Кухарка из Кастамара

Диего углубился в лес, где росли каштаны и дубы, и пустил коня шагом по тропинке, по которой они обычно вместе прогуливались. Потом поднялся по небольшому склону оврага и наверху привстал в стременах, наслаждаясь пейзажем. Под сводами этой огромной рощи, где было слышно, как быстро бежит ручей Кабесерас к реке Мансанарес, он подошел еще ближе к тому месту, где потерял жену. Они оказались там после скачки наперегонки, в которой она, как всегда, победила. Ставкой было празднование ее дня рождения, хотя не имело значения, кто победит. «Боже правый, если бы так было все эти годы», – сказал он себе, грустно улыбаясь. Он вспомнил, как она улыбнулась со своей особенной искренностью и поцеловала его, зная, что победит в любой возможной ситуации.

– Мне кажется, вам ее не хватает, – услышал он женский голос, который обрубил на корню его пьяняще-ранящие воспоминания.

Конь мотнул головой, и Диего, повернувшись, увидел сеньориту Амелию. Он отметил ее тонкую кожу и приятные черты, ее изящные губы и прямой точеный нос, который придавал четкость немного заостренному лицу. Она приближалась на одной из лошадей из конюшни Кастамара. Герцог приветствовал ее кивком головы и по голосам, доносившимся из-за деревьев, догадался, что матушка и брат где-то рядом.

– Очень. Мы с Альбой были невероятно близки, мы знали друг друга с детства. Ее придавило этим конем, – уточнил Диего, погладив золотую гриву своего скакуна.

Девушка немного помолчала, выразительно глядя на него и будто пытаясь мысленно сказать, что все понимает и сожалеет о его утрате. Диего ответил ей простым, ясным взглядом, давая понять, что не нуждается в ее утешении. Сеньорита Амелия прервала молчание, переведя взгляд на коня Диего.

– Многие бы его убили.

Он со вздохом улыбнулся.

– Конь не виноват. Его словно что-то напугало… А я не смог этого предотвратить, – сухо закончил он.

Амелия подъехала ближе и, наклонившись в седле, положила свою руку на его. Диего заметил это и посмотрел ей в глаза. Прикосновение женской кожи, такой как у сеньориты Амелии, было приятным, и он отметил про себя, что прошло уже столько времени, что он почти позабыл это приятное ощущение.

– Вам, должно быть, очень больно, – прошептала Амелия.

– Это не имеет значения, – ответил Диего, несколько резко убирая руку.

– Конечно, имеет, дон Диего, – сказала она, снова беря его за руку.

Он посмотрел на нее, пытаясь понять, искренне ли это выражение сочувствия по отношению к нему, или же за этим кроится что-то иное. Вероятно, и то и другое одновременно. Было в ней что-то такое, что выдавало в ней уже не ту наивную нежную девушку, с которой он познакомился много лет назад… Возможно, взгляд у нее стал более тяжелым, с долей жестокости, свойственной людям, прошедшим через множество жизненных испытаний. Они некоторое время помолчали, пока с другой стороны снова не послышались голоса матушки и Габриэля, которые их разыскивали.

– Вот вы где. Пойдемте, дорогая Амелия. Я покажу вам один из красивейших видов на Кастамар, – сказала матушка, элегантно держась в дамском седле.

Сеньорита Амелия бросила на Диего последний взгляд.

– Если позволите… – сказала она и забрала руку, невинно приласкав его.

Потом она направилась к ожидавшей ее верхом донье Мерседес, и Диего вежливо попрощался, пока Габриэль медленно направлялся к нему. Брат остановился и глянул через плечо, на достаточном ли расстоянии находятся матушка с сеньоритой Кастро.

– Осторожнее с ней, – сказал Габриэль, недоверчиво поглядывая на них. – Это не та милая девушка, которую мы когда-то знали. Вчера я видел ее возле дона Энрике де Арконы. Они шептались.

Диего кивнул, раздумывая над тем, не замышляют ли эти двое чего-нибудь. По их словам, они случайно познакомились в театре «Принц» после представления. Однако она не казалась ему девушкой, плетущей интриги, и к тому же он не понимал, что может связывать ее с таким человеком, как маркиз.

– Спасибо, брат, – ответил Диего и пришпорил коня, чтобы присоединиться к матушке и ее гостье.

Габриэль поскакал за ним, а он в последний раз бросил взгляд на то место, где девять лет назад погибла Альба. Он все еще не понимал, что тогда произошло. После скачки оба пустили коней шагом, она говорила о насущной необходимости перестроить все правое крыло дворца, а он с удивлением возражал, что не прошло и месяца после третьей реконструкции этого крыла, затеянной, чтобы привести его в соответствие с ее вкусом.

– Полностью. Оно мне вообще не нравится, – настаивала она.

– Альба, опять? – с некоторым раздражением спросил он. – Мне не нравится бросать деньги на ветер.

Но она горячо настаивала:

– Ты прав. Признаю. Все сделано так, как я хотела, но нужно переделать.

– Почему? – спросил он.

Она лукаво промолчала, давая понять, что что-то не договаривает. Ее лицо озарила улыбка, и она проронила слова, которые наполнили его ликованием: «Потому что комнаты слишком непритязательны для малыша». Он остановил лошадей, вопросительно посмотрел на нее, и хватило одного только блеска в ее глазах, чтобы понять все. Он сказал, что любит ее, неспеша подъехал к ней вплотную и поцеловал.

В это мгновение он с закрытыми глазами почувствовал, что губы жены резко оторвались от его губ. Открыв глаза, Диего обнаружил, что его собственный конь неожиданно встал на дыбы. Он поднялся на стременах, чтобы удержать его, и, переведя взгляд направо, увидел, как конь жены, точно так же взбрыкнув, падает назад вместе с ней. Альба, опытный ездок, пыталась удержать поводья и тоже встать в стременах, но не смогла. Ее лошадь буквально подпрыгнула в воздухе и упала назад. Видя, что животное падает на нее, она попыталась отпрыгнуть в сторону, но было слишком поздно, и она рухнула на землю. Конь всей тяжестью своего крупа и задних ног обрушился ей на грудь, как огромное кресло-качалка, вызвав страшный треск ломающихся костей. Удар был настолько сильным, что затряслась земля. Лошадь мгновенно поднялась на ноги и при этом раздробила наезднице еще больше костей, но Альба уже не издала ни звука. К тому моменту, как Диего наклонился над ней в попытке хоть чем-то помочь, дыхание ее стало почти незаметным, жизнь неслышно уходила из ее раздавленной груди.

Никто не понимал, почему животные так себя повели. Оба скакуна, его и Альбы, были близнецами, очень спокойными. Главный конюх Белисарио Кораль не смог объяснить их поведения. Он предположил, что лошадь могла испугаться змеи, возможно гадюки, которые часто встречаются в окрестностях Мадрида, или что ее укусило насекомое. Для Диего тогда это не имело значения. Похороны жены, его ангела, стали самой страшной болью из тех, что ему пришлось испытать за всю жизнь. Все это мрачное для него время он только и делал, что оплакивал гибель Альбы и своего нерожденного ребенка и с того злосчастного дня утешал себя лишь мыслью, что Альба осталась в Кастамаре и каким-то непостижимым образом, с небес, оберегает его и всех родных.

Диего остановил коня, охваченный мыслью, вызвавшей в нем жуткий страх. Что-то внутри него необъяснимым образом изменилось, и впервые за девять лет он почувствовал, что Альба уже давно покинула Кастамар. Он понял, что лишь он один и цепляется за прошлое.

Возвращались все вместе длинной дорогой. Он старался избегать взгляда, который украдкой бросала на него сеньорита Амелия, матушка расписывала достоинства имения, а Габриэль, как всегда, молчал, стараясь не привлекать внимания. В конюшне несколько старших грумов и старший помощник главного конюха придержали поводья, помогая им спешиться. Потом сеньорита Амелия оперлась на его руку, и они направились по узкой мощенной камнем дорожке к основному зданию.

– Не знаю, были ли вы когда-нибудь в наших краях, ваша светлость, – начала она. – Там так красиво.

– Честно говоря, у меня владения в Севилье, Малаге и Уэльве, а вот в Кадисе нет, – ответил он. – Возможно, стоит приобрести что-нибудь недалеко от усадьбы вашего отца, ведь слава о ее красоте достигает даже Мадрида.

Она на мгновение улыбнулась, но промолчала, и Диего показалось, что его вежливость пробудила в душе молодой женщины давно позабытую тревогу.

Они вошли в дом через главный вход и проследовали за сеньором Элькисой в салон, где к завтраку на кружевных скатертях, изготовленных на фабрике в Ла-Корунье, уже была расставлена превосходная посуда из керамики Талавера. Войдя, они ощутили запах поджаренного хлеба, консоме из птицы, свежих яиц, свежеиспеченных молочных булочек, сладких лепешек и салатов с растительным маслом, шоколада и различных видов бисквита, а также разную мясную нарезку, приготовленную мясником из иберийского хамона и свиной корейки в натуральной оболочке и без. Этот аромат вызвал множество всяких похвал. Маркиз, которому не терпелось сесть за стол, ждал их.

– Наконец вы здесь! – воскликнул он, коротко поздоровавшись с герцогиней, сеньоритой Амелией и герцогом и явно проигнорировав Габриэля. – Я уже боялся, что не устою перед благоуханием этих блюд и наброшусь на них.

Они уселись за стол, и Диего подал знак дворецкому, чтобы камердинеры под руководством управляющего подавали консоме. Когда подняли фарфоровую крышку супницы, Диего хватило нескольких секунд, чтобы убедиться, что непринужденная беседа за столом сошла на нет. Аромат нежного мяса птицы с тонкими ломтиками поджаренного хлеба, гвоздики и корицы смешался с запахом шоколада, молочных булочек и лепешек на растительном масле, вызывая тихие вздохи удовольствия. Диего заговорщически переглянулся с братом, который тихо засмеялся с другого конца стола. Попробовав консоме, матушка закрыла глаза и попыталась запомнить этот насыщенный вкус; сеньорита Амелия, рассыпаясь в похвалах, была вынуждена попробовать одну за другой несколько ложек, чтобы удержать во рту это сильное ощущение; маркиз продолжал смотреть на бульон с хмурым выражением на лице, не понимая, как обычный суп может обладать такой индивидуальностью.

– Дорогой друг, я вам завидую, – наконец произнес дон Энрике. – Несомненно, эти блюда созданы поваром, достигшим высочайшего мастерства в кулинарном искусстве.

– Сын мой, не отпускай его, – подытожила матушка, наслаждаясь очередной ложкой супа. – У этого повара завидный и уникальный талант.

Диего кивнул, как и все, наслаждаясь завтраком.

– Это женщина. И да, она определенно талантлива, – ответил он.

Снова воцарилась тишина, прерываемая вздохами, и к тому времени, как подали бисквиты, Диего снова подумал, что нашел настоящее сокровище в лице новой кухарки.

– Значит, это одаренная женщина, – сказала матушка. – Если она работает, то, как я понимаю, она не замужем.

– Верно, – сказал Диего. – Как мне сообщила сеньора Беренгер, она к тому же еще и грамотная.

– То есть умеет читать и писать? – недоверчиво уточнил маркиз.

Герцог лишь кивнул. Он наслаждался вкусом нежного, почти как крем, шоколада, в меру сладкого и с ноткой горечи, что создавало превосходное сочетание. Вскоре маркиз поднял свою чашку с шоколадом, доел молочную булочку и заявил, что иметь такую образованную кухарку – нечто из ряда вон выходящее.

– Как я понял, она владеет английским, французским и мертвыми языками, – ответил Диего.

– Боже правый… – произнес дон Энрике. – Неудивительно, что она не замужем, с такими-то достоинствами. Такая служанка должна быть невыносимой в супружестве.

Все кивнули на замечание маркиза, приняв его как должное. Но герцога в душе что-то обеспокоило. Возможно, образ этой нежной девушки совсем не соответствовал поспешному суждению дона Энрике. Конечно, нужно отдать должное словам маркиза. Девушке с таким образованием при жизни отца, способного обеспечить ее хорошим приданым, было бы легко найти мужа. Но после его смерти ее образованность превращалась в недостаток, поскольку просвещенная женщина, способная читать в оригинале английских эмпириков, таких как Локк и Бэкон, или французских рационалистов, как, например, Декарт, выставит дураком любого мужа. Если даже среди представителей знати встречались такие, которые побоялись бы взять в жены подобную женщину, то про мужчин из простого народа и говорить нечего: они с трудом могли прочитать даже королевский указ.

Дон Энрике был прав, но, несмотря на это, Диего поднял на мгновение взгляд и посмотрел на него несколько недовольно, слегка прикрыв глаза. Маркиз не обратил внимания. У герцога сложилось впечатление, что в этом легкомысленном замечании, с которым все согласились, был едва заметный оттенок высокомерия. Он почувствовал, что это начинает вызывать у него сильное раздражение и желание ответить не подобающим ситуации образом. Он сдержался и сосредоточился на бисквите. Матушка промокнула губы кружевной салфеткой и сказала, что ее удивляет, что такая девушка не нашла мужа, когда еще был жив ее отец.

– Разве она совсем не хочет детей? – спросила она под конец.

– Наверное, она не очень привлекательна или слишком стара, – предположил дон Энрике.

– Скорее наоборот, – немного резко ответил Диего и добавил больше для себя, но вслух: – Кухарка, которую можно назвать сеньоритой…

Его брат, заметивший, какое раздражение вызывает у Диего тон маркиза, сделал ему с противоположного конца стола знак не поддаваться чувствам. Однако мысли герцога были заняты уже не доном Энрике. С последней фразой к нему вернулось то открытое любопытство к Кларе Бельмонте, которое кипело в нем уже несколько дней. Вдруг он осознал, что эта девушка именно сеньорита из приличной семьи и мысль о том, что она работает на кухне, не укладывается у него в голове. До сих пор он не понимал, является это следствием ее бедственного положения или переизбытка воспитания. Диего без предупреждения поднялся из-за стола. Остальные от неожиданности едва успели встать, как того требовал этикет.

– Прошу меня извинить, – запоздало сказал он, когда уже шел в направлении кухни под изумленные взгляды гостей.

16 октября 1720 года, во время завтрака

Клара незаметно прищелкнула языком. Донья Урсула появилась, как раз когда перед кухонной дверью собралось большое количество слуг, привлеченных запахом из кухни. Суровым голосом экономка поинтересовалась, что это они все там стоят и вдыхают запахи блюд, которые им явно не суждено попробовать. Все попытались исчезнуть, но она, вопреки ожиданиям, их остановила и приказала войти в кухню.

– Как вы все знаете, вечером начинается ежегодное празднование в Кастамаре, и я надеюсь, что все пройдет безупречно, как этого хотела бы донья Альба, которая хоть и не с нами, но по-прежнему остается хозяйкой этого дома. Если я еще раз увижу кого-нибудь шатающимся без дела, последствия наступят незамедлительно. Полагаю, всем понятно. Идите, – подытожила экономка.

На этот раз не осталось никого, кто не имел отношения к кухне. Донья Урсула подождала, пока все разойдутся, и выразительно посмотрела на Клару, давая понять, что предупреждение касалось и ее тоже. Клара тем не менее заметила, что та продолжала непроизвольно вдыхать ароматы, заполнившие всю кухню и прилегающие коридоры. Как только экономка переступила через порог, посреди кухни появился господин герцог. Донья Урсула, очень удивившись его неожиданному появлению, присела в реверансе.

– Что угодно вашей светлости? – спросила она.

Клара, увидев его светлость прямо перед собой, тут же сделала реверанс, а ее примеру последовала и другая прислуга. Дон Диего проигнорировал ключницу и оставил ее вопрос без ответа.

– Как ваша рука, сеньорита Бельмонте? – поинтересовался он.

Клара, растерявшись и разволновавшись, пару секунд помедлила, а затем кивнула. Краем глаза она убедилась, что дверь на кухню приоткрыта и что экономка наблюдает за происходящим.

– Все в порядке, ваша светлость, благодарю за беспокойство, – ответила она рассеянно, однако заметив, что он обратился к ней на «вы».

Герцог смотрел на нее. Клара сглотнула, не зная, как себя вести и что говорить. Дону Диего, похоже, было все равно, даже если бы целый полк кухонных слуг стоял там и наблюдал за этой необычной сценой. Росалия, проснувшись, издала горловой звук и показала пальцем на его светлость из своего укрытия.

– Не беспокойтесь, господин, – сказала Клара, ожидая, что герцог рассердится. – Она на самом деле не понимает, что делает.

Дон Диего подошел к Росалии и нежно погладил ее по лицу.

– Как поживаешь, Росалия? – спросил он в ответ на ее улыбку. – Не волнуйтесь. Это дочь моей покойной кормилицы, к которой я был очень привязан.

Снова он обращался к ней как к сеньорите.

– Я этого не знала, ваша светлость, – ответила Клара, пытаясь взять себя в руки.

– Я спустился специально, чтобы увидеть вас… – начал герцог.

Прислуга на кухне замерла, склонив головы в присутствии господина, прижав подбородки к груди и лишь мельком переглядываясь. Клара зарделась и услышала, как за дверью донья Урсула напряженно сделала небольшой шаг в сторону кухни. Дон Диего подошел к Кларе и, как и раньше, поднял за подбородок. Она снова почувствовала аромат, который напомнил ей об отце, и мягкое прикосновение его пальцев к подбородку.

– …и задать один вопрос, – закончил он, пытаясь заглянуть ей в глаза.

Клара отвела взгляд на своих подчиненных, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. Ее пылающие щеки свидетельствовали о том, как она смущена.

– Ваша светлость… – сказала она, глядя на кремовый жюстокор господина.

– Посмотрите на меня, – прямо приказал он.

Она подчинилась и различила в янтаре вокруг его зрачков оттенок грусти вместе с силой, которая, казалось, ничего не боится.

– Когда мы наслаждались вашими превосходными блюдами, возник интересный разговор.

– Слушаю, ваша светлость, – ответила она, прямо глядя ему в глаза и думая, что, несмотря на благопристойность, присущую ей как женщине, она не позволит робости взять над собой верх.

– Некоторым из нас показалось странным, что женщина с вашим образованием вместо того, чтобы удачно выйти замуж, зарабатывает на жизнь работой на кухне. Возникло даже предположение, что вы к этому и не стремитесь, – просто изложил он.

Клара сглотнула и ответила, хорошо взвешивая слова, чтобы точно донести свою мысль и не вызвать ошибочного толкования.

– Этого и близко нет в моих намерениях, ваша светлость. Достойно выйти замуж входит в мои планы, но вынуждена признаться, что готовить я люблю не меньше, чем жить полной жизнью. Поэтому я сообщила донье Урсуле, что ваша светлость удостоили меня чести, оказав такое доверие. На этой кухне я чувствую себя счастливой.

– Больше, чем если бы нашли хорошего мужа? – наморщил он от удивления брови, все еще удерживая ее за подбородок.

– Именно так.

Дон Диего еще больше нахмурился и отпустил ее.

– Как такое возможно? Разве не естественно для женщины желать выйти замуж и родить наследников?

Это больше походило на желание испытать ее, чем узнать ее мнение на этот счет.

– Именно так. Отец всегда учил меня, что так и должно быть, ваша светлость, – немного успокоилась она. – Но моя мать также учила, что у меня могут быть и другие стремления, кроме брака.

Среди слуг послышался легкий вздох, который не остался не замеченным ни ей, ни доном Диего. Клара обратила внимание, что глаза у слуг уже величиной с тарелку и, хотя они ничего не говорили, между ними мелькали недоуменные взгляды.

– Значит, я вынужден сделать вывод, что вы не желаете выходить замуж? – сказал герцог, не прекращая смотреть на нее.

Она не понимала, почему он прилюдно ее допрашивает, но не могла освободиться от притягательной силы его глаз. Она на мгновение опустила голову, а потом снова взглянула на герцога.

– Мне неизвестно, встречу ли я мужчину, способного вытерпеть такие мысли, которые считаются неподобающими для представительниц моего пола, ваша светлость, но когда я готовлю среди сажи и печей, то чувствую полное наслаждение, – объяснила она. – И… я уверена, что в браке я лишусь этой радости.

Тут герцог сделал нечто, что застало ее врасплох и вызвало еще больше удивленных взглядов среди всех слуг: он подошел к ней и решительно склонил голову, как сделал бы это перед какой-нибудь дамой.

– Не все мужчины одинаковы по твердости духа и силе воли. Я уверен, что в будущем вы непременно встретите кого-то, кто будет не только мириться с вашими мыслями, но и гордиться тем, что у его жены они есть, – сказал он с вежливым поклоном. – Сеньорита Бельмонте.

Она даже не смогла ответить ему, а лишь вместе с остальными сделала реверанс и, подняв голову, встретилась глазами с устрашающим и одновременно ошеломленным взглядом доньи Урсулы. Клара повернулась и с дрожью в коленях сосредоточилась на готовке. Краем глаза она видела, что дракон все еще стоит у двери, пытаясь понять, что происходит между ней и господином, на что у самой Клары не было ответа.

16 октября 1720 года, после завтрака

К тому времени, как Диего вернулся в столовую, маркиз уже закончил завтрак, матушка отдыхала в одном из кресел, а донья Амелия с Габриэлем беседовали в глубине зала о чем-то несущественном. Он сел на свое место, будто прошло всего несколько мгновений и разговор, который вынудил его спуститься на кухню, не закончен.

– Она любит готовить, поэтому и не выходит замуж, – сухо объяснил он маркизу.

Тот нахмурился, слегка изумленный, и дал понять, что поведение герцога выходит за рамки приличного и что он опоздал к разговору, который уже давно окончен. Матушка же быстро встретилась взглядом с маркизом, чтобы несколько снизить значимость слов своего сына.

– Друг мой, не хочу вас обидеть, но я и подумать не мог, что вы так серьезно воспримете эти малозначительные разговоры, – сказал дон Энрике с улыбкой.

Диего снова ощутил тот снисходительный тон, который заставил его притворно улыбнуться и всем своим видом смягчить напряжение, возникшее после его замечания. Похоже, у этого представителя знати особая способность использовать общественные нормы как тонкие шпильки, направленные против него лично. Возможно, первое впечатление, которое у него сложилось в первый день их знакомства, было не таким уж и ошибочным. Он взял себя в руки и не моргая посмотрел на маркиза. Тот в ответ посмотрел на него, и именно в этот момент Диего явно разглядел опасный блеск, скрытый за этой поддельной улыбкой. Матушка улыбнулась ему и закончила мысль дона Энрике:

– Дон Энрике хочет сказать, что не важно, что думает кухарка, сын мой, – уточнила она с другого конца зала.

– Конечно, – ответил он.

Маркиз лишь задержал на нем взгляд еще на несколько мгновений, а потом подошел к донье Мерседес. Она, такая же отстраненная, как и остальные, улыбнулась и предложила ему сыграть в шашки. Диего протянул руку к чашке шоколада, размышляя над тем, что, возможно, тонкие колкости дона Энрике имели какую-то цель, а не были просто естественным проявлением его сути. Безупречная улыбка маркиза свидетельствовала о полнейшем отсутствии страха. Однако, похоже, тот и не подозревал, что будит спящего в герцоге зверя, который, если так дальше пойдет, вырвется наружу и уж точно не придется ему по вкусу.