КГБ и власть. Пятое управление: политическая контрразведка

И вовсе не потому, что нам нечем было защищаться или наши идеалы оказались несостоятельными, как ныне утверждают многие. Нет, принципы социальной справедливости издавна были привлекательны для народов разных стран, они бессмертны. Народы органически не воспринимают и никогда не воспримут «мыслителей», которые провозглашают процветание одних за счет других.

Наша трагедия заключалась в другом.

Десятилетия после смерти Сталина во главе партии – за исключением очень короткого периода, когда пост Генерального секретаря ЦК занимал Ю.В. Андропов, – стояли люди, для которых политика нередко служила только фразой. Некомпетентность не позволяла прогнозировать события, опираясь на данные серьезных ученых: социологов, философов, политологов и историков.

Многие руководители часто цитировали Ленина, реже – Маркса, но, похоже, сами они были не слишком хорошо знакомы с произведениями классиков.

Читаю воспоминания бывших лидеров партии, и странное рождается чувство. Все эти люди пишут по-разному, но, в сущности, об одном и том же: как они боролись с всесилием партии, находясь у ее руля. Будто прекрасно видели и понимали, в чем корень зла: партия подавила государственную власть, взяла на себя управление экономикой. Все это видели, но убеждали народ в том, что так и должно быть, и при этом ограничивались лишь демагогическими призывами жить по Ленину, вернуться к ленинским принципам. То же самое происходило и в начале перестройки, когда был выдвинут лозунг: жить по заветам Ленина, снять наросты сталинского времени, а затем началась переоценка завоеваний Октябрьской революции. Невозможно понять, когда же эти люди были искренни! Еще неизвестно, какие новые откровения появятся из-под пера этих политиков. Так, например, Шеварднадзе уже заговорил о кровавой истории захвата Грузии Россией, хотя еще вчера со слезами умиления упоминал о Георгиевском трактате, по которому Грузия в XIX веке добровольно перешла под покровительство России.

После распада СССР мне приходилось не раз слышать упреки: мол, вы там, в КГБ, ничего не делали, все чего-то ожидали, не принимали никаких мер. Но ведь не КГБ должен был принимать меры, и не армия.

Жизнь на самом деле подвела страну к той черте, когда нужно менять лошадей, только нельзя было допустить, чтобы это произошло на переправе. Собственно говоря, если вглядываться в обстановку после окончания Второй мировой войны, приходишь к выводу, что против нас постоянно велось массированное наступление западных держав, мы же вели оборону весьма вяло и малоэффективно, совершенно не владея политическими средствами контрнаступления. Настоящая, серьезная политическая борьба нередко подменялась «радиоглушилкой», забивкой «вражеских голосов».

Как ни парадоксально это может звучать, но я убежден: в последние годы наша партия идеологической борьбой всерьез не занималась, хотя разговоров об этом велось много, даже слишком много. Мы занимались лишь мелким декларативным обличением врага, вместо того чтобы противопоставить ему свои успехи и достижения – а они у нас, несомненно, были.

Вот пример: американская пропаганда разворачивает кампанию по поводу нарушений прав человека в СССР. И, словно по команде, наши средства массовой информации начинают на все лады твердить, что права человека нарушаются не в Советском Союзе, а в США, при этом приводимые западными средствами информации факты нарушения у нас прав человека никак не опровергаются и попросту замалчиваются.

Не берусь судить, где эти права нарушались больше, не в этом дело. Если были у нас такие факты, следовало либо принимать соответствующие меры, либо разоблачать вымыслы враждебной пропаганды и выбивать это оружие из ее рук. Но руководство партии требовало лишь «усилить идеологическую работу», которая сводилась зачастую к описанию «чудовищного образа жизни в Америке», «их нравов», рассуждениям об угнетении негров в США, безработице, преступности, бездомности и т. п.

Согласно своим планам, американские спецслужбы, например, раздували проблему антисемитизма в СССР. И тут же у нас запускалась пропагандистская машина, чтобы доказать: подлинный антисемитизм бытует не у нас, а на Западе. Такая «защита» никак не способствовала утверждению несомненных преимуществ советского образа жизни, порождала неуверенность в правоте политики, проводимой государством.

А тем временем свои впечатления о «западном образе жизни» наши соотечественники (и среди них немалое число государственных чиновников) получали во время загранкомандировок, когда видели роскошные отели, магазины, полные товаров, и т. д. Сотни тысяч туристов, которым оставляли лишь два-три часа так называемого «свободного времени», бегали по магазинам, а потом расписывали родным и близким райскую жизнь за рубежом. Тысячи наших рабочих, строивших, к примеру, Ассуанскую плотину или металлургический комбинат в Бхилаи, привозили домой личные автомашины. Можно представить, с какой завистью смотрел на «счастливчиков» не уступавший им в квалификации монтажник с Братской или Нурекской ГЭС. Так рождался миф о всеобщем благоденствии при капитализме, и никакие «глушилки» тут не срабатывали.

Чтобы противостоять Западу в идеологической борьбе, нужны были другие средства. И совсем не требовалось их изобретать, следовало лишь перестраивать саму нашу жизнь. В основе любой политики лежит, как известно, экономика. Оправданные или искусственно созданные трудности в обеспечении материальной базы привели к застою и в политике. Зато появилось множество теоретиков, умевших приспособить высказывания классиков марксизма-ленинизма для оправдания и объяснения любого политического события, в том числе и негативно воспринимаемого народом. А это усиливало недоверие населения к официальной пропаганде.

Знали ли об этом в органах госбезопасности? Конечно, знали. И не раз предлагали конкретные меры противодействия враждебным нашему обществу акциям, меры не репрессивные, а политические, являющиеся прямой функцией партии. Однако партийное руководство эти советы попросту отметало: не лезьте не в свое дело.

Серьезную попытку коренным образом изменить нашу внутреннюю политику предпринял, пожалуй, лишь Ю.В. Андропов.

Получая информацию о готовящихся против СССР акциях и сроках их реализации, а также о стратегических долговременных планах США по разрушению нашего строя, руководство органов госбезопасности предложило разработать научно обоснованный план контрмероприятий. К работе над ним предполагалось привлечь ученых из самых различных областей знаний: философов, политологов, экономистов, юристов, специалистов военного дела и психологов.

План предусматривал коренное изменение методов пропаганды, совершенно иное отношение к религии и инакомыслию, решительную борьбу с коррупцией, с националистическими тенденциями. И конечно, в первую очередь предусматривалось решение назревших экономических проблем. План этот был вовсе не фолиантом в золотом переплете, это были глубоко продуманные, тщательно подготовленные 5-м Управлением тезисы доклада Ю.В. Андропова на Политбюро, их реализация могла бы наметить пути к демократизации партии, демократизации всей жизни общества.

Доклад Ю.В. Андропова состоялся. Его предложения поддержали Л.И. Брежнев, А.Н. Косыгин, К.Т. Мазуров, А.Н. Шелепин, В.В. Щербицкий. Поддержал и М.А. Суслов, по-прежнему остававшийся, как это было и при Сталине, главным идеологом. Мероприятия, направленные не только на пресечение нараставшего вала «холодной войны», но и на активизацию наших наступательных действий, относились к области идеологической.

Не берусь судить, насколько серьезно рассматривали члены Политбюро предложения Ю.В. Андропова, насколько искренне поддержали, но, судя по всему, никаких ощутимых результатов эти предложения не возымели. «Холодная война» не прекращалась, о ее опасности, как и до этого, продолжали без конца говорить, но дальше слов дело не пошло. Из рук в руки передавали в аппарате ЦК, казалось бы, ни у кого не вызывавшие сомнения разделы плана, которые требовали незамедлительного решения.

Прорыв в нашей обороне, а затем и полный разгром произошел на том участке «холодной войны», где наше оружие было неизмеримо мощнее и совершеннее, чем у противника, и произошло это только потому, что эффективное оружие не было пущено в ход, ибо те, у кого оно было в руках, сами изуродовали его и полностью вывели из строя.

Хочу сослаться на беседу советского и американского журналистов, опубликованную в журнале «Новый мир» двадцать лет назад.

Американец утверждал, якобы полное разоружение невозможно и никогда не будет осуществлено. «Если даже допустить условно, – сказал он, – что будет достигнута договоренность, капиталистический мир разоружится, а СССР нет».

Наш журналист попытался возразить, что разоружение будет вестись под контролем, но американец прервал его: «Не о том речь. Конечно, можно установить надежнейший контроль, и допускаю, что вы уничтожите все до последнего пистолета. Но идеи ваши останутся. А капиталистический мир окажется перед вами безоружным».

Судя по всему, он рассматривал наш путь развития в его чистом виде – как осуществление идей социальной справедливости, которые разделяли народы всех стран, но он не учел того обстоятельства, что в нашей стране из года в год, из десятилетия в десятилетие идеи социализма методически извращались.

Так или иначе, но от идеологической борьбы, от «холодной войны» партия в силу позиции лидеров полностью абстрагировалась, предоставив эту честь КГБ, вольно или невольно перенося сугубо идеологическую работу партии в сферу деятельности специальных служб. И КГБ действовал, казалось многим его руководителям, правильно, стремясь разгадать и разрушить замыслы противника, навязавшего нам «холодную войну».

Сейчас, когда читаешь мемуары нынешних «знатоков» деятельности органов госбезопасности или слушаешь их выступления, невольно приходишь к выводу, будто органы госбезопасности в описываемое время только тем и занимались, что выискивали, кого бы арестовать. Такой цели у нас не было. А вот противостоять напору зарубежных спецслужб мы были обязаны. Идеологическая борьба против нашего государства велась в очень широких масштабах. Достаточно привести одну цитату из заключения ЦРУ: «Нужна более агрессивная война идей, которая могла бы широко поставить антисоветскую пропаганду. Решающим фактором в нашем наступлении является усиленный поиск союзников в лагере социализма, “сил разложения”, способных вызвать серьезные осложнения в политической и экономической жизни СССР».

Диверсионная школа

ЕЩЕ В ГОДЫ МОЕЙ УЧЕБЫ в школе Смерш очень много внимания уделялось акциям иностранных спецслужб на территории нашей страны. Мы изучали методы и приемы шпионажа, специальное оснащение, систему наблюдения и контроля. Позднее мне пришлось столкнуться со всем этим на практике.

Расскажу об одной конкретной операции.

Из множества диверсантов или иных агентов спецслужб Запада, засланных в СССР с подрывными целями, не было ни одного, который действовал бы по идейным соображениям.

Их можно разделить в основном на две категории: одни, чаще всего люди обездоленные, шли на эту службу за большое вознаграждение, другие были просто обмануты.

Обычно провалившиеся диверсанты ведут себя по-разному: одни упорно отрицают свою вину, другие тут же во всем признаются, третьи начинают говорить под нажимом неопровержимых фактов, предъявленных следствием.

Диверсант по кличке Боб не только на первом же допросе признал свою вину, но, казалось, даже обрадовался представившейся возможности подробно рассказать обо всех своих злоключениях. Он поведал свою жизнь вплоть до интимных моментов, сообщил не только о событиях, акциях и мероприятиях, в которых участвовал, но (что было особенно ценно) раскрыл причины, побудившие его работать на американскую разведку.

Беседы с ним не походили на допросы для протокола, человек, что называется, изливал душу. Это была исповедь. Мы верили ему, ибо уже знали многое из того, что он рассказывал. Но вот психология, мотивировки его поступков представляли для нас несомненный интерес. Было важно понять, как и почему честный человек вступает иной раз на путь преступлений перед родиной, кто какими методами вербует этих людей. Кроме того, мы получили интересную информацию об американской диверсионной школе, которую окончил Боб. Мы не сомневались в искренности этого человека, он явно раскаивался и честно признался во всем, и Боб вовсе не рассчитывал на смягчение наказания. В дальнейшем он доказал это на деле.

На истории этого агента я считаю нужным остановиться подробнее.

В 50-е годы в местечке Тагернзее в 50 километрах от Мюнхена в большом двухэтажном особняке, стоявшем вдалеке от других зданий и когда-то принадлежавшем китайскому консулу в Германии Сун Фэю, находилась американская диверсионная школа. В доме все оставалось как при прежнем владельце: китайские ковры, мебель, фарфоровые вазы и статуэтки – официально она считалась частной школой, в которой преподают китайский язык. Естественно, вход для посторонних был закрыт, но если кто-нибудь туда и попал бы случайно, у него не возникло бы и тени сомнения в том, что там действительно занимаются изучением китайского языка.

Руководили школой и преподавали в ней специалисты своего дела, профессиональные разведчики. Среди них были и американцы, и русские.

В середине 1955 года восемь выпускников школы с интервалами в несколько дней были попарно заброшены в разные районы СССР с целью шпионажа и организации диверсий на важных промышленных объектах. Этих разведчиков хорошо подготовили. Нужно отдать должное организаторам акции: они предусмотрели все до мелочей, чтобы агенты не провалились. Одного предусмотреть не могли: в школе находился наш контрразведчик, и отнюдь не в роли рядового курсанта, так что нам стало заведомо известно, кто, где и когда будет к нам заброшен. Мы давали агентам возможность найти надежные тайники, спрятать там свое снаряжение, а потом задерживали.

Семеро выпускников этой школы оказались советскими солдатами, попавшими во время войны в плен. В послевоенные годы всем им пришлось влачить жалкое существование в Западной Германии, но домой они вернуться боялись – были убеждены, что их немедленно, чуть ли не на границе, расстреляют. После нескольких допросов мы убедились, что четверо из них никакие не враги, а просто несчастные, измученные люди. Их выпустили на свободу, помогли устроиться на работу, получить жилье.

Четвертый – Петр Кудрин, по кличке Боб, привлек к себе особое внимание. Из родных мест он ушел еще мальчишкой, вслед за отступавшими немцами. На чужбине жизнь его была просто невыносимой: ни жилья, ни работы, лишь редкие случайные заработки. Вконец отчаявшись, Петр согласился пойти в американскую диверсионную школу.

Он дал нам исчерпывающие показания, подробно ответил на все вопросы, детально описал жизнь и быт курсантов, распорядок дня, расписание занятий, внешность преподавателей.

Итак, курсанты располагались на втором этаже по двое в комнате. На том же этаже жили русские инструкторы. Американские педагоги и начальник школы разместлись на частных квартирах или снимали номера в гостинице.

За неделю до отправки первой пары Боба и Джека поселили вместе, для чего – они сами еще не знали.

В то утро, апреля 1955 года, курсанты поднялись по сигналу в 6.30. Через семь минут, согласно распорядку, уже стояли в строю на спортивной площадке. От 7 до 7.30 заправляли койки, брились, умывались. В 7.38, как и положено, каждый занял свое место в большом зале первого этажа, где их ждал завтрак. А в 8.00 – занятия.

Первый урок – тайнопись. Ее преподавал веселый капитан Уолдер по кличке Володя. На этом занятии он объяснил новый способ, которым можно воспользоваться, если под руками не окажется апельсинового, лимонного или какого-нибудь другого цитрусового сока и не будет возможности применить ни один из уже известных способов тайнописи. Он показал, как можно написать между строк любого текста донесение, пользуясь простейшим способом: выдавить и развести в воде несколько капель крови, этим раствором написать донесение, а затем подержать бумажный лист над паром. Потом текст можно «проявить», пользуясь специальным составом.

– Как видите, самый простой и легкий способ тайнописи, – сказал он. – Удобен прежде всего потому, что доступен в любых условиях, кроме воды и нескольких капель крови, ничего больше не требуется. Однако пользоваться им можно только в крайних случаях, по анализу следов крови на бумаге можно разыскать автора текста. Как расшифровывать подобные письма, я объясню на следующем занятии.

Однако для Боба учеба уже закончилась: после завтрака его вызвали к начальнику школы Борису Мартино. Этого хромого и лысого мужчину Боб знал еще по Марокко, а затем по подготовительной школе в Бад-Хомбурге. Эта школа была всего лишь отборочной. В течение трех месяцев здесь изучали курсантов: их настроения, образ мыслей, проводили медицинское обследование. Из одиннадцати человек, вместе с которыми туда попал и Боб, для школы в Тагернзее отобрали только троих.

Итак, Боб явился к Мартино, в кабинете которого уже находился Джек. Начальник объявил о том, что им выпала большая честь лететь первыми, и поздравил с началом работы. Затем их направили к инструктору, который должен сообщить каждому его «легенду» и дать последние указания.

Об этой неделе, оставшейся до полета, Боб рассказывал подробно, то и дело вспоминая какую-нибудь новую деталь. Он знал, к чему их готовили здесь девять месяцев, но все-таки очень смутно представлял себе будущее, хотя давно ждал рокового дня. Впрочем, его мало волновала собственная судьба.

Все эти девять месяцев Бобу приходилось выдерживать колоссальные нагрузки. Пять дней в неделю – беспрерывная муштра. Один только Игорь Сергеевич, инструктор, обучавший парашютному делу, стрельбе, приемам нападения и защиты, гонял курсантов так, что к концу дня они валились с ног. Особенно тяжело стало, когда начались ночные прыжки. А кроме всего этого, занятия по теории и практике радиодела и еще уйма других предметов: история СССР, система путей сообщения, структура и методы работы органов МВД и КГБ, структура и уставы Советской армии, шифры и тайнопись, обработка донесений агентов, практические занятия по изготовлению документов, листовок и клише, тренировка зрительной памяти.