Самоубийство

Потому что весь его монолог о фальши и лицемерии простых людей в США, – это, по сути, монолог человека, который, не найдя в своей стране любви, нашёл её в России. Имя этой любви было красивым, славянским – Алёнка. Она, по сведениям конторы, радовала старого греховодника собой, своим молодым, сексуальным и невероятным телом, взглядом иссиня-небесных глаз последние два года. И видавшие виды чекисты, просматривая видео со скрытой камеры из съёмной петербургской квартиры Пойнта, под впечатлением от сладостных оргий, устраиваемых Алёнкой, только завистливо вздыхали.

Чем чёрт не шутит, может это и правда та самая русская любовь, которая настигает порой иностранцев в Союзе? В то же, что, приехавшая из достаточно провинциального Донецка, Алёнка и сама любит хоть и красивого во внешности, но уже старомодного, ретроградного Стэна, – в это не верил никто. Алёнку считали – нет, отнюдь не шлюхой, просто молоденькой, глуповатой девочкой, которая по каким-то одной ей ведомым причинам хочет вырваться из Союза. И хрен знает зачем ей это надо было, поскольку ну всем, буквально всем обеспечена она была и тут…

Прикинув всё это в долю секунды, Холодный повернулся к мистеру Пойнту и спросил:

– Правильно ли я вас понимаю, Стэн, что вы хотите остаться в нашей стране, обменяв своё спокойствие, свою безопасность на те три микросхемы, которые нужны для сборки опытного образца машины времени?

Допив виски из бокала, мистер Пойнт поднялся и неспешно подошёл к импровизированному мини-бару, устроенному в гостиничном шкафчике. Плеснув себе из бутылки неувядающей «дэнниэловской» классики (виски, явно привнесённого американцем в номер извне), он вопросительно показал глазами на алкоголь Алексею, но тот отказался от выпивки.

Только взгромоздившись обратно в кресло, Пойнт продолжил свой монолог:

– Понимаете, Алэксей, в США мне не хватать не толко понимания от людей. Есть кое-что ещё… соображения… о США и России в общем. США – это страна вчерашний день, будущее – тут. Я знаю, коммьюнизьм – это утопия, но соцьялизьм – это очень хороший идея. И она, конечно, не такая, какая была давно. Когда была cold war и ядьерный гонки, когда у вас быль мало еда в маркетс и так далее. Сейчас всё по-другому, и это очень заметно. Мне, как иностранцу, – заметно очень…

Холодного немного удивила столь резкая перемена темы разговора, – кажется Пойнт решил исполнить оду Союзной Российской Федерации. Опять уловки? Или просто решил сменить тему, понимая, что разговор может затронуть Алёнку, – очень щепетильного по степени интимности вопроса для степенного, влюблённого по уши заморского льва. Что ж, до приезда ОМОНа, назначенного Алексеем вызовом на мессенжер своему начальству, выслушать его рассказ определённо стоило…

– Я изучать history хорошо: когда после Большой Китайской перезагрузка, США уступили палма льидерства КНР, в Россия, как ви знаете, быль кризис, быль война внутрэнный. Но потом красный проект стал тут расти, ви, Алэксей, лучше меня знаете, как появился первый коммуна, как их стало много и как они взят власт. Но это уже был не тот коммьюнизм как при ваших дедушка, это быль призыв народа, от души, от сэрдца. Когда люди начали быть равны друг другу по-настоящьему, такой гражданский общество социалитик – это супер-айдиа. Вспоминайт, как русский люди боролись с corruption, и без всякий ГУЛАГ – просто придумат «чип честность», – это гениально, весь мир тепер use it. Это и раскрытие преступности много, и ложь менше между людми…

Слушая Пойнта, Алексей слегка усмехнулся. Он на пару мгновений вспомнил секретные лекции по истории России в стенах его родного факультета Государственной Безопасности 1-м Московского Всесоюзного Университета им. Ленина. Конечно, им, молодым чекистам, с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками, рассказывали про всё происходившее в первые годы новейшей истории намного откровеннее, чем где бы то ни было ещё. И об истории смещения с главного государственного поста Первого Красного, уличённого в совершении очень гнусного, подлого и мерзкого поступка с помощью именно вживлённого в руку «чипа честности», знали лишь те, кто должен был это знать по роду деятельности… Так что, в этом Стэнли-перебежчик был прав. «Чип честности» – изобретение союзной науки гениальнейшее, – ни один человек в должности Первого Красного с тех пор даже и помыслить не может о чём-то таком… несогласующимся с его должностными обязательствами. Что уж говорить о партийцах или мелких чиновниках коммуны на местах, – биологическая антикоррупционная система, вшитая в человеческий организм, работала безотказно.

Мистер Пойнт между тем продолжал распевать этаким, чуть ущербным на русскую речь соловьём:

– Потом, когда коррупций быть побеждён, экономика расти вверх, и вашему главному нужен было толко делать подпись под пятилетний план. И тут тоже интересный айдиа: совместить consumerism с plane economic. Затем полный освоение Сибериа, новый промышленный пояс, программа «Космическая одиссея» и много-много хороший жильё для всех людей – супер-жоб. Даже лозунги – «Робот с сердцем – каждой семье в помощь», ну как такое можно придумать в мой USA?

Окидывая взглядом прошлое последних сорока лет, Холодный вынужденно согласился с Пойнтом: действительно superjob. Во всяком случае те наивные чаяния и мечты, заложенные в программы первой пятилетки, реализовались в реальности к концу третьей, а дальше стали открываться такие горизонты в развитии страны, которых, кажется, у русских никогда и не было. Конечно, в чём-то до Китая, даже до США и до сих пор было ещё далеко, однако, и уже достигнутое к 2058 году было поразительно для страны, которая к 2019 году находилась в глубоком и тяжёлом социально-экономическом, военном кризисе…

Стэн между тем пошёл на третий заход к мини-бару, а ведь раньше пьющим до полудня сотрудники комитета его не видели. Наверное, он и вправду решил полностью «расчехлиться», сняв с себя груз разведывательной ответственности, бесшабашно разогреваясь при этом алкоголем.

Алексей мельком глянул на часы: до приезда ОМОНа оставалось около получаса. Мелькнула мысль, – не отменить ли по мессенжеру запланированную операцию, если клиент решил сдаться сам? Впрочем, если не исключать всё же существующей малой доли вероятности того, что всё происходящее таки искусная и замысловатая игра, которая ведётся… Хммм, для чего бы она могла вестись?

Быстро прикинув возможные варианты, Холодный пришёл к выводу, что находившийся до сегодняшнего утра в цуцванге Пойнт ничего от мнимого «расчехления» не выигрывал: зная наверняка о своём задержании, он максимум мог попробовать спрятать машину времени у Алёнки. Но, будучи профессионалом и весьма осторожным человеком (во всяком случае – на службе), на это бы он вряд ли пошёл. Поэтому, единственно, где мог бы находиться прибор – это в номере отеля. Если, конечно, не принимать во внимание фантастическую всё же версию небольшого путешествия во времени с последующим реальным уничтожением прибора…

А если принимать? Тогда резон в действиях мистера Пойнта имеется – он отдаёт микросхемы, даже возможно вновь помогает собрать машину времени (а вдруг он её и не уничтожил даже?), получает статус находящегося под защитой Союза «свободного гражданина» и уезжает в Сочи со своей Алёнкой. Жить-поживать, да добра наживать… Вроде всё логично, в честь этого можно и вискарём нализаться с утра пораньше.

Тонкий голосок противоречивого сомнения Алексей решил развязать звонком начальству. Всё же майор Квятов был более опытным разведчиком и мог сходу заметить любые несостыковки в сложившейся ситуации.

Сказав Стэну, что ему нужно посоветоваться с руководством, Холодный вышел в ванную комнату. Здесь, включив воду, он выпустил в воздух электронное облако мобиля и выбрал в нём пальцем тэг #Квятов. Майор как будто только и ждал его звонка, появившись хмурым лицом в облаке почти сразу после начала дозвона.

– Ну что у тебя там, Холодный? Операция прошла успешно?

После того, как Алексей вкратце обрисовал ему положение дел, Квятов помрачнел лицом ещё чуть больше. После минутной паузы размышлений он просто приказал заканчивать операцию по изначально разработанному плану, со взятием шпиона группой ОМОНа, – а что делать дальше с «расчехлившимся» американцем решит попозже большое начальство. В версию с разбитой машиной времени он тоже не поверил, велев тщательно обыскать номер Пойнта после его задержания.

Выйдя из ванной комнаты, чекист застал американца всё в той же вальяжной позе решившего расслабиться человека. В руке у него была вроде бы уже четвёртая стопка с терпкой янтарной жидкостью.

Холодный присел напротив, закинул ногу на ногу и спросил:

– Стэн, вы слышали о таком советском писателе как Алексей Толстой? Он такой, советский ещё из двадцатого века, жил после революции. Не слышали? Ну неважно. В общем, есть у этого Толстого мааааленький такой рассказик, называется «Русский характер».

Его суть вкратце такова. Во время второй мировой войны, которая у нас зовётся Великой Отечественной, подбили немцы-нацисты русский танк, а вместе с ним хорошо так приложили и танкиста, лейтенанта Егора Дрёмова. Обгорел он при ранении очень нехило, но врачи спасли его. Только лицо после нескольких пластических операций стало таким… ну уродским. Монстром стал этот Дрёмов натуральным. Но что поделать, жить как-то надо и уродом, и Дрёмов даже на фронт снова отпросился (война-то не закончилась). А перед фронтом он заехал домой, в деревню свою, хотел мать-отца повидать и невесту. Но вот беда-то: у Дрёмова после ранения появился, как в наше время бы выразились, – комплекс неполноценности. Связанный с его уродством. И ни матери, ни отцу в тот приезд он не открылся, что сын их приехал, – Дрёмов прикинулся его боевым товарищем. А поскольку своим новым страшным «лицом» на себя прежнего Егор похож не был, его никто не узнал. Ни девушка, ни отец, ни даже родная мама.

И только после отъезда на фронт получил этот Дрёмов письмо из дома. От матери. Которая, рассказав про недавний визит «фронтового друга», призналась, что её сердце как будто «увидело» в нём, в этом изуродованном войной человеке, своего сына. Мать в письме просила Егора повиниться – точно ли это был не он, а, если он, – так они всей семьёй только рады будут принять его таким, каким он стал теперь.

Концовка у рассказа, Стэн, довольно трогательная. И мать с отцом, и невеста приехали навестить Дрёмова на прифронтовой мирной побывке, в какой-то деревеньке. И рассказ заканчивается душевно, – общими объятиями с родителями, поцелуем этого урода-солдата с красивой девушкой, которую Катей, кстати, зовут. Она его приняла, сказала, что никогда не бросит и обязательно выйдет замуж после войны.

Холодный встал с кресла, подошёл к пойнтовскому мини-бару, и, достав второй бокал, чуть плеснул себе «Дэниэлса». Подняв маленькую округлую ёмкость с бултыхающейся жидкостью на уровень глаз, Алексей спросил:

– Мистер Пойнт, как вы думаете, почему Толстой назвал свой рассказ «Русский характер»?

Американец заерзал на своём месте, громко хмыкнул и, наконец, выдавил из себя:

– Я нэ знаю, Алэксэй, и честно буду говорит – я плохо знать вашу литература. Она очень болшой, трудно и долго читат, лучше looking moovies. Лублю кино «Анна Каренина» Джо Райта ¬– ах, какой филм…

– Нет, мистер Пойнт, «Анна Каренина» Льва Толстого – это не «Русский характер» Алексея Толстого. «Анна Каренина» бесспорно лучше, не фильм, книга, я имею в виду, я знаете ли читал даже бумажную книгу, – вы читали когда-нибудь бумажные книги? Но это не суть.

Русский же характер по Толстому – это полное и безоговорочное принятие родного человека. Каким бы он ни был – уродом, калекой, мразью там, не знаю, кем бы он ни был, его родная семья (а под семьёй Толстой понимал, как мне кажется, символически Родину) примет его к себе безоговорочно. Однако, Стэн, это уравнение взаимо-пропорциональное, андерстенд ми? То есть, и русский, любой Егор Дрёмов, будь он трижды красивейшим и успешным во всём человеком, должен уметь принять свою Родину абсолютно любой, пускай тоже уродливой, несовершенной, – такой, какая она есть. Принимать же в своё сердце во всём идеальную и красивую лицом Родину, Стэн, – на это много доблести не нужно. Вот за свою Родину, такую красивую и пригожую, даже для вас, американцев, я и выпью этот бокал прекраснейшего вашего американского напитка.

Едва опрокинув внутрь себя горьковатую приятность отличного виски, Холодный услышал писк открывающейся в передней гостиничной комнате двери и страшный мат, вламывающихся внутрь помещения «омоновцев», – заключительный акт многолетнего шпионского спектакля Стэна Пойнта подходил к концу.

2. Украинский характер

Летнее жаркое безумие сменилось предосенней августовской прохладцей как-то внезапно, – ещё вчера, казалось, город измождённо утопал в палящих солнечных лучах, сегодня же, преобразившись, затихло всё, успокоилось в ожидании начала нового рабочего и учебного года.

Будто разливающуюся в воздухе хандру явственно ощущал и Холодный, сидевший в кресле на открытой террасе «Красного кафе». Перед ним на столике стояла откупоренная бутылочка «Жигулёвского-премиум», в тарелке лежала овощная смесь «цезаря», но аппетит уже пропал.

Причина плохого настроения Алексея была в его чувстве неудовлетворённости собой. Вызванном в первую очередь тем, что готовое к отправке на историческую родину тело Стэна Пойнта два дня как лежало в морге 1-й городской. Самым же паршивым было то, что Стэн умер отнюдь не сам, его убили – нагло и показательно. Причём убит он был женщиной, на которую ни сам Холодный, ни вообще кто-либо в его отделе и подумать не мог бы раньше, – Алёной Куриленко, любовницей Стэна.

Достав из сумки кипу документов в папке, Холодный с раздражением шлёпнул её пластиком по алюминию кафешного столика. Залпом осушив бокал с пивом, он открыл досье на Куриленко – в глаза тут же бросилась её фото: всё-таки чертовски красива эта хохлушка. И удивительно было то, как эта, казавшаяся глуповатой, гламурно-пафосной, красотка успешно отрабатывала биографическую роль, придуманную для неё в СБУ (там даже имени агента изменить не удосужились – так отлично шло это Алёнка к её голубым, чуть блядовитым глазам).

Холодный заскользил глазами по справке: «Куриленко Алёна Михайловна, 2033 года рождения, Винница, школа… университет… чёрный пояс по тхэквондо… армия… боевые добровольческие командировки в Курдистан, Сомали, Пакистан… 12-й отдел СБУ…». Далее, надо полагать, первое серьёзное дело – командировка в Донецкую народную республику. Естественно, с качественно продуманной легендой, – поехала простая винницкая девушка на заработки в далеко небедный, отстроенный после гражданской войны Донецк.

Чем она там занималась на первых порах неизвестно (то есть, чем занималась для СБУ), но в местный ландшафт за два года вписалась идеально. Работала некоторое время на фабрике по производству робо-деталей, затем «огламурилась», – ушла в местный ночной клуб танцовщицей. В котором её и подобрал как-то раз Стэн, тоже приезжавший по своим американским делам в Донецк неслучайно (официально в Союзе он работал в качестве фото-корра «Daily News»).

Тогда контора, занимавшаяся проработкой непосредственно Пойнта (а его дела в Донецке, как оказалось, были несущественными ни для Союзной Федерации, ни для автономной ДНР), на Алёну внимания особого не обратили. Просто подняли справку по её официальной, залегендированной биографии и глубоко копать не стали, – всё же Винница была частью государства, которое и до сих пор, после событий 2014-2021 годов, оставалась довольно прохладным в отношении России. Как оказалось, совершенно зря чекисты не стали копать в её биографии…

Теперь же понятно, что и в СБУ сидят отнюдь не лохи: Пойнт украинцам тоже показался весьма интересной, жирной рыбой. Настолько жирной, что вести его «сбушники» рискнули через Алёнку даже в Москве (тут Холодный подумал, что наверняка ведь работает она тут далеко не одна, есть же и обеспечивающая спецгруппа, – но как теперь, после исчезновения Куриленко, выйти на неё?).

Кульминация лихо закрученного шпионского сюжета (вот уж киношники бы были в восторге, м-да) случилась десять дней назад, когда Стэна отпустили из милицейского СОПа (службы охраны порядка) в статусе «свободного гражданина», то есть не подлежащего экстрадиции, защищённого советским законом иностранца. Менты по указке свыше даже дела никакого заводить не стали, отмазавшись на пресс-конференции от назойливых журналистов заявлением, что задержание с ОМОНом происходило в рамках отработки так и не получившей фактической достоверности версии. Сами американцы ещё тоже тогда не прочухали «расчехления» своего сотрудника, да Стэн и не собирался до поры, до времени афишировать своей перебежки. Купив билет на «Южный экспресс», который в два часа бы домчал их из Москвы до Сочи, Пойнт с Алёнкой отправились ужинать в «Октябрьскую Гвоздику». Неподалёку от которой его и нашёл ближе к утру «красный патруль», – разумеется, мёртвым.

Холодный на 99 % был уверен, что убийство – это дело рук украинского спец-агента в юбке. Она особо и со способом устранения Пойнта не стала париться: прошила его сердце лазером из «миннитэга» средней мощностью, достаточной для того, чтобы 54-летний человек скончался от приступа сердечной недостаточности. Почему решила избавиться сейчас, наверное, тоже объяснимо: после того, как приборчик машины времени (модель которого хитрый американский лис, конечно же, не уничтожил) исчез из его номера, для Алёнки он превратился в обыкновенный обременительный груз. Куда она исчезла из Москвы потом непонятно, но тут уж – ищи в поле ветра…

Угнетало Алексея во всём произошедшем сильнее всего то, что часть вины за смерть Пойнта он ощущал на себе. Не потому даже, что курировал его последние два года, сроднившись с американцем настолько, что считал его чем-то вроде закадычного своего друга (забавно, – ведь и Стэн, оказывается, знал о нём через свои источники, может быть даже знал кое-что и из жизни Алексея). Дело было в другом. Машину-то времени тогда, при обыске номера, после того, как увели Пойнта «омоновцы», он всё-таки нашёл. И… вопреки должностной инструкции, вопреки воле службы, вопреки обыкновенной логике, – скрыл этот факт вообще от всех. Унёс с собой: зачем, к чему ему эта хреновина по большому счёту? Или верил, что она рабочая, и… тогда что? Создал для себя возможность убежать из этого мира, когда тут ему станет совсем хреново? Только куда бежать-то…

Но, фактически выкрав прибор, Холодный тем самым дал повод Куриленко убить Стэна. Вот вину за это и ощущал тяжким грузом в своём чекистском, таком вроде непоколебимом сердце.

Налив себе остатки из бутылочки «Жигулёвского» в бокал, Холодный с тоской осмотрелся по сторонам. Вокруг шелестела нарядной, счастливой толпой Тверская. Пробегали какие-то гламурные, симпатичные девчонки, спешащие с пакетиками из союзных и западных бутиков, степенно продвигались с разговорными облачками мобилей солидные то ли бизнесмены, то ли приехавшие по столичным делам красные коммунары из провинции, радостно толкаясь и гомоня, пробегали пионеры с трубочками нетающего мороженого в руках… Всюду жизнь, один он как сыч, сидит тут и парится над проблемой, которую сам же и создал себе…

Внезапно Холодный провалился в то своё особенно мрачное настроение, которое окутывало его обычно в тягучие часы депрессии, ещё больше. Это была некоторого рода смесь циничной философской мысли с хлёсткими ударами морального самобичевания: то, от чего спасал обычно небольшой запой, либо – поездка на дачу (а иногда и то, и другое вместе).

Сейчас Холодный, глядя на пёструю толпу вокруг, как никогда остро ощущал себя, неженатого, похоронившего родителей три года назад, даже постоянной любовницы не имевшего, остро оторванным от окружавшей его жизни. Казалось, что и все достижения Союзной Российской Федерации за последние годы, все эти великие стройки, освоение необъятных территорий глубинки, лунная база, 238 миллионов довольных собой и страной людей, – в общем, весь социум создан в качестве немого укора ему, – человеку, так и не нашедшему по большому счёту своего места в мире.