Сон ведьмы

– Оставь нас одних, Канделярия, – сказала донья Мерседес, входя в мою комнату. Канделярия уложила меня в постель, застелив кровать и для себя, чтобы быть здесь, когда я проснусь.

– Я не знаю, что говорить об этом, – начала донья Мерседес после долгого молчания, – но ты – медиум. Я знала это с самого начала, – её лихорадочные глаза, казалось, были подвешены в прозрачной субстанции, она внимательно изучала моё лицо.

– Единственный смысл того, что они позволили тебе присутствовать на сеансе, заключается в том, что ты везучая. Медиумы везучие.

Несмотря на свои опасения, я рассмеялась.

– Это не смешно, – сказала она предостерегающе, – это очень серьёзно.

В патио ты вызвала дух без чьей-либо помощи. И самый значительный дух, душа одного из моих предков пришла к тебе. Она приходит очень редко, но если приходит, это исполнено глубоким смыслом.

– Она – призрак? – спросила я наивно.

– Конечно, она была призраком, – убеждённо сказала она, – мы понимаем вещи так, как тому научены. И здесь нет отклонения от правил. Моё убеждение таково, что ты видела самого устрашающего духа, и что живой медиум может общаться с душой мёртвого медиума.

– Почему этот дух пришёл ко мне? – спросила я.

– Не знаю. Однажды она пришла ко мне, чтобы предупредить меня, – ответила она, – но я не последовала её совету, – её глаза потеплели, а голос смягчился, когда она произнесла: – первое, что я сказала тебе, когда ты приехала, было то, что тебе повезло. Я тоже была везучей, пока кое-кто не погубил моё счастье. Ты напоминаешь мне этого человека. Он был блондин, как и ты. Его звали Федерико, и он тоже был везучим, но не имел никакой силы. Дух посоветовал мне оставить его одного. Я не сделала так и поплатилась за это.

Не зная, как отвести внезапный поворот событий или печаль, нашедшую на неё, я положила руку на её плечо.

– У него не было никаких сил, – повторила она, – дух знал это.

Хотя Мерседес Перальта всегда была готова обсуждать всё, что угодно, лишь бы это не относилось к её практике, она довольно настойчиво уклонялась от моих расспросов о её прошлом. Однажды, и я не знаю, застала ли я её врасплох или это было преднамеренное движение в её игре, она открыла, что много лет назад пережила огромную потерю.

Прежде, чем я смогла решить, действительно ли она поощряет меня задать несколько личных вопросов, она поднесла мою руку к своему лицу и прижала её к щеке.

– Почувствуй этот рубец, – прошептала она.

– Что с тобой случилось? – спросила я, проведя пальцами по неровному шраму, проходящему по её щеке и шее. Пока я не касалась его, шрам был неотличим от морщин. Её тёмная кожа была так хрупка и я боялась, что она может развалиться в моей руке. Таинственная вибрация исходила из всего её тела. Я не могла отвести своего взгляда от её глаз.

– Мы не будем говорить о том, что ты видела в патио, – твёрдо сказала она, – вещи, подобные этой, относятся только к миру медиумов, а ты не должна обсуждать этот мир ни с кем. Я могу, конечно, посоветовать тебе не пугаться этого духа, но не надо глупо манить её к себе.

Она помогла мне подняться с постели и повела на то самое место, где я увидела женщину. Когда я остановилась и начала рассматривать темноту вокруг нас, я осознала, что не имею понятия, спала ли я несколько часов или всю ночь и день.

Донья Мерседес, казалось, поняла моё смущение.

– Сейчас четыре часа утра, – сказала она, – ты спала почти пять часов.

Она присела там, где была женщина. Я тоже устроилась на корточках рядом с ней, между пучками жасмина, развешенными на деревянной решётке, своеобразной пахучей занавеси.

– Мне и в голову не приходило, что ты не знаешь, как курить, – сказала она и засмеялась своим сухим скрипучим смехом. Она сунула руку во внутренний карман юбки, вытащила оттуда сигару и прикурила её.

– На встрече спиритов мы курили такие же сигары. Спириты знают, что запах табака ублажает духов, – после небольшой паузы она вложила зажжённую сигару в мои губы, – попробуй покурить, – приказала она.

Я затянулась, глубоко вдохнув в себя. Крепкий дым вызвал кашель.

– Не затягивайся, – сказала она с нетерпением, – дай я покажу, как надо, – она достала сигару и запыхтела ею, вдыхая и выдыхая, постепенно укорачивая затяжки, – не надо курить лёгкими, кури своей головой, – объяснила она, – таким способом медиум вызывает духов. С сегодняшнего дня ты будешь вызывать духов на этом месте. И не рассказывай никому, пока сама не сможешь проводить встречи спиритов.

– Но я не хочу вызывать духов, – весело запротестовала я, – я хотела лишь присутствовать на одной из встреч и наблюдать за её ходом.

Она посмотрела на меня с угрожающей решительностью.

– Ты медиум, а медиумы на встречах не наблюдают.

– Какой смысл во встречах? – спросила я, меняя тему.

– Смысл в том, чтобы задавать вопросы духам, – немедленно отозвалась она, – некоторые духи дают прекрасные советы. Другие бывают очень злобными, – она тихо засмеялась с лёгкой злостью, – какой появится дух, зависит от состояния жизни медиума.

– И тогда медиумы оказываются во власти духов? – спросила я.

Она надолго замолчала, глядя на меня. Её лицо не выдавало никаких чувств. Затем вызывающим тоном она сказала: – Их нет, если ты сильна.

Она продолжала пристально смотреть на меня лютым взглядом, затем закрыла глаза. Когда она открыла их снова, они были лишены какого-либо выражения.

– Помоги мне пройти в мою комнату, – прошептала она. Опираясь на мою голову, она выпрямилась. Её рука скользнула ниже моего плеча, по рукаву, твёрдые пальцы обвились вокруг моего запястья, словно обугленные корни.

Мы молча пробрели по тёмному коридору, где деревянные скамьи и стулья, покрытые козлиными шкурами, выстроились у стены. Она переступила порог своей спальни. Прежде, чем закрыть дверь, она ещё раз напомнила мне, что медиумы не должны рассказывать о своём мире.

– В тот миг, когда я увидела тебя на площади, я поняла, что ты медиум и что ты придёшь повидаться со мной, – заявила она. Улыбка, смысл которой я не поняла, исказила её лицо, – ты пришла, чтобы принести мне что-то из моего прошлого.

– Что?

– Я не вполне уверена. Воспоминания, наверное, – сказала она неопределённо, – или, возможно, ты возвратишь мне моё старое везение, – она провела рукой по моей щеке и тихо закрыла дверь.

5

Убаюкиваемая мягким ветерком и смехом детей, резвящихся на улице, я продремала весь день в гамаке, натянутом между двух деревьев. Я даже перестала ощущать аромат стирального порошка, смешанного с едким запахом креозола, которым Канделярия натирала каждый день полы, не считаясь с тем, грязные они или нет.

Я ожидала почти до шести часов. Затем, как просила Мерседес Перальта, я подошла к её спальне и постучала. Никто не отвечал. Я тихо вошла в комнату. Обычно в это время она заканчивала приём пациентов, которые приходили к ней лечиться. Она никогда не принимала более двух посетителей в день. В свои плохие дни, которые были довольно часто, она вообще никого не принимала. На этот раз я хотела прокатить её на своём джипе и прогуляться с ней по окрестным холмам.

– Это ты, Музия? – спросила донья Мерседес, вытягиваясь в своём низко подвешенном гамаке, закреплённом на металлических кольцах, вбитых в стены.

Я поздоровалась с ней и села на вторую кровать у окна. Она никогда не спала на ней. По её словам, из этой кровати, несмотря на её большие размеры, кто-то совершил фатальное падение. Ожидая, пока она встанет, я осматривала эту странно обставленную комнату, которая никогда не приводила меня в восторг. Вещи здесь были расставлены, по-видимому, с целеустремлённым несоответствием. Два ночных столика у изголовья и основания кровати были завалены свечами и статуэтками святых и служили алтарями. Низкий деревянный платяной шкаф был выкрашен в голубой и розовый цвета. Он загораживал дверь, которая выходила на улицу. Я удивилась, что одежда доньи Мерседес – она никогда не носила ничего, кроме чёрного – висела повсюду, на крючках, на стене, за дверью, у изголовья и в ногах железной кровати, и даже на верёвках, поддерживающих гамак. Хрустальная люстра, которая не работала, ненадёжно болталась под потолком, сплетённым из тростника. Люстра была серой от пыли, и пауки оплели паутиной её гранёные призмы. На дверях висел отрывной календарь.

Скрестив пальцы на копне седых волос, Мерседес Перальта глубоко вздохнула и, спустив с гамака ноги, нашарила ими матерчатые сандалии. Она секунду посидела, затем подошла к высокому и узкому окну, выходящему на улицу, и открыла деревянную ставню. Она часто заморгала, пока её глаза не приспособились к вечерним лучам, освещавшим её комнату. Она внимательно посмотрела на небо, словно ожидая от заходящего солнца какое-то послание.

– Мы пойдём на прогулку? – спросила я.

Она медленно обернулась.

– На прогулку? – переспросила она, удивлённо вскинув свои брови, – как мы можем идти гулять, когда меня ожидает какой-то человек.

Я раскрыла рот, уже готовясь сообщить ей, что к нам никто не приходил, но насмешливое выражение в её усталых глазах вынудило меня замолчать. Она взяла меня за руку и мы вышли из комнаты.

На деревянной скамье у входа в комнату, где Мерседес Перальта лечила людей, приходящих за помощью, прижав подбородок к груди, дремал слабый и старый на вид мужчина. Почувствовав наше присутствие, он выпрямился.

– Я плохо себя чувствую, – сказал он слабым невыразительным голосом, взяв в руки свою соломенную шляпу и трость, лежащую рядом.