Ана Ананас и её криминальное прошлое

Пасмурной и скисшей я была оттого, что отсидела задницу. Кроме того, я старалась утихомирить пятку. После падений, блужданий и трёх часов сна в самолёте, пятка и задница расклеилась одновременно. Чтобы не не думать о пятке и заднице, я смотрела то на одно лицо, то на второе. Иногда на третье. Получалась эдакая интересная панорама

А потом к моему креслу подошло ещё трое человек. Один из них размахивал руками и бузил. Двое других пятились задом и мелко кивали. Их я могда видеть только со спины. Я жевала кусок ногтя и с интересом наблюдала за бузящим господином, гадая, как выглядят остальные

– Место на животное! – наседал господин. – Место на животное! Так могут вести себя только последние идиоты. Идиоты, которые лезут и на бюджетные рейсы последними. Без дополнительного распределения мест! Вы нормальные, да? Нет, не спорьте, вы ненормальные! Вот что я хочу знать. Вы ненормальные или ненормальные?

Ненормальные продолжали сокрушённо кивать головами.

– Мало того, что вы ненормальные. Вы ещё и очень подлые люди, – нажимал на них господин. – По вашей милости я должен буду сидеть рядом с дикой зверюгой. Даже намордник на него не одеть… Тут подлые люди закивали головами ещё сильней.

«Интересно посмотреть на таких подлых людей», – лениво подумала я. «И на животное на которое не оденешь намордника тоже». Впрочем, мне уже пора было собираться на дорогу. Автостоп, который мне так не понравился, опять меня звал.

С оханьем я поднялась с железного, но уже достаточно прогретого попой сидения. И тут мимо меня пронёсся хомяк. Он был похож на маленький холмик. Я задержала зверя ногой, поймала в ладонь и, подняв голову, столкнулась взглядами с непобедимым Ножом-Для-Огурцов. Олли только что вышел из туалета. Олли застегивал зиппер размером со взлётную полосу.

– Твою мать, – сказал он, едва только меня узнал. – Я тебя сейчас придушу от радости. Ты спасла нашего нового хомяка. Ну и дура ты с этой новой дурацкой причёской…

– Олли! – раздался голос фрау Клингер. – Я сто раз тебе говорила, не разговаривать с незнакомцами за пределами Греховной Мили…

– Здравствуйте, фрау Клингер – я повернулась к ней лицом.

Фрау Клингер всплеснула руками.

– Господи! Да ведь это же наш Ананас!

– Ананас Доннерветтер! – добродушно проворчал папа Олли, бережно принимая хомяка из рук Олли. – Или Веттер-перемен, что ли? Ну что за дурацкая фамилия у тебя. Всё не могу никак запомнить. Знаешь, у меня есть, что обсудить с твоим папой после этой дурацкой Баварии…

– Вы же летели в Берлин, – вспомнила я.

– А попали в дурацкую Баварию.

Господин Клингер нагнулся и поискал моего папу под скамьёй. Должно быть, мой отец со стороны производил впечатления такого вот идиота – спрятаться под скамейкой и ждать когда тебя найдут.

– А где твои эээ… сопровождающие? – удивился господин Клингер (папу он не нашёл).

– Никаких сопровождающих, – отрезала я. – Я сама по себе. Самостоятельная.

Я уже чувствовала себя в своей родной бармалейской тарелке.

– Меня похитили, и я возвращаюсь обратно. По чужому паспорту, кстати, вот он. А вы не могли бы вы позвонить моему папе?

– Ох. Ведь у тебя криминальное прошлое, я забыл. Впрочем, сейчас всё выяснится. Кавабунга! – ухмыльнулся папа Олли, заказывая мне и хомяку по огромному запечёному бутерброду размера «подводная лодка». Хомяк деловито раскидал весь фарш, вытащил помидор и по-деловому захрумкал. Я наоборот, вцепилась в бутерброд и дожевала его до последней крошки.

Тут, господин, предъявляющий претензии опять разорался

– Бутербродами хомяка кормят! Я всё равно не буду сидеть с этой зверюгой, – громко возмущался он. – Надевайте намордник или я…

– Всё в порядке, – успокоил его папа Олли. – Считайте, что проблема решена.

Вид у Оллиного отца был таким, будто он только что поговорил по телефону со всей «Вахтой Давида».

– Вы будете сидеть с другой зверюгой. Вот с этой девочкой. Точнее, не с девочкой, а с господином Королёвым, – подмигнул он, отобрав у меня паспорт – Ведь вам–то что главное? Главное, чтобы не с хомяком! А хомяк поедет в моём кармане.

Тут даже нервный господин просиял. Он пожал мне руку и отправился регистрироваться.

Обстоятельства и вправду складывались чересчур хорошо. Если бы не этот чёртов хомяк, то пришлось топать пешком неделю до ближайшего вокзала города Мемминген. А потом ещё год добираться до Репербана.

В аэропорту нас встречали на самом высоком уровне – с рациями, оружием и собаками породы мраморный дог. Папа Олли ужасно удивился такому приёму. А Олли был сам не свой от восторга. Он очень хотел постоять со мной рядом, чтобы его тоже обыскивали. Папа мой тоже маячил где-то недалеко. Его обыскивали больше нашего, но ко мне пока не подвели.

– Теперь у нас у всех криминальное прошлое – кричал папа из-за чужих голов. В глазах его играли искорки.

– Главное, чтобы оно не переросло в криминальное будущее, – сурово сказала Дульсинея Тобольская, осторожно перекладывая в сумочку газовый пистолет.

Сколько же народу пришло нас встречать!

Там были Барсуки, был Бюдде. Был капитан Озбей. Был Траурный Эммерих и полтора десятка полузнакомых Бармалеев с хлопальщиками наперевес Там была Рената Колицер, которую держал за руку Ходжа Озбей. А позади всех стояло самое чудовищное существо, впрочем, глядевшее на меня влюблёнными глазами и не скрывавшее слёз.

Впервые увидев Берту Штерн без фонарей косметики под глазами, я опешила.

Собственно, ничего страшного пока не произошло, но я тяжело вздохнула. Новая мама моя была, конечно, совсем не декоративная. Но что тут поделаешь. Надо было заново привыкать ко всему. Но зато это будет происходить на нашем замечательном Репербане.

17

Дорогая Яна Эк.

Помнишь, в последнем письме ты просила меня рассказать, как караются преступления в тех местах, где я обитаю. Наконец, я готова. Желаю тебе удачи в будущей профессии подросткового криминалиста.

Ты уже знаешь, что нас посадили на дистанционное заключение. Мы моем полы на полицейском участке «Вахта Давида», а ещё два часа в день натираем паркет и бегаем за кока-колой для полицейских. Иногда мы готовим для них домашний лимонад.

В любое время дня они могут затребовать нас по спецсвязи. Даже из школы. Даже во время экзамена. Вечером мы не можем лечь спать без включённой рации, чтобы не пропустить их звонок.

Мой лучший друг Бюдде настолько поиздержался без карманных денег, что не может позволить себе новый скейтборд. В школу он ездит пешком. Это ему добавочное наказание в назидательных целях.

Другой мой лучший друг, по фамилии и кличке Барсук со всей строгостью был переведён из своей школы второго этажа на этаж ниже. Теперь он сидит со мной за одной партой. Репутация его должна была пострадать, но почему-то не шибко страдает.

Следующий мой лучший друг Олли по бандитской кличке Нож-для-Огурцов официально лишился бандитской клички. Полицейские тоже зовут его «Огурчиком». И, наконец, последний оставшийся лучший друг, Ходжа Озбей работает с поросятами. Обслуживание служебных поросят на «Вахте Давида» – всё это делается благодаря ему, за счёт карманных денег, вместе с кормом. Так решил капитан Озбей, его папа.

Мой отец, потерявший заведение и репутацию по недоразумению, а потом получивший всё сразу обратно недавно вывесил на всеобщее обозрение лозунг «Кофе на Репербане запрещён». Кроме того, там подписано «Смерть бариста!». Полицейские рассматривают это дело с точки зрения ущемления прав социальной группы. Расплодившиеся на Репербане баристы подают в суд текучку. Но поскольку папа был ими оболган, да и психика его слегка травмировалась, дело немного подзатянулось. Я почти уверена, что скоро мой папа отсудит на этом деле миллион! Он собирается пустить эти деньги на то, чтобы мне больше не приходилось мыть полы в полицейском участке, но я отказалась. Пусть лучше на них поставят памятник господину Павловскому.

Яна, когда прочитаешь мой рассказ, не утруждайся писать, как должен был бы поступить с этими проблемами подростковый криминалист. Лучше напиши, как поживает твой синдром викинга.