Imprimatur

Собравшиеся стали было расходиться, но Кристофано задержал всех, сказав, что можно получить в кухне горячую пищу и поджаренный хлеб. Мне он велел разбавить вино водой, дабы оно легче впитывалось стенками желудков постояльцев.

Я отдавал себе отчет, как бы всем хотелось, чтобы в подобных печальных обстоятельствах пищу готовил сам мэтр Пеллегрино. Но теперь все было на мне одном, и, несмотря на мои потуги угодить, приходилось довольствоваться тем, что мне удавалось сварганить из размягченных бобов и того, что еще оставалось в старом дощатом шкафу в кухне. К богатым запасам двухуровневых закомар я не притрагивался. Обычно я готовил блюдо из фруктов, овощей и грошового хлеба, который нам передавали вместе с водой, и меня утешало, что я не расходую провизию, запасенную хозяином, хотя понемногу содержимое кладовых все же истощалось из-за того, что Кристофано то и дело черпал там материал для своих электуариев, бальзамов, притираний, пластырей, эликсиров, лечебных шариков и лепешек.

Вечером этого дня, для того чтобы хоть как-то помочь постояльцам перенести невзгоды, я все же изощрился и приготовил суп со сваренными на пару яйцами и луговым горошком, а к супу подал фаршированные рулетики из хлеба и соленые сардины, порубленные с травами и изюмом, а кроме того, корни цикория, сваренные в сусле и уксусе. И все это я сдобрил щепоткой корицы, подумав, что эта пряность, ценимая на вес золота, которую могут себе позволить только богачи, приятно поразит нёбо и улучшит настроение едоков.

– Осторожно, не обожгитесь! – с улыбкой предупредил я Дульчибени и отца Робледу, которые с каменными лицами разглядывали корни цикория.

Увы, благодарности, как и изменения к лучшему, в их настроении не последовало.

Мысль о том, что какое-то особенное строение моего тела могло, судя по словам Кристофано, являться защитой от эпидемии, впервые в жизни сопровождалось пьянящим ум и сердце чувством сродни гордости. И если некоторые из перечисленных эскулапом деталей и озадачили меня (в возрасте семи лет я отнюдь не был бородат, как и не родился с зубами и гигантскими причиндалами), я вдруг ощутил свое превосходство над обычными смертными. Снова и снова обдумывая решение, принятое Кристофано относительно меня, я думал: «Ну да, могло ли быть иначе? Теперь все зависят от меня. Вот отчего он так легко позволил мне оставаться в одной комнате с хозяином, хотя тот и был при смерти!» Хорошее настроение вернулось ко мне, но я все же старался не выставлять его напоказ.

Для того, кто всякий час доволен,
Круглый год – весна…

– напевал кто-то рядом со мной. Это был аббат Мелани.

– Да ты, я гляжу, смотришь молодцом. Оставайся таким до завтра. Нам это пригодится.

Напоминание об утренней перекличке спустило меня с небес на землю.

– Не будешь ли ты так добр и не проводишь ли меня до места моего заточения? – покончив с ужином, спросил он.

– Отправляйтесь к себе один, – вмешался Кристофано. – Этот молодой человек нужен мне. И не возражайте.

Отделавшись от Атто Мелани, доктор велел мне вымыть тарелки и приборы.

– Отныне будешь делать это не менее раза в день. Сходи за двумя большими лоханями, чистыми простынями, ореховой скорлупой, чистой водой, белым вином и приходи в комнату Бедфорда.

Сам же он отправился к себе за заветным сундучком с инструментами, а также несколькими мешочками.

Когда он присоединился ко мне у изголовья горемычного англичанина, пылавшего, как уголек в камине, и бредившего, мы вместе раздели его.

– Ганглии слишком горячи, – заметил Кристофано расстроенно. – Надо бы их схоронить.

– Схоронить?

– Речь идет о великой и волшебной тайне, как быстро излечить от чумы, которую рыцарь Марко Леонардо Фиораванти, знаменитый болонский медик, оставил нам на смертном одре. Она гласит: пусть те, у кого уже появились бубоны, дадут закопать себя в яму, оставив над землей лишь шею и голову, пусть находятся в ней двенадцать – четырнадцать часов, а затем будут извлечены. Этот способ может быть применен во всех уголках мира и не требует затрат.

– А что это дает?

– Земля – мать, она очищает все, удаляет пятна с материи, за четыре – шесть часов размягчает жесткое мясо. К тому же не забывай, в Падуе есть грязевые ванны, излечивающие от множества болезней. Еще один хорошо себя зарекомендовавший способ состоит в том, чтобы от трех до двенадцати часов находиться в соленой морской воде. Увы, мы взаперти, и эти способы не про нас. Нам остается лишь одно – отворить бедняге Бедфорду кровь. Но сперва должно охладить ее.

Он достал деревянную коробочку.

– Это мои коронные мускусные лепешки, очень пользительные для желудка.

– В чем же польза?

– Они вбирают в себя все, что накопилось в желудке, и гонят прочь, ослабляя сопротивление, которое способен оказать больной действиям врача.

Он взял двумя пальцами одну лепешку, или иными словами, одну из этих сухих разновеликих кругляшек, которые готовятся аптекарями. Не без усилий удалось нам впихнуть ее в Бедфорда, который тут же смолк и чуть не задохнулся. Содрогнувшись и закашлявшись, он пустил слюну и в конце концов срыгнул в лохань, которую мы поместили у него под подбородком.

Кристофано с донельзя довольным видом изучил и обнюхал зловонную отрыжку.

– Ну что скажешь? Разве не чудеса творят лепешки? А ведь состав их куда как прост: унция лилового леденца, пять унций сабельника и столько же порошка из яичной скорлупы, драхма мускуса, драхма серой амбры, адрагантовая камедь и розовая вода, все это перемешано и высушено на солнце, – рассказывал Кристофано, суетясь вокруг Бедфорда. – У здоровых людей они борются с отсутствием аппетита, пусть и не так, как aromaticum, – добавил он. – Кстати, напомни мне, чтобы я снабдил тебя ими. В случае отсутствия аппетита у кого-нибудь из постояльцев выдашь ему.

Обмыв и заново одев англичанина, который лежал совершенно молча с закрытыми глазами, Кристофано принялся колоть его своими инструментами.

– Как нас учит мэтр Эузебио Скальоне да Кастелло а Маре из Неаполитанского королевства, необходимо изъять излишек крови в венах, исходящих именно из тех мест, где имеются ганглии. Вена на голове соответствует бубону на шее, а вена обыкновенная – бубонам на спине. Однако в данном случае нас интересует вена на запястье, которая идет от ганглия, расположенного под мышкой, а после вена на подошве, которая соответствует паховому бубону. Подай-ка мне чистую лохань.

Затем он отправил меня к нему в комнату за баночками с надписями «белый ясенец» и «завязный корень», а когда я их принес, велел взять две щепотки каждого лекарственного растения, смешать с небольшим количеством белого вина и дать выпить Бедфорду. А после попросил истолочь в ступке траву, называемую преградолистный лютик, и наполнить две половинки ореховой скорлупы – это было необходимо, чтобы заткнуть отверстия в венах больного после кровопускания.

– Перевяжи его, прижав покрепче скорлупу. Будем менять ее два раза в день до тех пор, пока не исчезнут пузырьки, которые чуть позже я проткну с тем, чтобы испорченная жидкость, наполняющая их, вышла.

Тут Бедфорда затрясло.

– А не слишком ли много крови мы ему пустили?

– Ну что ты такое говоришь! Это чума, от нее кровь стынет в жилах. Я это, впрочем, предвидел и приготовил смесь из крапивы, проскурняка, репейника, василька, душицы, сердечной мяты, горечавки, лаврового листа, жидкого росного ладана, бензоя и аира для паровой ванны, оказывающей на больных поразительное действие.

С этими словами он вытащил из сундучка обернутую в ветошь склянку. Мы спустились в кухню, где он поручил мне довести содержимое склянки до кипения, смешав его с большим личеством воды, тут как раз пригодился самый большой ко-. имевшийся в хозяйстве мэтра Пеллегрино. Сам же он в это время варил смесь муки, произведенной из греческого сена, семян льна и корней шток-розы, куда добавил кусочек свиного сала, обнаруженного в кладовых «Оруженосца».

Поднявшись к больному, мы завернули его в пять одеял и поместили над кипящим котлом, который ценой огромных усилий и рискуя обвариться подняли наверх.

– Нужно, чтобы он хорошенько пропотел: это выведет из организма дурную жидкость, расширит поры и согреет застывшую кровь, да и заражение на коже не убьет его внезапно.

Однако бедняга-англичанин был с нами как будто не согласен. Он все громче стонал, задыхаясь и кашляя, протягивал руки и в приступе боли раздвигал пальцы ног. А потом вдруг как-то внезапно затих. Словно потерял сознание. Не удаляя его от котла, Кристофано принялся прокалывать иголкой бубоны в трех-четырех разных местах, а после наложил на эти места пластыри из свиного сала. Завершив процедуру, мы переложили больного на постель. Он не двигался, но дышал. И тут мне пришло в голову: «Вот ведь как бывает: радикальному лечению Кристофано был подвергнут самый непримиримый хулитель его метода. Да, чудны дела твои, Господи!»

– А теперь пусть набирается сил, отдыхает и положимся во всем на Бога, – важно проговорил многоопытный целитель.

Мы отправились к нему в комнату, где он вручил мне котомку с мазями, сиропами, притирками и ароматическими веществами для паровых ванн, предназначенными для прочих постояльцев, ознакомив меня с тем, как всем этим пользоваться и каково ожидаемое терапевтическое действие, а также снабдил памяткой. Какие-то remedia были более действенны в отношении определенных органов и частей тела. Так, отцу Робледе, постоянно ощущающему беспокойство, угрожала самая смертельная из разновидностей чумы – та, что поражала сердце или мозг, зато в относительной безопасности была печенка. В общем, мне следовало не откладывая приступить к обходу постояльцев.

Силы мои были на исходе. Я решил дотащить все эти склянки, которые я уже ненавидел, до своей комнаты и лечь спать. Но на третьем этаже мое внимание привлек шепот. Это аббат Мелани поджидал меня, осторожно выглядывая из-за двери своей комнаты в глубине коридора. Делать было нечего, я подошел ближе. Не дав мне открыть рот, он шепнул мне на ухо, что необычное поведение кое-кого из постояльцев в последние часы внушало ему опасения относительно нашего положения.

– Неужто есть основания бояться за жизнь одного из нас? – прошептал я, и мне тотчас сделалось не по себе.

– Все возможно, мой мальчик, все возможно, – ответил он и быстренько втащил меня в свою комнату.

Закрыв дверь на задвижку, он объяснил мне, что бред Бедфорда, который он слышал через дверь, без всякого сомнения, выдает в нем беглеца.

– Беглеца? Но от чего он бежал?

– Изгнанник, ожидающий лучших времен, чтобы вернуться на родину, – поджав губы и напустив на себя жутко самоуверенный вид, ответил аббат, постукивая указательным пальцем по ямочке на подбородке.

И поведал мне кое-что об обстоятельствах, могущих иметь для нас большое значение в последующие дни. Загадочный Вильгельм, которого поминал Бедфорд, был не кем иным, как претендентом на английский престол принцем Оранским[61 - Вильгельм Оранский-Нассау (1650—1702) – статхаудер Нидерландов (1674—1702), король Англии, Шотландии и Ирландии (1689—1702). Оранский дом – старинная княжеская, а затем королевская династия].

Поскольку беседа обещала быть долгой, я устроился поудобнее.