Перечислим их все. 1961 год – Гвиччарди в «Четвертом» по К. Симонову; 1962 год – Маврин в спектакле «По московскому времени», Уилкинсон в «Пятой колонне» по Э. Хемингуэю; 1963 год – Николай в «Без креста!» по В. Тендрякову, Лямин в «Назначении» по А. Володину; 1964 год – Василий Заболотин в спектакле «В день свадьбы», Рагно в «Сирано де Бержераке; 1965 год – буфетчица Клавдия Ивановна, лектор и Главный интеллигент.

Самым любимым для самого Табакова был, конечно же, последний спектакль. Вот как он сам высказывается об этом:

«Для меня спектакль "Всегда в продаже" стал примером какого-то массового профессионального прорыва… Я играл три роли – женщины, Клавдии Ивановны, заведующей торговой точкой, Клавдия Ивановича, лектора, приходившего в "красный уголок" очень смешно и талантливо придуманный Петей Кирилловым – пара створок, окрашенных в красный цвет (действительно уголок и действительно красный), и роль Главного интеллигента Энского измерения, сильно смахивавшего, по-моему, на Никиту Сергеевича Хрущева. Поскольку к тому времени я был уже "не раз востребованным исполнителем нескольких ролей сразу" то и эта пьеса не прошла мимо моих исполнительских возможностей…»

А вот еще одна цитата Табакова про тот же спектакль: «После выхода "Всегда в продаже" в 65-м году на меня просто посыпались приглашения на приемы в посольства…».

Отметим, что в подвале театра было открыто кафе, куда приводили особо именитых гостей, в том числе и иностранцев – дипломатов, писателей, режиссеров, артистов и других деятелей, приезжавших в Советский Союз. Это заведение, судя по всему, появилось не без участия всесильной Лубянки, которая в те годы активно открывала такого рода питейные заведения, чтобы ей легче было следить за интеллигенцией. Ведь одно дело «охотиться» за ней по кухням, пряча там «жучки», и совсем другое дело собирать ее скопом в каком-нибудь кафе и подслушивать ее разговоры с помощью все тех же «жучков» или собственных агентов, которых КГБ вербовал в творческой среде особенно активно. Например, в том же «Современнике» таким агентом был актер Михаил Козаков, признавшийся об этом публично в 2003 году: оказывается, Комитет завербовал его еще в 1956 году. Каким образом? Вот его собственный рассказ:

«Началось это знакомство (с КГБ. – Ф.Р.) с милиции, потом выше, выше, выше, и, наконец, вопрос был поставлен ребром: "Вы советский человек? Мы вам слово даем, что стучать на своих не будете, – вы нам нужны для другого". Слово они сдержали… Благами не осыпали и денег не платили, но намек был: "Будешь посвободнее, чем другие". Это тоже сработало…

Меня завербовал американский отдел. Первое задание, кстати, было весьма непростое – для начала мне поручили переспать с американской журналисткой Колетт Шварцебах. Она работала в "Вашингтон Пост". Красива была. Я в нее просто влюбился. Дело было в Сочи. Именно там я ей во всем и признался, хотя было страшно. Открылся ей, кто я, что делаю в Сочи, и решил, что на этом все, поскольку не выполнил то, чего от меня ждали. Хотя меня инструктировали, как себя нужно вести, и даже деньги давали. Иначе на какие шиши я мог бы водить ее по ресторанам? Даже костюмы чужие выдали. Но я с ней так и не переспал. Неудачный Штирлиц из меня получился…»

В некоторых словах «театрально-киношного Штирлица» можно усомниться. Например, в таких: «Благами не осыпали и денег не платили…» Однако в 1959 году Козаков, еще не обладая никакими званиями, сумел каким-то образом купить себе отдельную квартиру и автомобиль «Москвич». В СССР такие блага считались престижными и просто так на голову не сваливались. Поэтому можно предположить, что руку к этому приложила Лубянка, чтобы ее агент не чувствовал себя в чем-то обделенным. И это несмотря на то, что свое первое задание агент Козаков провалил. Но первый блин, как известно, всегда выходит комом. В КГБ это, видимо, учли и решили не ставить на агенте Козакове крест – верили в его перспективы. Как итог: в том же 1959 году Козаков был принят и в театр «Современник», который за год до этого из студии Художественного театра под названием «Студия молодых актеров» превратился в театр-студию «Современник», обретя тем самым официальный статус. И с этого момента туда стали прокладывать дорожку иностранные дипломаты и бизнесмены, для которых новый театр стал модным. Не потому ли чекисты отрядили туда своего агента Михаила Козакова – чтобы работать в гуще иностранцев? Вот и он сам рассказывал о том же:

«Вторая история была связана точно с разведчиком, который был в Москве. И тут я слегка помог, каюсь… Мне дали задание: "поработать" с секретарем американского посла, который тянулся к "Современнику" – пригласить его домой. Не я единственный в этом участвовал, но грех был: его напоили, вытащили какие-то документы – словом, скомпрометировали, и он вынужден был из Союза уехать. Что поделаешь – так наши бдительные органы противостояли американской разведке…»

Обратим внимание на слова «не я единственный в этом участвовал» – видимо, в операцию были вовлечены еще несколько актеров «Современника», а то и сам его главный режиссер. Впрочем, это только догадки, которые для одних имеют под собой основания (учитывая хорошие отношения Ефремова с властью), а для других не имеют (и поэтому выглядят кощунственно). А вот что говорил М. Козаков:

«Коллег, тоже работавших на КГБ, я знаю, но никогда не назову их фамилии. Причем среди них есть популярные актеры, и не только актеры…»

Что касается героя нашей книги Олега Табакова, то о его возможном сотрудничестве с КГБ автору этих строк ничего неизвестно. Однако можно сказать с большой долей вероятности, что у КГБ Табаков был на хорошем счету В противном случае вряд ли бы ему удалось ПЕРВЫМ из актеров «Современника» в конце 60-х уехать за границу для участия в тамошнем спектакле (рассказ об этом впереди). Да и должность секретаря парткома «Современника» тоже из этого же ряда – без одобрения Лубянки на такие посты обычно не выдвигали.