Размышления команданте

Когда пришел мой черед говорить, я попытался обратить его внимание на тот факт, что, хотя мы оба верим в правительство большинства, это большинство может оказаться тираническим и есть определенные права отдельного человека, которые большинство никогда не должно нарушать…

Я полагаю, что не произвел на него большого впечатления, но он слушал меня и, казалось, понимал, о чем я говорил. Я попытался излагать свои мысли с точки зрения того, что его место в истории будет определяться его талантами как государственного деятеля. Еще я говорил ему, что легче всего следовать за толпой, однако и для народа, и для самого Кастро будет лучше поступать правильно. Как я уже сказал, он был невероятно наивен в отношении коммунистической опасности и, казалось, ничуть не боялся, что коммунисты в конце концов могут придти к власти на Кубе…

В наших разговорах о коммунизме я снова пытался обратить внимание Кастро на его собственные интересы и указать, что революция, которой он руководит, может в один момент обернуться против него и против кубинского народа, если только он не сохранит контроль над ситуацией и не гарантирует, что коммунисты никогда не придут к власти в стране. Но тут я сомневаюсь, что добился многого…

Я старательно настаивал, что Кастро необходимо перекладывать часть ответственности на других, однако снова сомневаюсь, что он меня понял…

Было очевидно, что, пока я восхвалял свободу слова, прессы и религии, его интересовали экономические программы. Он повторял снова и снова, что человек, три месяца в году работающий на уборке сахарного тростника и голодающий остальной год, больше всего хочет найти работу, чтобы заработать на еду, дом и одежду…

Он указал, что было бы очень глупо со стороны Соединенных Штатов поставлять оружие Кубе или любой другой карибской стране. Он добавил: “Все знают, что наши страны не смогут участвовать в защите этого полушария в случае, если вспыхнет мировая война. Оружие, полученное правительствами этого полушария, используется только для подавления народа или, как это делал Батиста, для борьбы с Революцией. Было бы намного лучше, если бы деньги, которые США дает странам Латинской Америки на оружие, поступали бы в виде капиталовложений”. Должен признать, что в его аргументах не было ничего, с чем бы я не согласился…

Мы долго обсуждали, как Куба могла бы получить капиталовложения, необходимые для ее экономического развития. Он настаивал, что Куба в основном нуждается не в частном, а в правительственном капитале».

Я имел в виду капитал кубинского правительства. Сам Никсон признает, что я никогда не просил средств у правительства США. Здесь он немного путается, когда говорит:

«Правительственный капитал ограничен вследствие того, что на него имеется много желающих, и вследствие бюджетных проблем, с которыми мы сталкиваемся в настоящее время».

Очевидно, что я ему это объяснил, поскольку он тут же указывает в своей записке:

«Все страны мира борются за доступ к капиталу, но деньги не будут направлены в страну, где есть значительная угроза того, что ее властями будет проводиться дискриминационная политика в отношении частных предприятий.

Тут я снова, полагаю, не сумел добиться многого…

С большим тактом я намекнул Кастро, что губернатор Пуэрто-Рико провел великолепную работу в плане привлечения частного капитала и повышения уровня жизни своего народа в целом и что Кастро мог бы послать в Пуэрто-Рико одного из своих экономических советников, чтобы тот переговорил с Муньосом Марином. Это предложение не вызвало у Кастро большого энтузиазма, и он сказал, что кубинский народ “настроен очень националистически” и будет смотреть с подозрением на любую программу, созданную в стране, считающейся колонией США.

Я склонен думать, что настоящей причиной такого его поведения было несогласие с твердой позицией Муньоса по защите частного предпринимательства – Кастро не желает слушать советов, которые отвлекают его от задачи по строительству социализма на Кубе.

В Соединенных Штатах не следовало бы столько говорить об опасениях в отношении того, что могли бы сделать коммунисты на Кубе или в любой другой стране Азии, Африки или Латинской Америки.

Я также попытался поставить наше отношение к коммунизму в определенный контекст, сказав ему, что коммунизм – это нечто большее, чем просто теория, и что его агенты обладают опасной способностью захватывать власть и устанавливать диктатуры…

Следует подчеркнуть особо, что Кастро не задал никаких вопросов о квоте на закупки сахара и даже не упомянул об экономической помощи.

Моя оценка его как человека неоднозначна. Тем не менее мы можем быть совершенно уверены в том, что он обладает качествами лидера. Что бы мы о нем ни думали, он сыграет важную роль в развитии Кубы и, возможно, Латинской Америки в целом. Он или очень искренний человек, или невероятно наивный в отношении коммунизма, или находится под контролем у коммунистов.

Поскольку Кастро обладает силой лидера, единственное, что мы можем сделать – это по крайней мере попытаться сориентировать его в правильном направлении».

Так завершается эта рассекреченная докладная записка Белому дому.

Когда Никсон начинал говорить, его было трудно остановить. Он имел привычку поучать латиноамериканских правителей. Он не делал наброски того, что намеревался сказать, и не записывал того, что говорил. Он отвечал на вопросы, которые ему не задавали, выбирал темы только на основе своего предварительного мнения о собеседнике. Даже ученику начальной школы не приходилось сразу выслушивать столько уроков о демократии, антикоммунизме и остальных предметах, связанных с искусством политики. Никсон был убежденным поборником развитого капитализма и оправдывал его господство над миром принципами естественного права. Он идеализировал эту систему. Других точек зрения он не воспринимал, и не было ни малейшей возможности поддерживать разговор с ним.