Под белой мантией

Опубликовав драгоценные сведения, газета «Знамя Родины» точно указала: «В ночь на 1 ноября. Берег Крыма (материал доставлен связным рядовым И. Сидоренко)».

Сведениям этим, как выяснилось позже, действительно не было цены. В штабе, на Большой земле, напряжённо ждали сообщений от десантников, а они всё не поступали. Рации не работали, их разбили, прорваться обратно сквозь сплошной огонь, видимо, никто не мог. О судьбе десанта неоднократно запрашивала Москва.

…Забрезжил рассвет, наступило утро, из тумана выглянуло бескровное солнце, осветило суда, понуро возвращавшиеся на таманский берег. К разбитому пирсу подошёл искромсанный снарядами сторожевой катер. С залитой кровью палубы поспешно снесли раненых, затем окровавленные тела убитых, бережно опустили мёртвого начальника переправочных средств Героя Советского Союза Сипягина. Последним, пошатываясь от горя, на берег сошел мокрый с головы до ног, бесконечно усталый Гладков, в отчаянии схватился за непокрытую голову, с тоской подумал: «Лучше бы меня убили».

– Товарищ полковник, вас просит к себе командующий фронтом…

…Подпрыгивая, «Виллис» мчался вдоль моря, мимо покрытых зелёными сетками тяжёлых батарей. Глядя на пушки и горы стреляных гильз, полковник внутренне содрогался. Если солдаты не зацепились за крымский берег – тысячи снарядов выпущены зря. Если?.. Он не мог ответить: зацепились или не зацепились? Из-за сильного огня катер, на котором он плыл в Крым, вынужден вернуться, вернулся командир полка, вернулись штабы.

Машина подошла к дому. У крыльца толпилась дюжина корреспондентов. Часовой, почтительно козырнув, открыл заскрипевшую дверь, и Гладков очутился в полутёмной комнате, среди военных разных рангов. За столом, заваленным картами и донесениями, в шинели, накинутой внапашку, сидел бритоголовый маршал Советского Союза.

– Вернулся? – укоризненно спросил он, не подавая полковнику руки.

– Так точно, – ответил Гладков.

– Высадились наши войска на крымский берег?

– Не знаю. – Гладков покраснел, готовый провалиться сквозь землю.

– А кто знает? – повысил маршал сорванный на телефонных разговорах голос…

– Видел на том берегу автоматные вспышки, слышал разрывы гранат, – сказал полковник.

– Твои люди высадились, а ты не смог, – сказал маршал и прикрыл выгоревшими ресницами серые, усталые глаза.

Гладков тоже закрыл глаза, и перед его внутренним взором возникло только что пережитое. Бурное, холодное море. Гибель судов, рвущихся не то на своих, не то на чужих минных полях. Плотная завеса заградительного огня, словно дождь, соединившая небо и землю, сквозь которую ничто живое не способно пробиться. Удар снаряда в катер, режущий свист осколков, наповал сразивших Сипягина и офицеров дивизии. Объяснять всё это маршалу не имело смысла. Полководец не понял бы его, как он сам не понял бы младшего по чину офицера, не выполнившего задания…

Вошёл дежурный офицер и отрапортовал:

– На проводе Ставка Верховного главнокомандования. Запрашивают: высадились ли наши войска в Крым?

– …Москва ждёт, что я скажу?.. У моего дома собрались корреспонденты всех газет. Что я скажу? Что ты побоялся подойти к берегу? Да?

– Не знаю, что им сказать, – тихо проговорил Гладков. – Только я не боялся…

Скрипнула дверь, и в ней, как в раме, возник высокий молодой полковник. В поднятой руке его, словно голубь, готовый вырваться, белела газета.

– Ура, товарищи! Наши на том берегу!

Наступила пауза.

– А ты откуда знаешь, начальник политотдела? – с облегчением и недоверием спросил маршал.

– Как откуда? В газете написано.

– Постой-постой, в какой газете? Что написано?

– В нашей, армейской, «Знамя Родины».

– Ну-ка читай, – попросил маршал, доставая из футляра очки в золотой оправе.

– Заметка называется «Наши войска ворвались в Крым», – громким голосом отчётливо прочёл начальник политотдела.

– Ничего не скажешь, заголовок хорош, – хором подтвердили корреспонденты, под шумок протиснувшиеся в комнату.

– А может, он с этого берега накропал? Знаем этих борзописцев – все могут выдумать, фантазии у каждого хватает на десятерых, – сказал маршал повеселевшим голосом.

– Э, нет! Я знаю Ваню. У нас была беседа перед десантом. Да и под заметкой написано: берег Крыма, – уверенно ответил начальник политотдела.

– Когда они успели?.. Ведь с тем берегом никакой связи… Оттуда ни слова… А тут газета, и с такими подробностями! – завосхищались вдруг офицеры и генералы.

– Товарищ маршал Советского Союза, – сразу оценив изменившуюся обстановку, попросил полковник Гладков, – разрешите отправиться на ту сторону пролива и принять командование над высадившимися войсками!

– Да-да, дорогой, езжай. Ни пуха тебе ни пера. – Маршал поднялся, пожал руку полковнику, обнял его и торопливо пошёл в аппаратную.

– …Ставка? На проводе командующий фронтом… Наши войска ворвались в Крым… Ворвались в Крым, говорю… Да, ворвались и успешно продвигаются вперед…»

Сергей Александрович вспоминал:

– Окопавшись на захваченном участке в ожидании подкрепления и подвоза боеприпасов, мы готовились к отражению контрнаступления. Оно не заставило себя ждать. Враг хотел во что бы то ни стало сбросить в море и уничтожить десант. Атаки следовали одна за другой. На горстку бойцов обрушились танки, самоходки, самолёты. Бушевал сплошной огонь. Люди гибли у меня на глазах.

Настал такой момент, когда оставшиеся в живых решили пойти в открытую атаку, чтобы с честью умереть в последнем бою, – не было ни патронов, ни возможности обороняться.

Мы поднялись и пошли с песней. И в эту критическую минуту с Тамани раздались залпы дальнобойных орудий. Противника охватило замешательство, а тут показались и наши подкрепления. Осуществлялся приказ Сталина – бросить все силы на расширение крымского плацдарма. Мы отбивали у фашистов новые и новые позиции.

О десантной операции в Крым, – заключил Сергей Александрович, – писали в общем-то немного, но героизма солдат и офицеров хватило бы на несколько романов…

Он говорил не о себе – о других, а то, что прошёл бесконечно длинные дороги войны, не прячась от опасности, жил с народом на одном дыхании, вроде бы само собой разумелось.

Материалы Борзенко, подчёркивали его товарищи, отличались исключительной правдивостью. Никакая выдумка, никакая фантазия никогда не заменит достоверности факта, живого примера. Он умел видеть то, что могло поразить воображение, чувствовать красоту и величие человеческого духа. Подтверждение этому он находил и на театре военных действий в Корее в 1950–1953 годах, и когда началась отечественная летопись освоения космоса, и в мирных буднях. В поисках именно достоверности факта он не переставал колесить по стране: «Передо мной текли реки людей…»

Разумеется, тут я попытался обобщить всё, что мне удалось узнать о Борзенко – писателе и человеке. Лишь малую долю информации дал он сам. Больше я основывался на собственных впечатлениях, да ещё помогли его сборники повестей и рассказов, предисловие к книге «По дорогам войны», написанное сыном – Алексеем Борзенко, опубликованные свидетельства очевидцев.

2

В Институте пульмонологии Сергею Александровичу с каждым днём становилось лучше. Этому, конечно, способствовали его оптимизм и жизнелюбие. Когда ни спросишь: «Как себя чувствуете?» – он ответит: «Прекрасно! Вы так лечите, что у вас нельзя не поправиться».

И всё-таки нас тревожили большие цифры РОЭ (реакция оседания эритроцитов), что свидетельствовало о торможении защитных процессов в организме. И мы снова подвергали Борзенко обследованию и лечению.

А Сергей Александрович, чувствуя себя бодрее, всё глубже вникал в наши интересы.

– Великолепную клинику построили! Всё продумано. И оборудование у вас, как мне кажется, первоклассное.

– В клинике была острая необходимость.

– Да, я знаю, вы не имели подходящих условий для сложных операций.

– По существу, не было никаких условий, и если мы что-то делали, то только благодаря энтузиазму врачей. Наша больница основана 125 лет назад, когда операции по поводу грыжи и аппендицита считались опасными и сопровождались высокой смертностью. Резекции желудка совсем не производились. А мы стали оперировать на лёгких и сердце. Это всё равно что заводу вместо зажигалок на той же базе пришлось бы выпускать блюминги. Много мы хлопотали, добивались. Спасибо секретарю обкома Ивану Васильевичу Спиридонову.