– Не делайте таких разграничений. Страдающий амнезией еще не значит совершенно потерявший память.
– Хорошо! Давайте ближе к делу! И постараемся не остаться здесь на ночь!
Неухоженная, но с характером. Может, даже властная. Это ему как раз нравилось в женщинах. Он пояснил:
– Все клетки человеческого тела поглощают кислород, переносимый красными кровяными тельцами. Но если есть среди них особенно прожорливые, то это, вне сомнения, нейроны гиппокампов, их два, и расположены они в медиальных височных отделах полушарий. Их форма напоминает хвост морского конька. Потому они так и называются.
– Логично для гиппокампов…
Прежде чем продолжать, Ванденбюш изобразил улыбку:
– Мы можем представить себе эти крошечные зоны как пункты сбора воспоминаний, ответственные за передачу свежих данных, эмоций, полученных от кратковременной памяти, и перевод их к различным областям долговременной памяти.
Он умолк, заметив, что Люси с трудом успевает записывать.
– Скажите, у вас в полиции что, нет диктофонов?
Не поднимая головы от своего блокнота, Люси с раздражением взглянула на него:
– Пожалуйста, продолжайте.
Доктор подстроился под ее темп и заговорил медленнее:
– Множественные проходы информации через гиппокампы, той информации, которую человек хочет сохранить, позволяют ей остаться в коре головного мозга, в зоне, отвечающей за автобиографические события и факты эпизодической памяти, чтобы создать воспоминание. Но хоть на мгновение лишите гиппокампы кислорода или сахара, и они засохнут, как блины. И пострадает фабрика по производству воспоминаний. Речь идет о необратимых поражениях, являющихся последствиями кислородной недостаточности.
Отхлебнув горячего шоколада, Ванденбюш скривился. Такой же невкусный, как в клинике Свингедоу.
– Гиппокампы действительно крошечные, размером всего несколько миллиметров, что увеличивает их уязвимость. Они первыми страдают, когда кровь перестает циркулировать в мозгу. В большинстве случаев они выживают после подобных воздействий. Однако Манон тогда находилась в состоянии сильнейшего стресса. При этом уже было доказано, что глюкокортикоиды, выделенные по причине стресса, а именно кортизол, уменьшают нейрогенез в гиппокампах и атрофируют их. Подобные клинические случаи были констатированы, например, у воевавших во Вьетнаме американских солдат или у детей – жертв инцеста, которые, говоря научно, представляют наиболее благоприятную среду для повреждения памяти.
– Каков же вывод?
– Относительно Манон скажем, что асфиксия, а следовательно, нехватка кислорода серьезно повредила еще прежде пострадавшие гиппокампы.
– Только повредила или окончательно разрушила?
– И то и другое. Если бы они были полностью поражены, у Манон проявлялись бы необратимые нарушения ощущения пространства. Она была бы совершенно дезориентирована и не способна существовать без посторонней помощи. Это, кстати, относится к основной массе моих пациентов. Однако у Манон левый гиппокамп сегодня функционирует на десять процентов своих возможностей, а благодаря нашей программе мы каждый месяц получаем дополнительный объем. Манон может хранить словесную или звуковую информацию в течение трех или четырех минут, а это даже дольше, чем если бы она ее записала и часто перечитывала.
– Выходит, ее память похожа на… затухающий огонь, который оживляют, подбрасывая дрова?
– Если хотите. А если этот огонь, как вы говорите, не поддерживать, все исчезает… Манон забывает. Чтобы закреплять в памяти, она день за днем должна слушать аудиозаписи, запуская их многие десятки раз. Ей приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы сохранить крошечное количество информации.
– Это чертовски сложно понять. Признаюсь, мне с трудом удается.
– Представьте просто, что вам в младших классах задали выучить стишок. Вы читаете его один раз и ничего не запоминаете. Если вы будете перечитывать его каждый день по многу раз, то в конце концов выучите наизусть и сможете без запинки рассказать у доски перед всем классом. Но потом, если вы перестанете его повторять, он постепенно сотрется из вашей памяти, оставив только какие-то обрывки фраз вроде: «Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…» Именно так функционирует память Манон. Только непрерывное повторение дает ей возможность выучить. Тогда ее памяти удается восстановить информацию, но без сопутствующих ей ощущений. К тому же в определенный момент, без тренировки памяти или ее поддержания, чтобы быть точным, почти все в конце концов исчезает.
Ванденбюш приложил указательный палец к своему правому виску:
– Что же касается ее правого гиппокампа, того, от которого зависит зрительная память, то он атрофирован на девяносто пять процентов. Войдите в палату, молча пожмите ей руку и выйдите. Если что-то ее отвлечет: какой-то шум, автомобильный гудок или гром, тогда, даже если вы вернетесь через минуту, она вас не узнает. Ее мозг не в состоянии хранить образы или лица.
Люси в задумчивости грызла ручку.
– Короче говоря, Манон напрочь забыла все, что произошло после нападения, но не то, что было прежде? Обратная амнезия?
– Скажем так: Манон забыла все, что она не записала и не попыталась выучить, то есть девяносто девять процентов своей жизни. К тому же ретроградная амнезия, так называемая амнезия «путешественника без багажа», почти всегда сопровождается антероградной. Так что утрата воспоминаний касается, в разной степени, и периода, предшествовавшего этому… низвержению в страну забвения. В случае Манон это полная утрата воспоминаний, относящихся к тому, что произошло за два месяца до нападения, воспоминания о еще более отдаленных событиях постепенно стабилизируются.
– То есть это значит, что она, например, не может вспомнить лицо грабителя… Или каким образом он на нее напал…
– От вас ничего не скроешь. Ей бы пришлось заучивать наизусть протокол с описанием совершенного на нее нападения, можете себе представить? В любом случае из-за своего правого гиппокампа она не узнает его в лицо. Она превратилась в так называемого прозопагностика[10 - Прозопагнозия, или лицевая агнозия, – это расстройство восприятия лица, при котором способность узнавать лица потеряна, но способность узнавать предметы в целом сохранена.]. Даже если она тысячи раз будет рассматривать вашу фотографию, «физически» она вас все равно не узнает. Только слова или интонации смогут ей что-то подсказать. Ее мозг слеп, хотя и не полностью глух…
Люси постучала ручкой по своему блокноту:
– И все же… Что касается остального – других ее… способностей… Они действительно остались прежними?
Доктор кивнул:
– Манон невероятно умна. Она полностью сохранила способность решать сложные проблемы. К тому же она представляет собой пример на редкость организованного человека. В этом ей очень помогает новая технология. «N-Tech» со встроенным GPS и мобильный телефон всегда при ней, что бы она ни делала. Все в ее жизни распланировано, отмечено, записано. Что надо делать, чего следует избегать. Абсолютно все. Она – образец невероятной дисциплины. Сходите в ее квартиру, и вы поймете…
– Вы там уже бывали?
– Разумеется. Для меня первоочередной задачей является знакомство с условиями жизни моих пациентов.
– Ну да, конечно.
Поколебавшись, Ванденбюш продолжал:
– Знаете, Манон и прежде, до всех этих проблем, была женщиной неординарной. А теперь она еще больше отличается от остальных. Она компенсирует необходимость хранить воспоминания при помощи своего ума. Она приспособилась к своему недугу.
– В чем неординарной?
Ванденбюш с гримасой отвращения допил шоколад и бросил стаканчик в урну.
– В двадцать два года Манон получила диплом одного из самых престижных университетов. В двадцать три стала магистром математики в…
Люси совершенно непроизвольно подняла голову от блокнота и посмотрела на собеседника:
– Продолжайте, пожалуйста…
– …в Технологическом институте штата Джорджия, в Соединенных Штатах. Потом… гм… Сложно четко обрисовать область ее исследований… Я сам не очень-то в этом разбираюсь, но Манон обладает даром просто и с увлечением рассказывать о том, чем она занималась раньше.
– И все же попробуйте. Хоть я из полиции, но мозги у меня есть.
Ванденбюш показал два ряда прекрасных белых зубов:
– Манон трудилась над одной из семи математических задач тысячелетия, касающейся… «качественной характеристики решений систем дифференциальных уравнений», над которой бились величайшие математики. Это настолько трудные задачи, что Математический институт Клэя[11 - Математический институт Клэя – частная некоммерческая организация, расположенная в Кембридже, штат Массачусетс (США). Был основан в 1998 году бизнесменом Лэндоном Клэем.] в Кембридже объявил премию в миллион долларов тому, кто найдет решение.
Люси присвистнула:
– Стоит поломать голову!