Черное солнце эросов

Во мгле обнимут двое пустоту:
Ведь пустота есть Плоть, тебе не лгу,
И ты, познав желанье Пустоты,
Мне молвишь: «Ты уже не ты…»,
И крови причастишь меня Своей,
Шепча любовно: «Новый Елисей…»

«Сказав мне “усни, засыпай, о ученый”…»

Сказав мне «усни, засыпай, о ученый»,
И молвив, что пестрые сны радужночерных Желаний
Могут быть сладкими, как Патриарха «Осанна»,
Огненнонежные лу?ны янтарных бесстрастий,
Никнувших в росы чаш упоительных Бога, —
Исторгнув жало тоски, разъедающей душу,
Дивной оливковой ветвью коснулся меня ты:
Искусней ран, жесточайших и тихих,
Острых и громких уколов Небесного Бога,
Нежнонездешнежеланно задевшего сердце,
Искр Его многовидных ответов,
Скрывших обласканного в пучине,
Илонетленного Нила, где ласточки тают,
Йоту соклевывая святую
Липкомедовых словес Белоснежного лика
Юного МальчикоБога, Кем был я обласкан,
Болью упившись горячки Любовной…
Отчесокрытые черные тайны вбирая,
Вернобезликим отцом был я обласкан:
Икры в пляске покрылись венками…
Мягкость любви застелила безбрежность галактик.
Сердце теперь двояко единовидно стучит: «тук-тук».

«Я с высей чистых ниспадаю вниз…»

Я с высей чистых ниспадаю вниз,
В Твои бесстрастные объятья, Боже,
Но я – страданья капля, не Иблис.
А Ты… как куст, что рос принять не может.

Твои цветы, незримые для рос,
Всё убегают от моих желаний
Укануть в них, и ливнем бурных слез
Сбежать с вершин в морскую глубь признаний.

Я капля. Ты – бескрайний океан,
Безвидный, что подобен Солнцу Ночью.
Дай мир летящим в прах костям,
Ведь плющ желанья сплелся с ними прочно.

Слеза вне слез близка Твоим слезам.
И кто останкам грешника поможет, —
Руинам, балкам и сухим камням
Когда-то плоти любящего, Боже?

«Когда о любви к тебе думал и думал…»

Когда о любви к тебе думал и думал,
Я понял: любовь всего мира есть дудочка только,
На ней же играет Сам Дух, через тень твою, трудно изречь,
Слова подобрать и тот образ, что это опишет,
Там ночь нависала весенняя, полная тайны,
В тот миг я почувствовал – Небо Ночное сказало:
«Мой Симеон, только Мой! Не дерзай познать это мыслью!»
Я испугался величья глаголов нетленных,
Боголюбовеявляющетонкотаинносиянных,
Ревностнонепостижимосверхлюбовнопалящих,
Исступленнокротчайших и сладкоуханных…

«Прекрасен серп луны над головою…»

Прекрасен серп луны над головою,
Мы снова как-то встретились с тобою,
Как лев пустынный зарычав во мгле,
Ты сердце сына призывал к себе.
А я, бежал, взволнованный от счастья,
И я увидел: это ты отчасти…
А ты расправил руки, как крыла
Далекого бессмертного орла,
И кистей воск согнув от жара неба,
Ты воспорхнул туда, где смертный не был:
И ты позвал меня к себе смиренно,
И серп луны плыл к сердцу прикровенно,
И севши, бедный, во ладью златую,
Я плыл к тебе и все еще плыву я,
Хоть прах мой ветры тайно разбросали
На грудь отрогов, где мы отдыхали.

«Взмахни крылами, пророк, упорхни мотыльком……»

Взмахни крылами, пророк, упорхни мотыльком…
Я услышу трепет крыл твоих, луна заплачет,
Как перевернутая чаша неописуемой любви.
Улыбнись, пророк, прости, что я подступил так близко
К твоей тайне. Крылья тонки, как лучей волоски, и…
Неведение мое о тебе, называющее себя «любовью».
Я зрел полет твой, тихий, как «слабость» ума…
Ты покинул ум, пророк, чтобы научить меня,
Что Божественная любовь иная, чем
Все мои отражения, кусочки янтаря в ладонях.
Все раны сердца ты, возлетев, исцелил: