Ликвидировать до первого выстрела. Фокусник «Цитадели». ЧАСТЬ I

ПРОЛОГ

Восточная Пруссия, штаб-квартира абвера «Валли II»

20 июня 1943 года, 23:30 по берлинскому времени

Двое мужчин в безупречной форме стояли у огромного окна замаскированного командного пункта, расположенного в здании вокзала. Дым сигар стелился призрачными кольцами в свете настольной лампы. Старший из них, генерал-майор фон Штайнер, с холодным спокойствием наблюдал, как на примыкающей железнодорожной ветке готовился к отправке специальный состав.

– Ну что, Курт, – голос генерала был глуховатым, будто доносящимся из другого времени. – Ваш «цирк» готов к гастролям?

Вместо ответа оберст-лейтенант Пютц положил на стол перед генералом папку.

– Доклад из отдела «Иностранные армии – Восток», герр генерал. Всё утверждено.

Фон Штайнер пробежал глазами по документу.

«Штаб оперативного руководства Вермахта.

Отдел "Иностранные армии – Восток".

№ 427/43.

20 апреля 1943 года.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.

Докладная записка по вопросу подготовки операции "Цитадель".

1. Общая оценка обстановки.

Противник, понеся значительные потери в зимней кампании, завершил формирование стратегических резервов. На курском направлении сосредоточено до 40% всех танковых резервов Красной армии. Система обороны эшелонирована на глубину до 150 км.

2. Выводы.

Успех "Цитадели" невозможен без решения следующих задач:

· дезинтеграция системы управления противника;

· нейтрализация артиллерийских резервов;

· дезорганизация работы тыловых коммуникаций.

3. Предлагаемые меры.

Для выполнения указанных задач направляется специальное подразделение "Цирк" (руководитель – оберст-лейтенант Курт Пютц). Подразделение укомплектовано выходцами с Украины и Прибалтики, прошедшими подготовку в диверсионной школе "Цеппелин".

Задачи подразделения "Цирк".

· Создание ложных радиостанций для дезинформации (операция "Фокусник").

· Наведение штурмовой авиации на ключевые объекты.

· Диверсии на железнодорожных узлах в ближнем тылу.

· Дезорганизация работы штабов связи.

4. Особые указания.

Радиокоманда "Цирк" будет использовать адаптивный шифр, ключ к которому обновляется ежедневно из открытых источников противника. Время работы передатчиков: с 05:00 до 06:00 по берлинскому времени.

Подразделение "Цирк" перебрасывается в район действий 4-й танковой армии 25 июня 1943 года.

Генерал-майор фон Бюлов

Начальник отдела "Иностранные армии – Восток"».

Подняв взгляд, фон Штайнер убрал папку в сторону.

– «Цеппелин» не подводил нас раньше. Надеюсь, и сейчас их ученики справятся.

Его собеседник коротко кивнул, его взгляд оставался прикованным к фигуре в поношенном пиджаке, которую провожали к одному из вагонов.

– Главный артист отправляется сегодня, герр генерал. Это наш «Фокусник».

– А вы уверены в его лояльности? – фон Штайнер прищурился. – Русские – существа непредсказуемые.

«Тем более – тот, кто сейчас на них работает», – мелькнуло в голове у Пютца. Его собственная карьера застопорилась на уровне оберст-лейтенанта после Варшавы и тех самых «нестандартных методов». «Цирк» был его билетом на самый верх. Расчёт был прост: громкий успех диверсионной группы накануне решающего наступления не останется незамеченным. В Берлине понравится эта лаконичная эффективность. И тогда погоны оберста, а там, глядишь, и до генеральских недалеко. Для грязной работы в тылу врага он подходил идеально.

– Мы уверены в его ненависти, – парировал Пютц. – Этого достаточно. Он хороший специалист. Пожалуй, лучший в своем деле. Его метод безупречен. К началу нашего наступления он превратит их тылы в прозрачное стекло.

Генерал медленно прошелся по кабинету, его тень скользила по стенам, усыпанным картами.

– Ненависть – хороший двигатель, но плохой тормоз. Он может сорваться. Побежать мстить зряче, скомпрометировать всё.

– Именно для этого в нашем «цирке» есть «клоуны», герр генерал, – Пютц позволил себе легкую улыбку. – Агенты Штурм и Бранд. Они уже ознакомлены с заданием и получили все необходимые инструкции. Наш «Фокусник» не подозревает об их существовании.

Фон Штайнер остановился, его пальцы сомкнулись на ручке кресла.

– Весьма похвально. Их задача?

– Обеспечить чистоту номера. Если «Фокусника» обнаружат – ликвидировать угрозу. Если угроза – это он сам… – оберст-лейтенант сделал паузу, встречая взгляд генерала. – Тогда номер будет закрыт. Без сожалений.

– Хорошо, – генерал кивнул. – Но помните, Курт, любое представление требует жертв. Даже самый гениальный фокусник – всего лишь расходный материал. Главное – чтобы шоу продолжалось.

– Понимаю, герр генерал. «Клоуны» не подведут. Они не знают о его методах, он не знает об их существовании. Идеальное разделение.

Внизу, на платформе, фигура в пиджаке скрылась в вагоне. Двери поезда захлопнулись.

– Шоу начинается, – тихо произнес Пютц.

Генерал подошел к столу и налил две рюмки коньяка. Протянул одну оберст-лейтенанту.

– За «Цирк», Курт. Пусть ваши артисты дадут такое представление, которое русские запомнят навсегда.

– За «Цирк», герр генерал.

Они чокнулись. Внизу поезд медленно тронулся, увозя в ночь гения-одиночку и двух незнакомых ему палачей. Представление начиналось.

ГЛАВА 1

Капитан Семёнов

Воронежский фронт, северный фас Курской дуги

Степь замерла в тяжёлом, неестественном оцепенении. Воздух, раскалённый июньским солнцем, был густ от запахов пыли, полыни и выхлопных газов тысяч моторов. От горизонта до горизонта земля была изрыта глубокими траншеями, опутана колючей проволокой и усеяна бронированными колпаками дотов. В ложбинах и перелесках, тщательно замаскированные сетями, стояли на позициях артиллерийские батареи – стальные клыки готовой к укусу обороны.

По грунтовым дорогам ночью, в кромешной тьме, прижимаясь к обочинам, двигался нескончаемый поток техники. Грузовики с боеприпасами, цистерны с горючим, полевые кухни – все они ползли с выключенными фарами, ориентируясь лишь на светомаскировочные щитки и белёные камни на обочинах. Строжайший запрет на свет и шум соблюдался беспрекословно – нарушителей ждал трибунал.

Эта гигантская логистическая операция проводилась в абсолютной тайне от врага. Немецкие асы люфтваффе, пролетавшие над этим районом днём, видели лишь безмолвную, пустынную степь. Ни отблеска металла, ни рёва моторов – лишь призрачное движение теней в лунной мгле.

Даже местные жители из прифронтовых деревень не подозревали о масштабах переброски. Войска двигались только ночью, а перед рассветом техника тщательно маскировалась в оврагах, перелесках и специально вырытых капонирах. Немецкая разведка оказалась слепа и глуха перед этой титанической работой, которую проводило командование фронта.

Всё здесь, на этом плацдарме, дышало одним – ожиданием. Ожиданием бури, чей громовый раскат был уже слышен в отдалённом гуле моторов самолетов и случайных орудийных залпах, производивших пристрелку.

Немецкая группа армий «Центр» сосредоточила против северного фаса дуги до 460 тысяч солдат, около 6000 орудий и миномётов и до 1200 танков и самоходных орудий, включая новейшие «Тигры» и «Пантеры». Им противостояли войска Центрального фронта под командованием генерала Рокоссовского – свыше 710 тысяч человек, 5300 орудий, более 1700 танков и САУ. Советское командование заранее знало о готовящемся ударе. Исход Курской битвы должен был решиться не в пользу того, кто ударит первым, а в пользу того, кто устоит. Ставка делалась на мощь заранее созданной, глубокоэшелонированной обороны, способной выдержать любой удар.

На одном из передовых командных пунктов, в блиндаже, чуть глубже обычного врытом в грунт, капитан контрразведки СМЕРШ Дмитрий Александрович Семёнов изучал оперативную карту. Его глаза смотрели с неприметной проницательностью, выработанной за годы оперативной работы. В отличие от многих своих сверстников он не был выпускником военного училища. Его путь в контрразведку начался в 1939 году с должности уполномоченного районного отдела НКВД. До войны он успел поработать с уголовным элементом, дезертирами, паникёрами – той гущей, что всегда клокочет на изнанке любого большого дела. Война застала его на западной границе. Он не отступал со всеми – его группа получила приказ остаться для организации партизанских отрядов и диверсий в тылу наступающего врага. Тот опыт – жизнь по чужим документам, постоянная игра со смертью, необходимость мгновенно оценивать людей и обстановку – оказался бесценным. Весной 1942 года его, измотанного, раненого, но живого, вывели через линию фронта и после проверки и лечения направили в отдел контрразведки Управления НКВД по борьбе с вражескими агентами и диверсантами в прифронтовой полосе.

В апреле 1943 года, в преддверии решающей летней кампании, Государственный комитет обороны принял судьбоносное решение. Было создано Главное управление контрразведки СМЕРШ – «Смерть шпионам». Оно выводилось из структуры НКВД и передавалось в прямое подчинение Наркомата обороны.

Для таких офицеров, как Семёнов, мало что изменилось в сути работы – они так же охотились на шпионов и диверсантов. Но сама армия вокруг менялась стремительно и зримо. Само слово «офицер», вернувшееся в армейский лексикон всего несколько месяцев назад, всё ещё резало слух комиссарам старой закалки, но для Семёнова оно было теперь таким же уставным термином, как и его новые полевые погоны цвета хаки с малиновыми просветами и золочёными звёздами. Его знаки различия ничем не отличались от погон любого другого капитана стрелковых частей. Никакого василькового канта, выдававшего бы чекиста, на них еще не было – в прифронтовой полосе это было бы самоубийством. Строгий приказ предписывал оперативному составу СМЕРШа носить форму тех частей, при которых они служат. Для всех окружающих он был обычным капитаном. Эта полная неотличимость и была его главной легендой и лучшей защитой.

Переход на погоны по приказу должен был завершиться еще к середине февраля 1943-го, и СМЕРШ, как структура новая, перешёл на них одним из первых. Наступил июль, но на Курской дуге кое-где ещё мелькали старые петлицы – в основном у лётчиков и танкистов, чья форма, видимо, изнашивалась в боях быстрее, чем успевало приходить вещевое довольствие. Армия уверенно шагала в новую эпоху, но её облик ещё хранил приметы недавнего прошлого. Новая структура с пугающим названием СМЕРШ была заточена именно под нужды фронта, под тотальное противостояние с немецким абвером. Первоначальный проект названия был иным – «СМЕРИНШ» – «Смерть иностранным шпионам». По штабным легендам, когда Верховному представили новую структуру под таким названием, тот медленно раскурил трубку и с лёгкой усмешкой заметил: «Это что же выходит, товарищи? Немецкого шпиона мы щёлкнем, а свой, доморощенный, пусть себе бегает и дальше вредит? Не по-хозяйски это. Давайте уж без дискриминации – пусть будет просто “СМЕРШ”. И всем сразу станет понятнее». Это была та самая великая сталинская точность: определение «враг» не имело национальности, а лишь намерения.

Семёнов был частью огромного организма СМЕРШа, и его собственная, невидимая война, наконец, обрела чёткий фронт и конкретного врага. Этим фронтом была вся линия соприкосновения с противником, а его работа – бесконечными поездками и внезапными перебросками. Командование использовало его как специалиста по сложным и срочным делам, которые требовали не штабного шаблонного мышления, а опыта, полученного в тылу врага. Всего лишь месяцем ранее он был на Брянском фронте, где выдалась тревожная, нервная весна. Немцы, чувствуя приближение крупного наступления, активизировали психологическую войну. Их самолёты регулярно разбрасывали над нашими позициями листовки-«пропуска» с гарантией сохранения жизни для перебежчиков, суля хлеб, тепло и безопасность. Расчёт был циничным и точным – не убить, а переманить. Добить не снарядом, а искушением, найдя слабину в душе уставшего, напуганного человека.

И расчёт сработал: только за май на участках 415-й и 356-й стрелковых дивизий к врагу перешли 23 человека. Два стрелковых отделения. Эта цифра прозвучала как выстрел в тишине штаба фронта.

Реакция контрразведки была немедленной и жёсткой. Капитан Семёнов, недавно отличившийся ликвидацией немецкой агентурной сети в прифронтовой полосе, получил новое задание курировать спецоперацию под кодовым названием «Измена Родине». Замысел был дерзким: использовать гитлеровскую пропаганду против самих врагов. Сформировать несколько групп, которые под видом перебежчиков с листовками в руках подойдут вплотную к немецким окопам и устроят им кровавую баню.

Подготовка заняла неделю. В глубоком тылу, на специально оборудованном полигоне, Семёнов лично занимался с добровольцами. Это были тщательно отобранные бойцы – разведчики-добровольцы и штрафники, горевшие желанием искупить вину. Они до изнеможения тренировались в метании гранат.

– С собой берём по восемь штук, – огласил Семёнов норматив, показывая на ящик с Ф-1. – Четыре на ремне, четыре – в подкладке. Это была не слишком большая нагрузка, но она гарантировала тот шквал огня и стали, который требовался для операции. Две пары «лимонок» должны были висеть на поясных ремнях для быстрого доступа, ещё четыре были уложены в специально прошитые пазухи на подкладке шинели, оттягивая полы тяжестью смертоносного груза. Один из штрафников, бывший шахтёр, с недоумением потрогал тяжёлую противотанковую гранату, лежавшую в стороне.

– Товарищ капитан, а это разом бы всё…

– Ручные, и только «лимонки», – чётко отрезал Семёнов. – Ваша задача – не снести блиндаж, а выкосить живую силу в траншее. Чугунная «лимонка» лёгкая, но даёт много осколков. А попробуй-ка швырни эту гирю на бегу – упадёшь вместе с ней. Нам нужна скорость и плотность огня. За те пятнадцать секунд, что длится неожиданность, вы должны превратить их траншею в ад.

Также группы учили не просто махать белым флагом, а держать в поднятой руке ту самую немецкую листовку, делая вид растерянных и сломленных солдат.

Семёнов внушал им главную мысль: «Они должны поверить, что вы – сдаётесь. Ваша трусость должна читаться в глазах».

Первые группы, действовавшие в ночь со 2-го на 3-е июня, доказали эффективность тактики. На участке 415-й стрелковой дивизии группа разведчиков, подобравшись с поднятыми руками к самому проволочному заграждению, забросала гранатами трёх немцев, включая офицера, вышедших к ним навстречу.  Вторая группа, составленная из штрафников той же дивизии, пройдя через проход в заграждениях, обнаружила в траншее до двадцати немецких солдат. Приблизившись на тридцать метров, бойцы гранатами уничтожили всех фашистов. Все группы вернулись назад, отдельные бойцы получили лёгкие ранения, но потерь не было. Задачи были выполнены отлично. Но для полного эффекта, чтобы не просто нанести урон, а окончательно посеять в немецком командовании параноидальную уверенность, что каждый перебежчик – смертник, нужен был решающий и самый массированный удар. И Семёнов принял решение возглавить эту последнюю, самую рискованную вылазку. Он понимал: чтобы операция «Измена Родине» превратилась из точечной акции в стратегическое оружие психологической войны, финальный аккорд должен прозвучать безупречно. А кто, кроме него, знал все нюансы и мог гибко отреагировать на любую нештатную ситуацию? Это был не порыв, а холодный оперативный расчёт.

В ночь на 3-е июля их группа из семи человек поползла к немецким позициям. В кромешной тьме они преодолели проволочные заграждения, держа в руках белые тряпки. Первым поднялся сержант-разведчик Васильев, до войны игравший в провинциальной театральной труппе. Сейчас он выдавал свой главный спектакль. Размахивая листовкой, он шёл, сгорбившись и семеня, а его голос, полный подобострастной трусости, был настоящим шедевром сценического перевоплощения:

– Не стреляйте! Сдаёмся! Мы к вам!

Сначала из траншеи медленно, с крайней осторожностью, показалась одна каска. Затем – вторая. Немцы не поднимались во весь рост, а лишь следили из-за бруствера, оценивая ситуацию. Один из них, унтер-офицер в заломленной на затылок пилотке, что-то крикнул своим, не сводя суровых глаз с приближающихся фигур с поднятыми руками. В его позе читалась скорее не готовность немедленно открыть огонь, а привычная фронтовая подозрительность.

– Комм! Комм гер! – раздался с другого фланга оклик молодого солдата, который уже увереннее высунулся по пояс и жестом стал показывать на проход в заграждениях.

Именно эта беспечность и стала их роковой ошибкой. В ста метрах слева чернела амбразура пулемётного дзота, и его расчёт, до этого неотрывно следивший за «перебежчиками», теперь частично развернулся к своим, перебрасываясь какими-то репликами и даже шутками. Враг совершил главную оплошность – он расслабился, поверив в свой пропагандистский успех и увидев перед собой не солдат, а жалких дезертиров.

– Вперёд! – скомандовал Семёнов, и они бросились к траншее.

Немцы опешили, увидев, что «перебежчики» не останавливаются. Семёнов выхватил первую «лимонку», выдернул чеку и послал её в группу врага у блиндажа. То же самое сделали и другие бойцы. Взрывы оглушили его. Рядом сержант Васильев швырнул две гранаты в амбразуру дзота. Грохот, дым, крики – всё смешалось.

– По пулемётам! – крикнул Семёнов, бросая вторую гранату в огневую точку на фланге.

Они действовали как хорошо отлаженный механизм: штрафник Дорохов забросал гранатами ход сообщения, откуда наверняка бежало подкрепление, красноармеец Воронцов метнул «лимонку» в группу солдат у миномёта. За несколько секунд они уничтожили дзот, три пулемётных гнезда и не менее пятнадцати немцев. Более сорока гранат сделали свое дело.

– Отход! Отход! – скомандовал Семёнов, швыряя последнюю гранату в траншею и одновременно стреляя из ракетницы в сторону врага.

И тут же наша артиллерия и пулемёты открыли ураганный огонь, используя красный свет ракеты как ориентир. Свинцовый ливень обрушился на немецкие позиции, давая группе драгоценные секунды для отхода. Они не бежали – они падали в свои окопы, как подкошенные: запыхавшиеся, глухие от взрывов, пропахшие порохом и чужим страхом. Кто-то тут же начал судорожно рыться в патронном ящике, не понимая, зачем, кто-то, широко раскрыв глаза, просто молча смотрел в глиняную стену траншеи. Но все семеро – все вернулись. Капитан Семёнов, перевязывая царапину от колючей проволоки, понимал, они сделали сейчас больше, чем уничтожили дзоты и пулемётные гнёзда. Они выиграли сражение, которое не было указано на штабных картах – битву за души тех, кто ещё сомневался. Теперь у колеблющихся не оставалось выбора – только вперёд, только на запад —добивать врага!

Уже на следующий день по всему фронту распространили специальный выпуск газеты «На врага!», где детально описывалось, как на всех участках фронта были проведены успешные операции по уничтожению вражеских огневых точек и живой силы противника. «Группы добровольцев под руководством офицеров контрразведки СМЕРШ, используя вражеские листовки как элемент маскировки, приблизились к немецким позициям и уничтожили противника». Особо подчеркивалось, что все группы вернулись в расположение части без потерь. Статья «Смерть трусам и предателям Родины» заканчивалась такими словами:

«После наших успешных операций немецкое командование отдало приказ открывать огонь по всем приближающимся к их позициям без исключения. Путь для предателей отрезан окончательно. Каждый, кто попытается сдаться в плен, будет расстрелян еще на подходах к немецким окопам. Изменник, идущий к врагу с поднятыми руками, подписывает себе смертный приговор!

БОЙЦЫ КРАСНОЙ АРМИИ!

Помните – немец теперь не верит перебежчикам! Все изменники и перебежчики будут расстреливаться на месте! Смерть немецким оккупантам!»

Операция сработала. Путь для предательства был закрыт намертво – немецкие пулемёты теперь сами охраняли наши тылы от малодушных. После этих ночей на участках 415-й и 356-й дивизий больше не было зафиксировано ни одного случая перехода к врагу. Жестокий, но безупречный по своей логике расчет СМЕРШа оправдался.

ГЛАВА 2

Призрак в эфире

Штаб Воронежского фронта, под Воронежем

2 июля 1943 года, 05:30

Воздух был густым и сладковатым, как перед грозой. Стояла та неестественная, давящая тишина, которая нависает над миром за мгновение до катастрофы. Капитан Семёнов дремал, положив голову на сложенные на столе руки, когда в дверь постучали. Негромко, но настойчиво.

Младший лейтенант Анна Захарова показалась ему особенно бледной в тусклом свете керосиновой лампы.

– Донесение из отдела радиоразведки, товарищ капитан.

Семёнов молча взял листок. Сухие строчки: «Зафиксирован коротковолновый передатчик в районе разъезда Пост-117. Продолжительность сеанса – 18 секунд. Пеленг неустойчив».

Он отложил бумагу, потянулся к остывшему чаю. Захарова стояла, ожидая.

– Четвёртый раз за неделю, – тихо сказала она. – Все в одном районе. Все сеансы короткие.

Семёнов кивнул. Он уже изучал карту этого участка. Заброшенная железнодорожная ветка, разрушенные станционные постройки, высохшие колодцы. Ничего стратегического. Но кто-то выходил в эфир оттуда с упрямой регулярностью.

– Может, свои? – спросила Захарова. – Партизаны?

– Свои докладываются через другие каналы, – Семёнов отпил глоток чая, поморщился. – И партизаны не работают так… аккуратно.

Он встал и подошёл к карте, висевшей на стене. Три предыдущих пеленга ложились почти по прямой линии вдоль старой железной дороги. Как будто кто-то двигался по ней и время от времени подавал сигналы. Но дорога была разрушена, мосты взорваны.

Из открытого окна доносился запах полыни и нагретой за день земли. Где-то далеко, на нейтральной полосе, вспыхнула автоматная очередь и так же внезапно смолкла. Тишина снова стала абсолютной, звенящей. Мысли Семенова невольно перенеслись к предстоящему наступлению. Все ждали. Ждали, когда немецкая артиллерия откроет ураганный огонь, когда пойдут в атаку на наши линии обороны их новые «Тигры» и «Пантеры».

Словно уловив эти мысли, Захарова тихо, глядя в пустоту сказала:

– Говорят, уже совсем скоро.

Семёнов снова посмотрел на карту. На эти три точки. И на четвёртую, сегодняшнюю. Кто-то там, в тылу, вёл свою маленькую войну. Возможно, корректировщик. Возможно, диверсант. А возможно, и не он один.

– Передайте в отдел кадров, – сказал он Захаровой. – Чтобы подготовили документы на сержанта Орлова. Пусть будет готов к выезду. И найдите мне кого-нибудь из местных, кто был в районе разъезда Пост-117 за последнюю неделю. Этого старика-железнодорожника или лесника, кого угодно.

– Слушаюсь, товарищ капитан.

Захарова вышла, притворив за собой печально скрипнувшую дверь. Семёнов остался один в звенящей тишине. Он снова подошел к карте. Четыре точки. Четыре гвоздя, вбитые в карту Воронежского фронта. Он провёл пальцем вдоль воображаемой линии. Куда следующий гвоздь? В резервы? В штаб артиллерии?

Рука сама потянулась к пачке «Беломора». Пальцы нащупали в кармане гимнастерки не пачку, а истончившуюся бумагу. Десятое письмо из дома. Чернила расплылись от дождя или… Он резко сунул письмо обратно. Не сейчас. Не здесь.

Зажигалка чиркнула, ослепив в полумраке. Первая затяжка – горькая, спасительная. Дым медленно пополз к потолку, закручиваясь в сизые кольца. Как дым от костра в их саду под Каширой. Жена разжигает самовар. Толик… Толик уже должен ходить. Или нет? Как же непонятно идёт время на этой проклятой войне!

Он сжал виски. Нельзя. Нельзя сейчас о Кашире. О том, как осенью сорок первого он, узнав о смерти отца, неделями не имел вестей от жены с малышом, пока наши не отбросили немцев от города. Здесь, за этим столом, он – капитан Семёнов. А тот человек, который сжимался от ужаса за свою семью, – уже почти призрак…

Ожидание заняло не больше часа. В кабинет, сняв перед порогом помятую фуражку, вошёл сухопарый старик в замасленной гимнастёрке без погон. Глаза, выцветшие до цвета мутного стекла, беспокойно бегали по комнате.

– Коваленко, стрелочник, при вас, товарищ капитан, – просипел он. —

Я с того самого разъезда, с Пост-117… Нас, местных, когда наши отступали, тогда и вывезли… А я теперь по хозяйству там бываю… Инструмент свой проверить, кое-какое барахлишко…