Смерть приходит в Пемберли. Невинная кровь

У основания черепа зияла рана около четырех дюймов длиной, однако ее подлинные размеры скрывали спутанные волосы, некоторые даже попали в рану. Доктор Белчер отошел к своему саквояжу и вернулся с тем, что выглядело как небольшой серебряный ножик; аккуратно приподняв волосы, он открыл взгляду присутствующих всю рану, ее ширина составляла около дюйма. Волосы ниже раны плотно слиплись, но было трудно понять, случилось это из-за крови или из-за других выделений из раны. Дарси заставлял себя не отводить глаз, но смесь ужаса и жалости вызвала тошноту, поднявшуюся по пищеводу. Раздался звук, похожий на невольно вырвавшийся стон, и Дарси удивился: неужели это он издал его?

Оба врача склонились над трупом. Доктор Белчер вновь заговорил не сразу:

– Его ударили тяжелым предметом, однако рана не рваная, что заставляет предположить, что предмет был хоть и тяжелый, но не заостренный. Рана характерна для тех серьезных травм головы, когда волосы, ткань и кровеносные сосуды как бы впечатываются в кость, но даже если череп остается целым, кровоизлияние кровеносных сосудов под черепной коробкой приводит к внутреннему кровотечению между черепом и оболочкой мозга. Мы имеем дело с ударом исключительной силы; нападавший был или выше жертвы, или такого же роста. Могу прибавить, что убийца правша, а орудие убийства может быть обухом топора, то есть тяжелым, но тупым. Если б удар нанесли лезвием топора или меча, рана была бы глубже, а голова почти снесенной.

– Итак, убийца сначала напал на жертву спереди, лишил ее возможности сопротивляться, а затем, когда капитан пошатнулся, инстинктивно пытаясь утереть залитые кровью глаза, ему нанесли удар вторично, на этот раз со спины, – подвел итог Хардкасл. – Мог орудием убийства быть большой острый камень?

– Не острый – рана не рваная, – возразил Белчер. – Но тяжелый, гладкий камень мог – их, несомненно, много валяется в лесу. Ведь камни и доски для ремонта поместья возят по этой дороге, разве не так? Какие-то камни могли упасть с телеги, позже их откинули с дороги в заросли, где они, возможно, пролежали скрытые от глаз много лет. Но если орудие убийства камень, то мужчина, нанесший такой удар, – исключительно сильный человек. Более вероятно другое: когда несчастный упал лицом вниз и лежал, беспомощный, ничком, убийца с силой бросил на него камень.

– Сколько можно жить с такой раной? – спросил Хардкасл.

– Трудно сказать. Смерть могла наступить в первые секунды; во всяком случае, агония длилась недолго.

Белчер вопросительно взглянул на доктора Мерфи, и тот сказал:

– Мне знакомы случаи, когда при падении на голову не было никаких особенных симптомов, кроме головной боли; человек жил обычной жизнью, а спустя несколько часов умирал. Но это не тот случай. Рана настолько серьезная, что после нее живут очень мало, если живут вообще.

Доктор Белчер наклонился, рассматривая рану.

– Я точнее скажу о повреждении мозга, когда проведу вскрытие, – сказал он.

Дарси знал, что Хардкасл терпеть не может посмертные вскрытия, и хотя доктор Белчер неизменно побеждал в спорах по этому поводу, Хардкасл и на этот раз не удержался:

– Так ли уж это необходимо, Белчер? Разве причина смерти не понятна? Ясно, что первый удар нападавший нанес в лоб стоявшей перед ним жертве. Кровь ослепила капитана Денни, он пытался убежать от убийцы, но тот настиг его, и удар в затылок оказался смертельным. Инородные частицы на лбу говорят, что он упал лицом вниз. Помнится, из вашего рассказа, Дарси, я понял, что вы нашли его лежащим на спине.

– Да, сэр Селвин, и мы не меняли положения, укладывая его на носилки. Тогда я впервые увидел эту рану.

Все снова помолчали, а затем Хардкасл обратился к Белчеру:

– Спасибо, доктор. Конечно, вы можете проводить любое обследование трупа, какое сочтете нужным. У меня нет ни малейшего желания препятствовать развитию научного знания. Здесь мы сделали все, что могли. Теперь можно увозить тело. – И, повернувшись к Дарси, произнес: – Ждите меня к девяти часам утра, тогда я надеюсь поговорить с Джорджем Уикхемом, членами семьи и прислугой, чтобы установить алиби на время смерти. Уверен, вы согласитесь с такой необходимостью. Как я распорядился, старший констебль Браунриг и констебль Мейсон останутся дежурить и будут нести ответственность за охрану Уикхема. Комнату запрут изнутри, и открывать ее можно только в случае крайней необходимости. Там все время будут два охранника. Не сомневаюсь, что эти условия будут соблюдены.

– Конечно, – подтвердил Дарси. – Могу я предложить вам или доктору Белчеру перекусить перед отъездом?

– Нет, благодарю вас. – Чувствуя, что надо сказать что-то еще, Хардкасл прибавил: – Сожалею, что такая трагедия случилась на вашей земле. Конечно, это большой шок, особенно для ваших дам. То, что вы и Уикхем не ладили, ничего не меняет. Как такой же мировой судья, вы понимаете меру моей ответственности в этом деле. Я пошлю донесение коронеру и надеюсь, что дознание проведут в Ламтоне в течение нескольких дней. Присяжные будут местные. Вам, естественно, надо будет присутствовать, равно как и остальным свидетелям, нашедшим труп.

– Я приеду, сэр Селвин.

– Надеюсь, на вашу помощь с носилками – надо донести тело до катафалка, – сказал Хардкасл и прибавил, повернувшись к Браунригу: – Приступайте к охране Уикхема, а нам пришлите Стаутона. А вы, доктор Мерфи, раз уж оказались здесь и, без сомнения, хотите быть полезным, не соблаговолите ли помочь перенести труп?

В течение пяти минут тело Денни, с помощью тяжело пыхтящего доктора Мерфи, вынесли из оружейной комнаты и положили в катафалк. Спящего кучера разбудили, сэр Селвин и доктор Белчер сели в карету, а Дарси и Стаутон, стоя у открытой двери, провожали их взглядом до тех пор, пока те не скрылись из глаз.

Дарси сказал вслед Стаутону, собравшемуся вернуться в дом:

– Дай ключи, Стаутон. Я сам все запру. Хочется глотнуть свежего воздуха.

Ветер стих, но тяжелые капли дождя падали на ребристую поверхность реки под полной луной. Как часто стоял он здесь в одиночестве, вырвавшись из заполненного музыкой и шумной болтовней бального зала! Сейчас за его спиной дом погружен в тишину и мрак, а красота, бывшая его утешением всю жизнь, не трогала душу. Элизабет, наверное, в постели, но он сомневался, что она спит. Дарси испытывал потребность быть рядом с ней, но он понимал, как она измучена, и даже желание услышать ее голос, почувствовать поддержку и любовь не заставило бы его разбудить жену. Но когда он вошел в дом, повернул в замке ключ и набросил тяжелые засовы, краешком глаза он заметил слабый свет позади и, обернувшись, увидел Элизабет, которая со свечой в руке спускалась по лестнице и шагнула в его объятия.

После нескольких минут блаженного молчания она нежно высвободилась из его рук и сказала:

– Любимый, ты ничего не ел с обеда, и вид у тебя усталый. Ночь почти на исходе, и тебе надо что-то съесть. Миссис Рейнолдс кормит горячим супом в маленькой столовой. Полковник и Чарльз уже там.

Но ему не удалось заснуть в нежных объятиях Элизабет. В маленькой столовой Бингли и полковник уже ели, и полковник, как обычно, решительно настроился на руководство.

– Я предлагаю, Дарси, – сказал он, – провести ночь в библиотеке, она довольно близко расположена к входной двери, и у нас будет больше уверенности в безопасности. Я взял на себя смелость попросить миссис Рейнолдс обеспечить нас подушками и одеялами. Но если тебя больше манит удобная супружеская постель, я пойму.

Про себя Дарси подумал, что нет никакой необходимости сторожить запертую и закрытую на засовы дверь, но он не мог отказаться и позволить гостю испытывать неудобство, когда сам будет нежиться в постели. Понимая, что выбора нет, Дарси сказал:

– Не думаю, что убийца Денни будет настолько неосторожен, что попытается вломиться в Пемберли, но я, конечно, переночую с тобой в библиотеке.

– Миссис Бингли спит на диване в комнате миссис Уикхем, – сказала Элизабет. – Белтон и я по первому их зову придем на помощь. Перед тем как уйти к себе, я еще раз все проверю. А вам, джентльмены, могу только пожелать спокойной ночи и хотя бы несколько часов нормального сна. Так как сэр Селвин Хардкасл приедет к девяти, я закажу ранний завтрак. А теперь желаю всем доброй ночи.

2

Войдя в библиотеку, Дарси убедился, что Стаутон и миссис Рейнолдс сделали все, чтобы ему и полковнику было здесь как можно удобнее. В камине ярко горел огонь, каждый кусок угля для создания тишины был завернут в бумагу, у каминной решетки лежали приготовленные дрова, подушки и одеяла были в достаточном количестве. На некотором расстоянии от камина на круглом столике стояло накрытое салфеткой блюдо с аппетитными пирожными, графины с винами и водой, тарелки, бокалы и салфетки.

В глубине души Дарси считал это дежурство ненужной затеей. Парадная дверь Пемберли была укреплена двойным замком и засовами, и даже если Денни убил незнакомец вроде армейского дезертира, которому угрожали, и на угрозу он ответил с беспощадной жестокостью, то и в этом случае Пемберли или его обитателям вряд ли угрожала опасность.

Дарси был одновременно усталым и возбужденным – тревожное состояние, при котором погрузиться в глубокий сон, даже будь такое возможно, означало бы отказ от ответственности. Его не оставляло предчувствие, что какая-то опасность угрожает Пемберли, хотя он не смог бы логически обосновать, в чем может проявиться опасность. Возможно, легкая дремота в одном из кресел библиотеки в компании с полковником – как раз тот отдых, на который он только и может рассчитывать в эти оставшиеся ночные часы. Когда они удобно устроились в двух мягких креслах – полковник ближе к камину, Дарси дальше, – последнему пришла в голову мысль, что кузен мог предложить это дежурство, желая сообщить ему что-то по секрету. Никто не расспрашивал полковника о его верховой прогулке как раз в районе девяти часов, и Дарси знал, что не только он, но Элизабет, Бингли и Джейн тоже хотели бы получить по этому поводу объяснения. Так как время пока не поджимало, чувство деликатности мешало задавать лишние вопросы, но это чувство не остановит Хардкасла, когда он вернется; Фицуильям должен знать, что у него, единственного из членов семьи и гостей, нет алиби. Дарси даже не рассматривал возможность причастности полковника к смерти Денни, но молчание кузена настораживало, и, что еще удивительнее для человека столь безукоризненных манер, это было невежливо.

К своему удивлению, Дарси почувствовал, что проваливается в сон гораздо быстрее, чем ожидал, он с трудом отвечал на простые вопросы, доносившиеся откуда-то издалека. Было краткое мгновение, когда Дарси обрел некое подобие сознания, это произошло при смене положения в кресле, и понял, где находится. Он бросил беглый взгляд на растянувшегося в кресле полковника – огонь озарял красивое лицо кузена, дыхание было ровным и глубоким, а потом перевел взгляд на догорающие огоньки, мелко вспыхивающие на почерневшем бревне. Расправив затекшие члены, Дарси поднялся с кресла, бережно положил в камин несколько поленьев, добавил угля и подождал, пока огонь разгорится. Потом снова забрался в кресло, натянул на себя одеяло и заснул.

Его следующее пробуждение было необычным. Он проснулся резко и мгновенно обрел сознание, все его чувства были в состоянии боевой готовности, словно он только и ждал этого момента. Свернувшись калачиком, Дарси сквозь полуприкрытые веки видел, как полковник двигался у камина, иногда закрывая собой огонь – единственный источник света в комнате. Возможно, это и разбудило его. Дарси не составляло труда притвориться спящим и следить за происходящим краешком глаза. Китель полковника висел на спинке стула, и, порывшись в кармане, он вытащил конверт. Все еще стоя, он извлек оттуда какую-то бумагу и некоторое время внимательно ее изучал. Потом Дарси видел только спину полковника, резкое движение руки и вспышку пламени – бумага сгорела. Дарси издал звук, похожий на легкий храп, и отвернулся от камина. В другое время он не скрыл бы от кузена, что бодрствует, и поинтересовался, удалось ли тому поспать; вообще этот мелкий обман выглядел неблагородно. Но страшный шок, который он испытал, увидев труп Денни в нервирующем лунном свете, вызвал психическое потрясение, отчего ему стало казаться, что земля ушла из-под ног и разрушились все привычные понятия и устои, с детских лет управлявшие его жизнью. В сравнении с тем решающим моментом странное поведение полковника, отсутствие объяснений по поводу верховой прогулки и тайное сожжение какого-то документа были не столь значительными фактами, и все же они настораживали.

Дарси знал кузена с детства, и он всегда казался ему человеком простым, меньше других склонным к уловкам или обману. Но теперь жизнь его изменилась: он стал старшим сыном и наследником графского титула. Что произошло с этим галантным, беспечным молодым полковником, чья уверенность и свободная общительность так отличались от робости Дарси, подчас парализующей? Полковник казался самым любезным, самым популярным среди мужчин. Но даже тогда он сознавал ответственность, налагаемую на него семейной традицией, определенные ожидания от него как от младшего сына. Он никогда не женился бы на Элизабет Беннет, и Дарси иногда чувствовал, что до какой-то степени утратил уважение в глазах кузена, поставив любовь к женщине выше обязательств перед семьей и классом. Похоже, Элизабет заметила перемену в полковнике, хотя никогда не обсуждала ее с Дарси, она только сказала мужу, что кузен ждет удобного момента, чтобы попросить у него руки Джорджианы. Элизабет сочла своим долгом предупредить его о предстоящем разговоре, который, естественно, не успел произойти и теперь уже никогда не произойдет; с того момента, когда пьяного Уикхема почти внесли в Пемберли, Дарси знал, что виконт Хартлеп будет искать будущую графиню в другом месте. Но больше всего его удивляло не то, что предложения руки и сердца не будет, а то, что он сам, ранее вынашивавший мысли о таком великолепном замужестве сестры, теперь был рад, что у сестры не будет подобного искушения.

Он не видел ничего странного в том, что кузен чувствовал возросшую ответственность в связи с новыми обстоятельствами. Еще бы – огромный фамильный замок; шахты, растянувшиеся на целые мили по поверхности угольных залежей, теперь принадлежавших полковнику; особняк в Уорикшире, стоящий на плодороднейших землях; и возможность, добившись такого успеха, отказаться от военной карьеры и занять место в палате лордов. Все выглядело так, словно кузен старался сознательно изменить свою личность, и Дарси задумался: может ли такое быть, и если может, то мудро ли это? Возможно, у него есть какие-то личные обязательства или проблемы, не относящиеся к вопросу наследования. Дарси в очередной раз подумал: странно, что кузену так хотелось провести ночь в библиотеке. Если ему надо было уничтожить письмо, он мог улучить минуту и бросить его незаметно в любой камин. А может, что-то случилось и от документа пришлось срочно избавиться? Стараясь устроиться поудобнее, чтобы заснуть, Дарси сказал себе, что секретов и так хватает, так что нечего задумываться о новых, и незаметно для себя погрузился в сон.

Его разбудил полковник, раздвигавший шторы; глянув наружу, он снова их задернул со словами:

– Только начинает светать. Надеюсь, ты спал хорошо?

– Так себе. – Дарси потянулся за часами.

– Сколько времени?

– Ровно семь.

– Пожалуй, пойду взгляну, проснулся ли Уикхем. Если проснулся, его надо накормить и напоить, да и охране нужно подкрепиться. Отпустить их нельзя – инструкции Хардкасла на этот счет строгие, но, думаю, заглянуть в комнату стоит. Если Уикхем проснулся и продолжает находиться в том же состоянии, что описал доктор Мерфи, Браунригу и Мейсону придется туговато.

Дарси встал:

– Я сам пойду. А ты позвони, тебе принесут завтрак. В столовой его не подадут раньше восьми.

Но полковник уже стоял в дверях. Повернувшись, он сказал:

– Предоставь это дело мне. Чем меньше ты будешь общаться с Уикхемом, тем лучше. Хардкасл все время следит, не вмешиваешься ли ты в процесс. Он ведет дело. Тебе нельзя восстанавливать его против себя.

В глубине души Дарси признал правоту полковника. Сам он по-прежнему видел в Уикхеме гостя, но глупо игнорировать реальные вещи. Уикхем – главный подозреваемый в расследовании убийства, и у Хардкасла есть полное право рассчитывать, что Дарси не будет общаться с ним хотя бы до окончания допроса.