Кухарка из Кастамара

Амелия развлекалась, представляя, каково это – соблазнить мужчину, такого искушенного в придворных интригах, хотя по-настоящему интересовал ее не он, а дон Диего де Кастамар. Ходили слухи, что герцог еще не забыл свою жену, хотя со дня ее смерти прошло девять лет. «Мне нужен богатый и влиятельный муж, – с надеждой сказала она себе. – А ему нужна новая жена». Она это прекрасно знала, поскольку несколько лет назад ее отец и донья Мерседес де Кастамар, старые знакомые по приемам при дворе, вели разговор о браке.

Герцогиня-мать в отчаянных попытках найти молодую особу, способную заставить ее сына забыть о своем горе, перебрала дочерей самых знатных семейств. Все они потерпели неудачу, и тогда, шесть лет назад, донья Мерседес, пользуясь дружбой с отцом Амелии, пригласила девушку на выданье к себе в Кастамар на все лето. Там она установила хорошие отношения с матерью и сыном. И хотя ей не удалось растопить сердце герцога, она верила, что смогла, в отличие от других, заставить его забыть о своей беде. Во всяком случае, за те несколько месяцев он несколько раз при ней улыбнулся.

– Я убеждена, дорогая, что, если бы не переполняющая его сердце боль, он выбрал бы вас, – сказала донья Мерседес в конце того лета шесть лет назад. – Даже и не знаю, что мне делать. Возможно, стоит подождать лучшего момента.

Но этот момент так и не настал ни для нее, ни для дона Диего. Да и жизнь Амелии уже не была такой, как прежде. Поэтому, когда она оказалась в бедственном положении в Кадисе, ее подруга Вероника Саласар – единственная, кто не бросил ее, – напомнила ей об этой короткой попытке в прошлом и о возможностях, которые открывались в связи с замужеством в будущем. Как же она была ей благодарна.

– Дорогая, мой хороший друг дон Энрике де Аркона говорит, что встречал герцога на нескольких приемах, – сообщила подруга, – и уверяет, что, скорее всего, сердце дона Диего уже открыто для новой любви… Ему это доподлинно известно, поскольку он приятельствует с доньей Мерседес, его матерью.

– Приехать в Кастамар было бы пределом мечтаний в моем сегодняшнем положении, – ответила Амелия, – но я не вижу никакой возможности сделать это без приглашения.

– Если желаешь, я могу попросить содействия у маркиза. Возможно, он сможет устроить встречу в Мадриде, которая будет выглядеть как случайная, и посодействовать твоему возвращению на ежегодные празднования в имении, – предложила та. – Амелия, очень даже вероятно, что твое появление окажется весьма кстати. В конце концов, только тебе удалось хоть немного растопить его сердце.

«Отчаяние вынуждает поверить в то, что невозможное возможно», – сказала себе Амелия и попросила подругу замолвить за нее словечко перед маркизом, но не сообщать ему о ее перипетиях в Кадисе. Вне всяких сомнений, дон Диего был ее единственным и лучшим вариантом. Ей было прекрасно известно, что при дворе короля Филиппа слишком велика конкуренция между желающими вступить в брак с аристократами и слишком много политических интриг, чтобы она могла найти достойного мужа, но герцог перестал быть желанной добычей для дам на выданье. Он уже слишком много лет не числился среди влиятельных придворных, несмотря на то, что оставался одним из любимчиков короля. Поговаривали, будто его величество во время приступов меланхолии писал ему письма, прося совета, поскольку оба они лишились своих жен, но только и всего.

Ответ маркиза не заставил себя ждать. Она встретится с доньей Мерседес на вечернем представлении, которое состоится в театре «Принц» 15 октября. Место на ее имя уже заказано и оплачено. Кроме того, маркиз не только был готов помочь ей из-за своей дружбы с Вероникой, но и уверял, что, если Амелии не удастся получить приглашение в Кастамар, они с матерью смогут разместиться на любое необходимое время в его личном имении. Поэтому сейчас Амелия сидела в театре, зная, где должны сидеть маркиз с герцогиней. В волнении она отвела взгляд и стала молиться, чтобы слухи о ее кадисских злоключениях еще не дошли до столицы, иначе ее будущее будет навсегда скомпрометировано.

После спектакля Амелия сразу же покинула свое место, чтобы как бы случайно попасться на глаза донье Мерседес, как они договорились с маркизом. В вечернем свете она дожидалась подходящего момента в условленном месте на левой стороне Калье-дель-Принсипе. Встав на носочки, она пыталась разглядеть герцогиню в толпе, но тут неожиданно мужской голос назвал ее по имени. Она предположила, что это маркиз, которому было известно ее местонахождение и который уже знал ее в лицо. Она обернулась с безупречной улыбкой, которая резко застыла на ее лице. Перед ней стоял кадисский знакомый отца, дон Орасио дель Валье, продавец специй, чье брюхо в размерах не уступало его тщеславию.

– Какое удовольствие встретить вас здесь, – сказал он, приглаживая усы.

– Я тоже очень рада, дон Орасио, – лаконично ответила она, моля Всевышнего о том, чтобы он не был в курсе ее злоключений.

– Как жаль, что я встретил вас только сейчас, дорогая, – сказал он. – Я уже отправляюсь в Кадис.

– Да, очень жаль, – обронила она с лучшей из своих улыбок, тем временем в страхе высматривая в толпе лицо маркиза или доньи Мерседес, опасаясь, что они вот-вот появятся. – Иначе мы могли бы спокойно поговорить.

– Конечно, дорогая, – ответил он и немного подошел к ней, пряча в усах похотливую улыбку. – Уверен, что мы могли бы тогда сойтись поближе.

И когда эта жаба положила на ее руку свою лапищу, ее охватила паника. «Он в курсе, – подумала бедняжка, – я пропала». Амелия инстинктивно отступила, не в силах отвести застывшего взгляда от его волосатого лица с блестящими мясистыми губами. Его прикосновение было для нее невыносимо, и девушка попыталась вызволить руку, но он не отпускал. Она почувствовала себя в ловушке и стала слабо сопротивляться, как вдруг чья-то трость сильно ударила по руке жабы. От боли он отступил на шаг, и какой-то кабальеро встал перед ней, чтобы укрыть ее за своей спиной.

– Сеньор, вы не понимаете, когда дама возражает против вашего присутствия? – спросил он с поразительным спокойствием.

– Я не потерплю, чтобы меня безнаказанно били, – гневно произнес дон Орасио. – Могу я знать, к кому обращаться за сатисфакцией?

– Конечно, сеньор. Позвольте прояснить ситуацию, – сказал кабальеро, почти вплотную подходя к нему. – Я дон Энрике де Аркона, маркиз де Сото, а эта сеньорита, которой вы не давали проходу, находится под моей защитой.

Щеки дона Орасио мгновенно сдулись, а глаза, утратив блеск, наполнились раболепной трусостью.

– Конечно… Конечно, это было… недоразумение, сеньор.

Дон Энрике не произнес больше ни слова, а просто бросил на него суровый взгляд, и дон Орасио, поспешно попрощавшись, затерялся в толпе. Донья Мерседес, которая все это время держалась на расстоянии, наблюдая за сценой под защитой двух своих лейтенантов из личной охраны Кастамара, лакеев и камердинеров, обняла ее и, посетовав на то, как сложно теперь встретить настоящего кабальеро, спросила, как она себя чувствует.

– Превосходно, – ответила Амелия. – Я так рада видеть вас, да еще и в такой прекрасной компании, – добавила она, посылая благодарный взгляд маркизу.

– Да нет же, дорогая… Вы себе не представляете, сколько я про вас говорила и как скучала по вам. Позвольте…

И она представила дона Энрике как одного из самых остроумных кабальеро во всем Мадриде, и Амелия позволила ему взять свою руку в шелковой митенке и поцеловать по всем правилам этикета.

– Рада познакомиться, – сказала она, сделав легкий реверанс и, наклонив голову, соблазнительно улыбнулась ему.

– Это я очень рад.

Герцогиня-мать испытала прилив искренней радости и так же любезно, как в былые времена, не преминула пригласить Амелию в Кастамар погостить столько, сколько пожелает, или хотя бы до окончания ежегодных празднований в имении. Та, следуя правилам этикета и вопреки своим собственным желаниям, отказалась под одобрительный взгляд Энрике де Арконы.

– Я не могу допустить, чтобы, будучи в Мадриде, вы были вынуждены останавливаться на постоялом дворе, – возразила донья Мерседес, следуя традициям испанских грандов. – Самое время немного оживить женским присутствием скорбный дворец моего сына.

С этого момента и до самого приезда в Кастамар время, несмотря на значительное расстояние, пролетело незаметно в основном благодаря присутствию маркиза и его взглядам. Амелия лишь мимолетно отвечала на них, волнуясь и изображая скромность. Он, несомненно, обладал мощной и притягательной аурой, и само его присутствие в карете не оставляло места больше ни для чего. Амелия не смогла подавить игривую улыбку, на которую он ответил еще более непринужденной. Возможно, если ее изначальный план с герцогом не сработает, маркиз мог бы стать превосходной альтернативой. Однако время еще не пришло, и она постаралась избегать его взгляда всю оставшуюся дорогу. Вместо этого она завязала милый разговор с доньей Мерседес о представлении. Герцогиня посоветовала ей произведения Мольера, а именно комедию «Смешные жеманницы» и еще одну, несколько скандальную, под названием «Тартюф», которая во Франции была запрещена до последней трети прошлого века.

– Как я понимаю, ваша бедная матушка все в том же состоянии, – добавила она, ожидая от Амелии подтверждения своих слов. – Как только мы узнали о трагедии, я сразу же написала вашему отцу.

– Мы вам очень благодарны. После нервного припадка, сказавшегося на ее рассудке… – пробормотала Амелия, – она сама не своя. Поэтому он решил удалиться от двора.

– Двор… иногда бывает таким бестактным, – ответила донья Мерседес с отвращением.

– Но таким необходимым, моя дорогая донья Мерседес, – заметил маркиз.

Наконец экипаж проехал невысокую стену вокруг имения Кастамар и оказался на усаженной каштанами мощеной дороге, которая вела к главному зданию. Остались позади казармы и пост охраны с небольшим гарнизоном, а также постройка, в которой находились кучерские и конюшенные службы. Как пояснила донья Мерседес, сын приказал перестроить последние, чтобы сделать проживание слуг более удобным. Потом они проехали по каменному мосту, украшенному колоннами с гранитными шарами наверху – именно таким она его и помнила, – пересекли ручей Кабесерас, приток реки Мансанарес, и, поднявшись на несколько поросших соснами холмов, добрались до небольшого плато. По мере продвижения экипажа перед ними начинал вырисовываться подсвеченный изнутри замок Кастамар. Амелия испытала то же чувство, что и в свое первое посещение. Он показался ей простым, но величественным сооружением, скорее в стиле Бурбонов, чем Габсбургов прошлого века.

Миновав решетчатые ворота шириной в двенадцать локтей[22] с позолоченными остриями, они продолжили путь по одной из прямых аллей, вдоль которых росли тополя и были разбиты клумбы. Глаза Амелии горели, она подумала, что эти сады с их красными, оранжевыми, желтыми цветами в лучах заходящего солнца вполне могут соперничать со знаменитыми садами Франции. Они подъехали с левой стороны здания и оказались на продолговатой площади, которая оканчивалась главным фасадом. Экипаж остановился у парадного входа, обрамленного большими колоннами с каннелюрами, где их уже ожидали слуги. Поставив ногу на первую ступеньку, Амелия восхищенно взглянула на четырехэтажный дворец и снова ощутила себя в безопасности.

Затем она покинула карету при помощи одного из камердинеров, оставив дона Энрике позади. Донья Мерседес, снимая шляпку с перьями, спросила у дворецкого про своего сына. Когда они поднялись по ступеням величественного портика, им навстречу с поклоном вышел камердинер, чтобы забрать наиболее тяжелые вещи. Герцогиня улыбнулась ему и пригласила маркиза и гостью подождать в одном из маленьких залов, примыкающих к огромной, отделанной яшмой гостиной. Так они и поступили, пока она отдавала распоряжения главному дворецкому помочь им со всем необходимым, а потом исчезла в одной из галерей дворца.

Амелия сняла свою шляпку и подошла к огромным окнам.

– Какой прекрасный вид, – сказала она, чтобы заполнить паузу.

Маркиз положил свою треугольную шляпу на одно из кресел и налил себе ликера. Она стояла спиной к нему и притворялась, что восхищается видом из окна. Дворецкий убедился, что от него больше ничего не требуется, вышел и прикрыл за собой дверь салона, оставив снаружи двух посыльных на случай необходимости.

– Сеньорита Кастро, мне нужно вам кое в чем признаться. Наша общая знакомая раскрыла мне ваш секрет, – прошептал маркиз.

От этих слов лицо ее тотчас же похолодело, но Амелия постаралась не подать виду. Она даже не обернулась.

– Я знаю, что ваш отец умер два года назад, – продолжил маркиз, – и задешево продал поместье в Кадисе, чтобы оплатить карточные долги, и что вам в наследство досталась лишь нищета. Также я узнал от доньи Мерседес о попытке вашего отца породниться с Кастамарами и понимаю, что сейчас, движимая отчаянием, вы собираетесь снова испытать судьбу. Вы должны действовать предельно осторожно: если при дворе узнают о вашем положении, вы станете изгоем. Вас перестанут принимать в приличных домах.

Неужели он привез ее сюда, чтобы воспользоваться ее несчастьем, как все остальные в Кадисе? Амелия повернулась, опустив голову и почти не глядя на него от стыда.

– Вероника не должна была вам ни о чем таком рассказывать, – сказала она. – Достаточно было сообщить вам о моем желании попасть на праздник.

– Настоящая подруга не обманывает, – деликатно возразил он. Потом отпил из бокала и медленно подошел к ней почти вплотную. – Но услышьте меня: вам не нужно ничего бояться, – продолжил он спокойно. – Я здесь для того, чтобы помочь вам во всем, в чем вы нуждаетесь, и сохранить вашу тайну. Нас с Вероникой связывает многолетняя дружба, которой обязано мое участие в вашей судьбе, да и сам я бы не смог оставить даму в беде.

Амелия сглотнула. Ей так хотелось поверить в его слова… Однако она не знала, что ответить. Этот мужчина привез ее в Мадрид, спас из лап этой жабы дона Орасио менее двух часов назад, устроил так, что она оказалась в Кастамаре, – и все это, зная о ее прошлом. Ее раздирали противоречивые чувства: безграничная благодарность и беспокойство о том, как бы не доставить ему неприятностей.

– Если в Кастамаре узнают о моем положении, о том, что вы, зная о нем, привезли меня сюда, возможно, у вас будут…

Ей стало не по себе от нахлынувшей волны воспоминаний о последних четырех годах, и у нее дрогнул голос. В молодости ее отец сколотил состояние, занимаясь импортом табака из американских колоний. Благодаря этому он сделал себе имя успешного торговца в Севилье, Картахене и Кадисе. У него завязались знакомства с представителями аристократии, которым он продавал ввозимый табак. Амелия все еще помнила слова, которые он произнес во время прогулки по Севилье в собственном ландо: «Дочь моя, ты еще породнишься с представителем знатного рода». Таким образом, она отказалась от выгодных предложений богатых андалузских семейств, пока отец подыскивал ей идеального мужа, который наградил бы ее титулом. И наконец, как им казалось, они нашли его в Кастамаре. Однако этому не суждено было сбыться, и, пока шли эти бесплодные поиски, подходящий для замужества возраст подходил к концу. Через год после неудачи с доном Диего, когда Амелии исполнилось двадцать пять, возрастной предел для женщины, – тот день никогда не сотрется из ее памяти, – появился барон де Саара, дон Луис Вердехо-и-Касон, которого пригласил на праздник отец. Она уже успела с ним пару раз поговорить, и, несмотря на свой возраст – тридцать восемь лет, – он хотел заключить с ней второй брак. Отцу он казался прекрасной партией. Благодаря ему семья получила бы титул, а Амелии не нужно было бы спешить с детьми, поскольку у барона они уже были. Хотя родись дети – был бы повод для радости.

Все планы рухнули, когда с матерью случился нервный приступ, после которого она на всю жизнь осталась полоумной. Бедную хватил удар во время празднования двадцатипятилетия дочери. Безумно боясь потерять жену, отец с головой ушел в азартные игры и спиртное, позабыв об отцовских обязанностях перед Амелией. В последующие два года он растратил все свое богатство, приданое жены и будущее приданое дочери. Дон Луис, барон, испарился сразу же, как только до него дошли слухи о безумии своего будущего тестя и о том, что нет никаких шансов на выздоровление будущей тещи.

Амелию, у которой в нежном цветущем возрасте отбоя не было от поклонников из высшего андалузского общества, очень скоро отвергли из-за недостатка средств. Ей удавалось какое-то время скрывать бедственное положение семьи, а кредиторы уже выстраивались в очередь у дверей ее имения. Через год она уже не удивилась, когда январским утром обнаружила отца мертвым. С той роковой минуты она осталась одна с матерью, которая не могла даже слова сказать, не пустив слюни. Амелии в наследство досталось очень мало – ее обязательная доля; на эти деньги они смогли просуществовать последние два года, добиваясь расположения влиятельных мужчин Андалузии. В конце концов один из них, когда она уже находилась в полном отчаянии, предложил ей вместо милосердия коммерческую сделку, по которой она должна была уступить его просьбам, чтобы не оказаться в полной нищете.

Амелия попыталась стряхнуть с себя эти тягостные воспоминания, почувствовав приближение дона Энрике. Сама того не осознавая, она отвернулась с еще большим смущением.

– Сеньорита Кастро, – ласково начал он. – Посмотрите на меня.

Она медленно повиновалась. Амелия ощутила, как ее обволакивает источаемый маркизом аромат свежего персика, а жемчужный блеск его глаз обещает защиту.

– Не беспокойтесь об этом, это наш секрет, – прошептал он, глядя ей в лицо. – Я пойму. Если вам больше не нужна моя помощь, я не буду настаивать, я просто предлагаю ее вам.

– Что вам нужно от меня? – спросила она. – Я знаю, что никто просто так ничего не делает, и…

– Не обижайте меня, сеньорита Кастро. С моих губ не сорвалось ни одной просьбы.

– Поверьте, я в ваших руках… Я…

Амелия почувствовала, что больше не в силах выдержать это напряжение, и ее щеки запылали как маки. Глаза наполнились подступившими слезами. Ее охватили беспомощность и разочарование. Она, испытавшая столько унижения от лицемерных взглядов, созерцавших падение ее отца в бездну, снова оказалась в такой же опасной ситуации в Мадриде.

– Чш-ш, не будьте ребенком. Уверяю, никто в мире больше не побеспокоит вас, если позволите мне об этом позаботиться. Никто и никогда не сможет навредить вам или вашей репутации, – закончил он, роняя слова так близко от нее, что она задрожала, – поскольку я буду вашим щитом и раздавлю любого, кто только осмелится на такое.

Сама не осознавая того, она почувствовала, как из глубин отчаяния змеей выползает глубокое, молчаливое влечение, кругами расходясь внутри ее живота. Возможно, причиной был шепот дона Энрике, те слова, которые она так мечтала услышать, его врожденное изящество или невыносимо соблазнительный жест, когда он взял ее за руку. Затем в двери дважды постучали. Дон Энрике мгновенно отошел от Амелии, оставив ее в замешательстве; дрожа всем телом, она глядела в окно, в то время как створка двери открылась, хотя никто не давал разрешения войти.

Все еще стоя спиной к дверям, девушка увидела в отражении стекла мужчину, скорее мулата, чем чернокожего, одетого как кабальеро, которого она сразу же вспомнила. Еще до ее первой поездки в Кастамар отец советовал ей вести себя с ним вежливо, но держаться на расстоянии. Вся Испания смеялась – конечно, всегда за глаза – над этой причудой дона Абеля.

– Господин маркиз, сеньорита Кастро, прошу прощения, что прерываю. Матушка попросила проводить вас в задние комнаты к дону Диего, – сказал он с изысканной вежливостью.

– Добрый вечер, дон Габриэль, – ответила Амелия, повернувшись к нему.

Ей показалось, что его черты, несомненно унаследованные от белого мужчины и черной рабыни, стали еще утонченнее с тех пор, как она видела его в последний раз: тонкий, удлиненный, не плоский, как у представителей его расы, нос, заостренные скулы и пропорциональные губы; сильные руки и широкие, как у быка, плечи.

– Очень рад снова видеть вас, сеньорита Амелия, – ответил дон Габриэль, вежливо кивнув.

– Я не слышал, чтобы тебе разрешили войти, – сказал, подходя к нему, заметно недовольный дон Энрике.

Амелия заметила, как темнокожий с высоты своего роста перевел взгляд на дона Энрике, который остановился перед ним. Необычность этой ситуации несколько смутила ее. Маркиз, будучи меньше ростом – ведь дон Габриэль с поднятой головой был на голову выше и вдвое крупнее, – казался облеченным огромной властью. Несмотря на это, она в жизни не встречала цветного человека, который бы так уверенно держался перед белым. Он смотрел маркизу в глаза как равному, без подобострастия. Любой другой представитель знати почувствовал бы себя оскорбленным и покинул дом, тем самым скомпрометировав хозяина.

– Дверь была прикрыта, ваше сиятельство, я не хотел вам помешать, – ответил он, не отводя своих черных глаз.

Маркиз подошел еще ближе, почти вплотную.

– Больше никогда не входи без разрешения, – невозмутимо сказал он. – Этого требуют хорошие манеры.

– Мне жаль вам об этом говорить, господин маркиз, но мне не требуется разрешения, – вызывающе ответил тот. – Я Кастамар, а это мой дом, и, учитывая, что вы мне тыкаете, прошу вас обращаться ко мне сообразно моему положению.

Амелия отступила на шаг с округлившимися от удивления глазами и прикрыла рот рукой. Этот темнокожий возник перед маркизом, как титан Прометей перед богами, чтобы передать огонь людям. Такое поведение цветного по отношению к белому, да еще и представителю знати, чей статус явно был намного выше его, переходило все границы, даже несмотря на то, что в этом доме с ним обходились как с Кастамаром. Маркиз мог потребовать от хозяина дома формальных извинений за столь унизительное обращение, но он лишь улыбнулся, показав хорошее расположение духа.

– Этого ты от меня не дождешься, но, учитывая, что донья Мерседес считает себя твоей матерью, а я ее искренне уважаю, самое большее, что я могу сделать для такого нетипичного негра, как ты, так это просто не замечать, – спокойно ответил он.

– Этого будет достаточно, маркиз, – ответил тот с поразительной простотой. – А сейчас я проведу вас к остальным.

Амелия кивнула, не зная, что и подумать об обеих сценах, свидетелем которых она только что стала. Она посмотрела на темнокожего и вежливо, но отстраненно улыбнулась, как и в прошлый свой визит. Даже сейчас она не знала, как себя с ним вести. С противоречивыми чувствами она следовала за ним по галерее, что вела во внутренние закрытые дворики здания. И, проходя по крытой галерее с дорическими колоннами и стрельчатыми арками, она вдруг почувствовала, что ее решение приехать в Кастамар будет иметь для нее неожиданные последствия.