Чужой выбор

– Хватит.

Врачи и сестры замерли, испуганные, обессиленные.

– Не может быть… – прошептал Себастьен.

Как анестезиолог, он чувствовал себя виноватым, хотя ничто не предвещало остановки сердца у пациента. Операция на бедренном суставе проходила вполне благополучно, как вдруг Виржилу пришлось ее прервать и заняться, вместе с Себастьеном, реанимацией, которая оказалась безуспешной.

– Пациенту было всего шестьдесят три года, и никаких противопоказаний, – почти неслышно добавил Себастьен.

Встретившись взглядом с Виржилом, он сорвал с себя маску и почти бегом покинул операционную. Перед тем, как последовать за ним, Виржил отдал необходимые распоряжения своей бригаде. Перебрав в памяти все этапы операции, предшествующие остановке сердца, и все усилия вновь запустить его, он сделал вывод, что никто из них не совершил ни малейшей ошибки.

Он нагнал Себастьена в коридоре, взял его за плечо и чуть ли не силой заставил обернуться.

– Ты сделал все, что мог. Я тоже. Да и все остальные…

– Но такого не должно было случиться! Так не бывает!

– Бывает. Примерно пять случаев на десять тысяч, и тебе это известно так же хорошо, как мне.

– Я изучил историю болезни этого пациента от корки до корки, провел необходимые анализы. Все показатели нормальные. Я поговорил с ним вчера вечером, и еще раз сегодня утром, – ничто не предвещало особого риска, более того, он даже не боялся операции!

– Согласен, согласен… Его родные здесь?

– Нет.

– Кого нужно оповестить?

– Там, в истории болезни, все написано.

– Ты сходи за ней и принеси ко мне в кабинет, мы вместе составим отчет.

Спокойный голос Виржила как будто слегка утешил Себастьена, и он спросил:

– Ну почему это случилось со мной?

– Не с тобой, старина, а с ним.

– Послушай, я трижды проверил все оборудование! Я точно знаю, чтό вколол ему, и ни на секунду не отошел от своих приборов!

– Да успокойся же, старина! Никто тебя не обвиняет.

– Ну да, как же! Когда такое случается, этовсегда ошибка анестезиолога.

– Или хирурга.

– Нет, ты вне подозрений, твоя операция проходила безупречно. Как и всегда…

– В операционной «всегда» не бывает. Случиться может все что угодно, и сегодняшний случай – тому подтверждение.

Виржил держался спокойно, хотя это несчастье потрясло и его тоже. Как главный врач ортопедического отделения он нес ответственность за смерть пациента. И теперь был обязан точно установить причины остановки сердца, объяснить, почему не удалась реанимация, и определить степень вины каждого члена своей бригады.

– Так я жду тебя в своем кабинете, – напомнил он Себастьену, стараясь, чтобы его голос звучал не слишком официально.

Филиппина себя не помнила от гнева. Весь день она пыталась связаться по телефону с Виржилом, но безуспешно: в ответ раздавался только бесстрастный голос автоответчика. Со времени ее приезда в Париж – а это было несколько дней назад – он не подавал о себе никаких вестей, и она, принимая это за провокацию с его стороны, дулась и тоже не звонила. Однако теперь уже настало время поговорить и объясниться, поскольку Филиппина не допускала и мысли о том, что их длинный роман может окончиться так внезапно. Поэтому она решила послать Виржилу эсэмэску, довольно сухую, с просьбой позвонить, когда у него наконец найдется для нее пять минут. После чего, поколебавшись, набрала номер Клеманс.

– Я тебе не помешала? – спросила она вместо приветствия. – Потому что у меня такое впечатление, что я всем вам мешаю!

– Да нет же, с чего ты взяла?

– С того, что Виржил даже не снисходит до ответа.

– Так он, наверно, еще в больнице.

– Ну, раньше он всегда находил минутку, чтобы позвонить мне, но это я комментировать не хочу… Короче, мне нужно с ним поговорить. Передай ему это, когда увидишь.

– Да, конечно. Тебе что-нибудь нужно?

– Разумеется, нужно! Например, все мои вещи. Если он решил со мной расстаться, во что мне верится с трудом, я хотела бы получить свою одежду, свои книги, в общем, все, что мне дорого.

– Понимаю…

– Ты?! Не уверена.

– Не нападай на меня, Филиппина, уж я-то ни сном ни духом не виновата в том, что между вами произошло.

– Ну, разумеется, ты мне не вредила сознательно. Но зато ты являла собой образцовую супругу и мать семейства и тем самым внушила Виржилу мысли, которые ему раньше и в голову не приходили.

– Послушай, ведь вы с ним вместе так давно, а он…

– Да нет, похоже, у нас уже не будет никаких «вместе»!

– …а он стареет.

– Детишки состарят его еще быстрее, и меня заодно!

Филиппина, не сдержавшись, выкрикнула это во весь голос, потом добавила, уже тише:

– Ладно, пока я хочу, чтобы мне вернули мои вещи. Но они не поместятся в чемоданах, да и нести их я в любом случае не смогу из-за больного локтя. Мне придется искать перевозчика, оформлять доставку. Словом, я думаю, что приеду через несколько дней.

Растерянная Клеманс ничего не ответила. Она была почти уверена, что Филиппина хочет приехать главным образом для того, чтобы увидеть Виржила и помириться с ним. Похоже, она не допускала мысли об окончательном разрыве. А дело шло именно к этому. Со времени отъезда Филиппины Виржил выглядел более спокойным и улыбчивым, был явно доволен жизнью, и вряд ли его порадовала бы перспектива очередного бурного объяснения с бывшей подругой.

– Если хочешь, я сама этим займусь, – решившись, предложила Клеманс.

– Это еще зачем? Я что – нежеланная гостья в вашем шале?

– Да нет, просто чтобы избежать…

– А я не хочу избегать Виржила, я хочу увидеть его, посмотреть ему в глаза!

– Хорошо, я передам ему, чтобы он тебе позвонил.

– Благодарю. Подумать только – мне пришлось просить о встрече с ним через тебя! Ладно, увидимся.

И Филиппина отключилась, даже не попрощавшись толком, чем сильно обидела Клеманс.

– Это кто звонил – твоя подруга-интеллектуалка? – иронически спросила Соня, занятая чисткой лотков для мытья головы.

– Боюсь, что уже не подруга, и вообще никто. Я понимаю, что она в ярости, что ее оскорбило поведение Виржила, но это ведь не причина, чтобы набрасываться на меня. Мы с ней вполне нормально ладили, много лет жили под одной крышей, и я думала, что стали подругами.

– Эх ты, простая душа! А как ты думаешь, почему она ни разу не пришла сюда постричься? Почему вы вместе не ходили по магазинам? Я так думаю: она смотрела на тебя свысока – и как на серенькую провинциалку, и как на женщину из простой семьи. Ты же мне рассказывала, что она парижанка и одевается только в Париже, что она богатая наследница и, мало того, с целой кучей ученых дипломов. Так какая ж ты ей подруга?! Тоже мне, размечталась!

Клеманс не стала возражать – Соня была трижды права. Между ней и Филиппиной никогда не было искренней близости или дружбы. Скорее уж обыкновенные приятельские отношения двух женщин, живших под одной крышей, но занимавшихся совершенно разными делами. Филиппина никогда не пыталась заинтересовать Клеманс своими изысканиями, не предлагала почитать написанные ею статьи. Она действительно ни разу не заглянула в парикмахерскую, хотя бы для того, чтобы купить шампунь. Но, несмотря на все это, Клеманс сожалела о ее отъезде. Отсутствие второй женщины серьезно нарушило распорядок повседневной жизни шале. Правда, Виржил с некоторым смущением заметил, что Клеманс не под силу выполнять одной все хозяйственные обязанности, например закупку продуктов или приготовление еды. Он даже предлагал поручить эти задачи уборщице и брался оплачивать ей дополнительные часы работы.

– А мы живем-поживаем, не думая о завтрашнем дне, – задумчиво проговорила Клеманс. – Я была так счастлива с Люком и девочками, так рада присутствию Виржила, нашего верного друга и замечательного соседа, что легко приняла в наш дом и Филиппину. Но ты, наверно, права: она меня не очень-то жаловала.

И она начала чистить свои ножницы и расчески, чтобы сложить их в ящик.

– Завтра придет наш новый помощник, – напомнила ей Соня.

Она стояла у окна, опираясь на щетку и глядя на улицу.

– Что ты там высматриваешь? – обеспокоенно спросила Клеманс.

– Да вон там какой-то тип… Нет, слава богу, это не он! Я стала трусихой, прямо как ты – мне всюду мерещится твой бывший.

– Жандармы запретили ему приближаться к салону и к шале. Мне кажется, на этот раз он подчинится. Понимает, что зашел слишком далеко.

– Но ведь есть еще и школа, и супермаркет, да мало ли мест, где он может тебя подстеречь… Когда он должен явиться к судье?

– Когда его вызовут, так мне кажется. Но они нам ничего не сообщают.

Шли дни, и Клеманс все меньше думала об Этьене, все меньше остерегалась его. И, несмотря на настойчивые уговоры Люка, отказывалась думать о переезде – очень уж гнетущее впечатление произвела на нее квартира, показанная Хлоей. Подойдя к Соне, она в свою очередь оглядела улицу, но не увидела никого подозрительного. Может, Этьен и вправду решил подчиниться приказу жандармов?

– Ты можешь идти, – сказала она Соне.

– А кто за тобой сегодня приедет?

– Мой свекор.

– Почему Виржил никогда за тобой не приезжает? Он же теперь вольная птица…

– Обещал прийти на днях, подстричься. Если хочешь, я тебе уступлю свое место, только предупреждаю: он уже присмотрел себе кое-кого!

Соня патетически вздохнула, рассмешив Клеманс, и указала ей на машину, затормозившую у обочины:

– А вот и Кристоф с близняшками.

Девочки, сидевшие сзади, радостно махали Клеманс, и ни она, ни Соня не обратили внимания на мужчину, который уходил прочь, сутулясь и пряча лицо под капюшоном.

Этьен так и не смирился с запретом жандармов. Он, конечно, понимал, что, упорствуя в своем стремлении встретиться с Клеманс, навлечет на себя крупные неприятности, однако всякий раз, принимая решение покинуть эти места, в последний момент давал задний ход. Он уже трижды собирал чемодан, но каждый раз снова распаковывал вещи.

В глубине бумажника он десять лет хранил фотографию Клеманс, сделанную во время их свадебного путешествия. Всего несколько дней в кемпинге на берегу моря, рядом с Кассисом. На снимке она была в купальнике, если можно так назвать две узенькие полоски ткани, которые страшно разгневали Этьена. Когда Клеманс появилась на пляже в этом соблазнительном «костюме», все мужчины начали на нее пялиться, особенно при выходе из воды, ведь купальник облепил тело. В тот же вечер он положил конец их путешествию и всю обратную дорогу гневно растолковывал ей, что она не должна показываться окружающим в таком виде – отныне он, и только он будет тешиться этим зрелищем.

Клеманс расплакалась, и это была их первая супружеская ссора.

С тех пор Клеманс мало изменилась – по крайней мере, насколько можно было судить, глядя на нее в одежде. Он готов был дать руку на отсечение ради того, чтобы хоть раз обнять ее. Такую, какой он знал ее, – нежную, любящую, покорную… Словом, идеальную супругу, которая некогда принадлежала ему –только ему! – и которую он никак не мог забыть. Почему? Неужели потому, что она сбежала, бросила его ради другого?! Во время процедуры развода она утверждала, что у нее никого нет, но Этьен был уверен, что этот автомеханик уже тогда соблазнил ее.

Он часами метался по комнате, сжимая кулаки, пытаясь подавить желание увидеть Клеманс, а когда становилось совсем невмоготу, все-таки выходил из дома и бродил возле парикмахерской. Он позволял себе пройти мимо ее витрины всего пару раз, не больше. Бросал внутрь беглый взгляд и шел дальше, сознавая, что сильно рискует. Но Клеманс почти всегда была занята очередной клиенткой, орудовала ножницами или феном. А иногда смеялась.

Этьен возвращался в свой убогий домишко, смотрел на открытый чемодан, раздумывал, но все его мысли крутились в голове впустую, не подсказывая нужного решения. Хотя он точно знал, чего хочет, – встретиться с Клеманс. И откровенно поговорить с ней с глазу на глаз. Неужели она посмеет сказать, что не думает, не сожалеет о нем?! И Этьен снова и снова спрашивал себя, как он мог согласиться на их развод? Ему следовало биться за нее до последнего, и тогда сегодня он, а не проклятый автомеханик был бы отцом этой парочки маленьких кривляк. И Клеманс покорно поджидала бы вечерами дома его, а не другого. Он бездарно проиграл свою жизнь, упустил свое счастье, позволил себя унизить, вместо того чтобы ударить кулаком по столу и сохранить то, что ему принадлежало.

И теперь он хотел окончательно прояснить ситуацию. А если его потащат к судье… ну, что ж, тем хуже. Лишь бы только это был мужчина – все-таки какой-то шанс, что его поймут. Иначе дело может осложниться, вспомнить хотя бы ту унтер-офицершу, которая допрашивала его в жандармерии. Черт бы подрал всех этих баб, возомнивших себя равными мужчинам! Феминизм, равенство полов и прочие дурацкие затеи приводили Этьена в ярость. В семейной жизни, в супружеских парах каждый должен знать свое место. Вот он, Этьен, никогда не гнушался самой тяжелой и неблагодарной работой, но даже представить себе не мог, что он моет посуду, готовит рагу, меняет пеленки младенцу или вяжет шарф. А уж спрашивать каждый вечер у жены разрешения заняться любовью, – такого он и вообразить не мог. Это разрешение он раз и навсегда получил от господина мэра в день свадьбы.

Этьен без конца перебирал одни и те же мысли, переходя от воодушевления к унынию, то собирая, то разбирая чемодан. И этим вечером, измучившись от сознания своего бессилия, дал себе неделю срока, ни дня больше, чтобы добиться своей самой желанной цели, ради которой он вернулся в Гап, – завоевать Клеманс.

– А правда, что мы уедем? Скажи, это правда? – шепотом спрашивала Эмили.

– Уедем… это правда? – эхом повторяла Жюли.

Девочки подстерегли Виржила у двери душевой. Как правило, они не заходили на его половину шале, но сейчас это было единственным способом оказаться далеко от родителей и деда с бабкой.

– Мы не хотим уезжать из шале! Неужели нас заставят?

Испуг, написанный на детских личиках, растрогал Виржила.

– Это совсем ненадолго, – ответил он вполголоса.

– А почему?

– Разве мама вам не объяснила?

– Нет! Никто нам ничего не объясняет, только говорят, что придется уехать. А мы хотим остаться. Если родители уедут, мы ведь можем остаться с тобой, правда? С тобой и с Филиппиной, когда она вернется.

Гордые своей придумкой, малышки нетерпеливо ждали ответа, задрав головы и ловя его взгляд.

– Красавицы вы мои, вы еще такие маленькие, поэтому за вас все решают родители. И, поверьте мне, они хотят вам добра, потому что любят вас.

От разочарования у девочек на глазах выступили слезы. И Виржил, в который уже раз, подивился сходству их эмоций. Они не только были похожи, как две капли воды, но и реагировали на все совершенно одинаково, почти в унисон. И хотя Эмили, более энергичная, выражала свои чувства первой, можно было с уверенностью сказать, что Жюли отреагировала бы точно так же, если бы успела.

– Ты, значит, не хочешь нас взять? – настаивала Эмили.

– Мои дорогие, вы же знаете, что я все так же сильно люблю вас, но я не ваш папа, и поэтому вы не можете жить со мной. И потом, ваша мама будет очень грустить, если вы не останетесь с ней, – вы об этом не подумали?

Двойняшки помотали головами и внезапно, одним дружным движением, повернулись, услышав голос Люка:

– Вы что тут делаете, девчонки?

– Ну… мы… разговариваем с Виржилом.

– Это-то я вижу. А почему не дождались, когда он спустится в холл? Вы же знаете, что вам не разрешается заходить на эту половину дома.

И, поскольку девочки упрямо молчали, он настойчиво спросил:

– Так что тут у вас за тайны?

Но двойняшки не произнесли ни слова, терзая рукава своих розовых пижамок.

– Ладно, идите вниз, к маме, скоро будем ужинать.

Малышки, толкаясь, кинулись к лестнице, а мужчины с усмешкой перемигнулись.

– Они волнуются из-за переезда, – объяснил Виржил. – И надеются, что Филиппина вернется сюда. Мне кажется, нужно придумать, как объяснить им ситуацию, – они слишком сообразительны, чтобы кормить их баснями.

– Но и рассказывать им про Этьена тоже довольно сложно, – возразил Люк. – Я не хочу их пугать.

Он помолчал, раздумывая и подыскивая слова, потом произнес, понизив голос:

– И уж конечно, не стану говорить, что хочу избежать опасности. Они же ничего не поймут, да еще сочтут своего папашу трусом.

– Нет! Ты просто ищешь для них и для их матери безопасное место, потому что оберегать их – твоя обязанность, ты ведь глава семейства.

– Оберегать от чего? От снежной лавины, от цунами? Нет, всего-навсего от какого-то типа, который приводит в дрожь всю семью! Мой отец – и тот смотрит на меня чуть ли не с презрением.

– Кристоф иногда все упрощает. На твоем месте он, недолго думая, набил бы морду Этьену, вот и все. Но мы-то с тобой знаем, что это делу не поможет.

– Ты уверен?

– Ну… как тебе сказать… Во-первых, не факт, что ты его одолеешь. А во‑вторых, ты при этом нарушишь закон.

– Закон?! А чем он нам помог, этот закон? Чем конкретно? Какая наивность – считать, что это «законное внушение» превратит волка в ягненка! В тот вечер на опасной дороге, когда ты подоспел вовремя, Клеманс грозила серьезная авария, а с ней в машине были девочки. Если этот тип оказался способен на такое, значит, он способен на что угодно.

Виржил не ответил, он счел, что лучше промолчать, чем дать Люку плохой совет.

– Твоя подружка Хлоя подыскивает нам съемную квартиру, но Клеманс не слишком нравится эта затея. Мы ее обсуждаем каждый вечер и никак не придем к согласию. Наверно, девчонки нас подслушали. Они же, как все дети, вечно торчат под дверями! Но по поводу Филиппины они уж точно не в курсе. Так что мне им сказать?

– Правду. Если уж мы окончательно разошлись, пусть знают правду.

– Ладно, я постараюсь их не расстроить.

И Люк растроганно улыбнулся. Он знал: Виржил сделает все возможное, чтобы оградить его дочерей от опасности.

– Ну а пока нечего им делать на твоей половине дома, мы им тысячу раз это внушали.

– Да они мне совсем не мешают. Ладно, пошли вниз, хочу спросить у Клеманс, что она думает о Хлое.

– Я вижу, тебя задело всерьез, да? И как успехи? Продвигаешься?

– Да я еще ничего не предпринял, пусть пройдет немного времени.

– Ну, во всяком случае, ты расцветаешь при одном только звуке ее имени! Хотя, когда приехал домой, у тебя был довольно мрачный вид.

– Это от неприятностей в больнице. Сегодня у меня пациент скончался прямо на операционном столе. Это серьезное происшествие, которого все у нас боятся, хорошо хоть, что такое случается крайне редко. Ну и конечно, уже начато серьезное расследование.

– Неужели это коснется и тебя?

– Все, кто мне ассистировал, работали безупречно, и я смело могу это засвидетельствовать, но главврача всегда подозревают в том, что он выгораживает свою бригаду. Поэтому мне приходится по десять раз отвечать на одни и те же вопросы, а это отнимает массу времени и выбивает из колеи. Что же касается моего анестезиолога, то он уже просто на пороге депрессии из-за того, что не заметил угрозы. Хотя там и замечать-то было нечего, все шло совершенно нормально.

Они помолчали, потом Люк объявил:

– Да, не завидую я твоей ответственности!

– Но тебе и своей хватает.

– Разве можно сравнивать?! Хотя у нас обоих полно других проблем…

– Что ж, попробуем решать их по мере поступления.

– А ты помнишь, что говорил твой отец, когда мы были молодые и переживали из-за какой-нибудь ерунды?

– Прекрасно помню! Бывало, хлопнет тебя по плечу и скажет: «Вот помяни мое слово: когда-нибудь будешь над этим смеяться!»

– А мы считали, что он издевается, и не верили ему.

– А ведь он был прав.

– Да, ты вечно его оправдывал! – со смехом ответил Люк.

– Потому что он – человек здравомыслящий.

– На лестнице послышался топот, это вернулись двойняшки.

– Велели спускаться, ужин готов! – торжественно объявила Эмили.

– Готов, – настойчиво повторила Жюли.

И хотя девочки исполняли порученную им миссию, они не забыли, что им запрещено вторгаться на эту половину шале, и тотчас убежали.

Когда схлынул гнев, Филиппину начала мучить тоска. Она скучала по Виржилу куда сильнее, чем могла ожидать. Не встречать его каждый вечер, не просыпаться рядом с ним каждое утро было невыносимо, создавало ощущение гнетущей пустоты. Долгие годы она пребывала в твердой уверенности, что ее любит и желает красавец-мужчина, блестящий и благородный, и что все женщины вокруг завидуют ей. Было отчего почувствовать себя счастливой избранницей, преисполниться уверенности, продолжать вести свободную, независимую жизнь. Виржил всегда был рядом, заботливый, предупредительный, желавший для себя только одного – жить в горах, что ей совсем не мешало. Конечно, с недавних пор его просьбы завести ребенка стали более частыми, более настойчивыми, но она до поры до времени уклонялась от них достаточно мягко, чтобы их отношения от этого не страдали. По крайней мере, так ей казалось.

Что же делать, чтобы вернуть Виржила? Она знала, что все еще нравится ему, но теперь этого было недостаточно. Тогда что ей предпринять? Согласиться родить ему этого чертова младенца? На это она никак не могла решиться, в твердой уверенности, что имеет право еще на несколько лет полной свободы, перед тем как надеть на себя цепи материнства. И зачем только Виржил прибег к этому шантажу?! Никто в мире не имел права заставлять ее, принуждать к чему бы то ни было! В детстве окружающие ее баловали, потакали любым ее капризам. Вдобавок ей повезло вдвойне: она была красива и богата, что позволяло преодолевать любые жизненные трудности.

Сразу после приезда в Париж Филиппина встретилась со своим научным руководителем, но теперь ей никак не удавалось углубиться в работу – мыслями она была там, в Гапе. Кроме занятий диссертацией, она посещала физиотерапевта, чтобы разработать поврежденный сустав, ходила с друзьями по театрам и выставкам, обсуждала денежные дела со своим нотариусом, но ничто не помогало ей отвлечься и забыть о Виржиле, – он по-прежнему был главной из ее проблем.

Филиппина долго перебирала всевозможные способы разрешить ситуацию и даже позвонила Летиции, чтобы попросить ее о помощи, но та находилась в Женеве, у своего швейцарского друга. Оставалось лишь одно – вернуться в Гап под предлогом сбора своих вещей. Она не собиралась ехать прямо в шале, а решила остаться в городе, чтобы ближе к вечеру застать Виржила в больнице. Подальше от Люка, Клеманс и их двойняшек. Тогда они смогут поужинать вдвоем где-нибудь в городе, объясниться, понежничать и вернуться к прежней жизни…

Только одно не давало Филиппине покоя – существование другой женщины, той самой Хлои, которая осматривала их шале и представляла собой потенциальную угрозу ее счастью. До сих пор Филиппине никогда не случалось ревновать Виржила, – это чувство было для нее новым. Все прежние романы – до того, как она поддалась чарам своего прекрасного хирурга, – заканчивались по ее инициативе; когда ей надоедал очередной партнер, она сама порывала с ним. У нее никогда не было соперниц, и теперь она спрашивала себя, каким оружием ей бороться с этой женщиной? Неужели такая заурядная особа, как Хлоя, может привлечь такого обольстительного красавца, как Виржил?! Это же просто нелепо – и тем не менее… Мысль о том, что он влюбился в другую, была мучительной, невыносимой. Стоило гордой, волевой Филиппине представить Виржила, плененного этой маленькой брюнеткой, как ей хотелось плакать. Она так ясно помнила его влюбленный взгляд, легкую улыбку в уголках губ, чуткие руки и нежный голос – словом, всё, что доселе предназначалось ей одной, а теперь, может быть, достанется Хлое. Неужели в обмен на обещание отцовства? Или, хуже того, это любовь с первого взгляда? Нет, Филиппина отказывалась верить в такую напасть – страшнее историю даже представить себе трудно. К тому же для этого Виржил был слишком рассудительным, слишком рациональным, не мог он вот так, за пять минут, увлечься первой встречной. Увы, истина заключалась в том, что их отношения изжили себя, страсть утратила прежнюю остроту, и теперь Филиппине оставалось только одно – вновь завоевывать возлюбленного. Она поклялась себе добиться успеха и верила, что у нее хватит сил сдержать эту клятву.

Следуя совету брата, Хлоя послала Виржилу по электронной почте фотографии двух шале, выставленных на продажу, добавив к снимкам подробное описание. Одно шале находилось рядом с перешейком Де Нуайе, второе чуть в стороне от лыжной станции Жу-де-Лу. Хлоя была уверена, что ни то, ни другое не заинтересует Виржила, но Дамьен утверждал, что нерешительные покупатели часто вдруг соблазняются вариантами, которые их раньше не привлекали, более того – разительно отличались от того, что они искали. Чтобы получше представить Виржилу оба дома, она добавила к снимкам несколько любезных слов, избегая при этом всякой фамильярности. Как она и ожидала, Виржил ответил в тот же день. Он хотел ознакомиться с подробностями дела и предложил обсудить их – конечно, при личной встрече, за обедом в ресторане. Но Хлоя решила уклониться от приглашения и написала, что предпочитает зайти к нему в больницу, выразив надежду, что он найдет в своем плотном рабочем графике время для короткого разговора за чашкой кофе. Виржил был опытным игроком – он ей уступил.