Дочь понтифика

Приспешники, слуги, лизоблюды, льстецы-профессионалы один за другим куда-то бесследно исчезают, и святой отец испускает дух на глазах одного лишь Родриго. Неизменное присутствие племянника у смертного одра дяди очень трогательно. Он в прямом смысле слова не отходит от изголовья умирающего, хотя прекрасно должен осознавать, что ему это еще могут припомнить.

Другим-то припомнили и не такое! Вокруг уходящего папы началась настоящая зачистка. Старший брат Родриго, Педро Луис, префект Рима, вынужден был за два дня до окончательного ухода понтифика бежать из города, переодевшись в чужое платье и изменив внешность, чтобы избегнуть расправы. (Кстати сказать, этому Педро Луису, хоть он и из Борджиа, решительно не везло: укрывшись в Чивитавеккья, он вскоре подхватил малярию и вслед за отцом отошел в лучший мир).

С Родриго дело обстояло совсем иначе. На улицах Рима убивают испанцев и тех, кто имеет к ним хоть какое-то отношение, – с головы кардинала Борджиа и волосок не падает. Разве что дворец разграбили по наущению семейства Орсини, но ни жестом, ни словом любимый племянник покойного папы не выказал по этому поводу своих чувств. В общем и целом его оставили в покое невредимым. Почему же? Смешно сказать, но, кажется, незаурядные способности и ум оставались в те времена в чести. Как и репутация человека незаменимого и обладающего непревзойденными талантами. Как и поддержка новых влиятельных персон. Во всяком случае, двадцатисемилетний вице-канцлер так и будет пребывать в этой должности на протяжении четырех последующих понтификатов; только сам воссев на священный престол, он волей-неволей вынужден будет отказаться от нее.

Но мы несколько забежали вперед. Вернемся немного назад. С кончины Каликста III минуло восемь лет, и в 1466 году (или годом позже) кардинал и вице-канцлер Родриго Борджиа встречает самую главную женщину своей жизни – именно она спустя некоторое время произведет на свет Лукрецию.

Ваноцца Каттанеи

Представьте себе девушку неземной красоты, происхождением, возможно, из Ломбардии – высокую, стройную, изящную и очаровательную. И, что не менее важно, умную – иначе она не смогла бы так долго царить в сердце столь многоопытного и могущественного мужчины.

Имя – Джованна деи Каттанеи. Близкие зовут ее Ваноццей. В момент встречи с Родриго ей было около двадцати лет, ему – тридцать пять. Кардинал, как бы скрывая возникшую связь, устраивает любовницу в большом красивом доме, куда, не очень-то таясь, приходит каждый вечер.

В те годы общество не особенно осуждало служителей католической церкви за интрижки с особами противоположного пола вне зависимости от их происхождения и социального статуса. Однако некоторую видимость приличий принято было все-таки соблюдать. Если желаете, называйте это ханжеством, наглядно изображенным Мольером в его «Тартюфе». Впрочем, здесь случай особый. В отличие от прошлых своих связей подобного рода Родриго теперь не только ищет плотских утех, но и выстраивает отношения почти домашние. Дети, рожденные Ваноццей от кардинала, будут расти и воспитываться в атмосфере почитай что семейной. Разумеется, отец не может официально считаться таковым; что же, на эту роль придется назначить кого-нибудь другого. Выбор вице-канцлера падает на Джорджио делла Кроче, немолодого уже папского секретаря. Излишне говорить, что весьма высокую должность в Ватикане подставному папаше выхлопотал истинный. За исполнение дополнительных обязанностей последовала, само собой разумеется, прибавка к зарплате.

А что же сам Родриго? Он – дядя, любящий и чрезвычайно ласковый. Такой щедрый: приходит каждый вечер, и всегда с подарками. В доме есть небольшая комнатка, внизу, на первом этаже, скрытая за потайной дверцей. Итак, смеркается. Подставной муж исчезает; ближе к ночи (о! какая приятная неожиданность!) появляется дядя-кардинал. Обнимает и целует детишек, идет в свою опочивальню как бы спать, но через некоторое время потихоньку отправляется к уже поджидающей жене суррогатного отца. Если по дороге попадается ребенок, ищущий маму, потому что приснился страшный сон, дядя успокаивает несмышленыша, берет на руки, уносит в кроватку и даже поет колыбельную. А потом спешит убаюкать мамочку.

По правде говоря, из всех ролей самую неутешительную приходится играть подставному мужу. Весь день изображать отца и супруга, на закате исчезать, на рассвете появляться вновь и опять изображать благоверного до вечера – не самое изысканное амплуа. Но когда за это неплохо платят и обеспечивают прочное должностное положение, можно и расстараться.

Однако, как и в любой комедии дель арте (а жанр этот как раз тогда входил в моду), неожиданно случился резкий поворот сюжета: в одночасье умер лжемуж, он же лжеотец. Уж не насильственный ли это слом композиции? Вовсе нет, здесь все чисто. Но в маленькой труппе образовалось вакансия, и, похоронив подставного отца своих детей, Родриго, проводя время в молитвах и слезах, прикидывает, кого бы назначить на освободившееся место. Ага, Карло Канале: поэт, ровесник Ваноццы – этот вполне подойдет. Естественно, за хлопоты вокруг небезутешной вдовы и воспитание чужого потомства ему тоже будет причитаться недурной оклад содержания.

Честно отрабатывая полученные преференции, Канале вскоре заметил, что его (не его) дети весьма одарены в самых разных областях. Особенно разносторонней и восприимчивой оказалась шестилетняя Лукреция. Ей с необычайной легкостью давались и латынь, и греческий; она запросто запоминала и стихи, и прозу, и научные сведения.

Минуло шесть лет, и мы вновь подходим ко времени эпизода, упомянутого в самом начале повествования, в предисловии: 23 июля 1492 года Иннокентий VIII, прозванный истинным папой за внушительное потомство, рожденное от него самыми разными женщинами, впадает в предсмертную кому.

Нельзя не отметить, что с тех пор, как умер Каликст III (а это было тридцать пять лет назад), избрание всех последующих пап проходило под самым пристальным присмотром Родриго Борджиа, чье умение просчитывать ходы и передергивать карты делало его все более незаменимым на посту вице-канцлера. Его креатурами были и Пий II, и Павел II, и Сикст IV, и помянутый Иннокентий; теперь кардинал решил, что настало время посадить на святой престол себя самого. Тогда не придется разыгрывать роль щедрого дядюшки, приходящего вечером и уходящего на рассвете: понтифику плевать на сплетни, которые непременно появятся, как только станет широко известно о его детях и метрессе. Но семья должна быть подготовлена, пора рассказать потомству правду.

Даже при отсутствии достоверных документов легко представить себе сцену признания. Он собирает вокруг себя семейство и говорит:

– Дорогие дети, ваш дядя скоро станет папой.

Крики, аплодисменты, объятия и поцелуи, все ребятишки в восторге: и старший, Хуан, которому восемнадцать, и шестнадцатилетний Чезаре, и Лукреция двенадцати лет, и Джоффре десяти.

Лукреция, прижавшись к Родриго, спрашивает:

– Но ведь мы по-прежнему сможем называть тебя дядей или ты станешь для нас вашим святейшеством?

Кардинал переводит дыхание, просит всех, включая Ваноццу и ее мужа, сесть поближе, и наступает момент истины:

– Нет, вам больше не придется называть меня дядей, потому что я не брат вашей матери. Карло Канале только кажется ее вторым мужем, а ваш покойный отец на самом деле не был вашим отцом.

Родриго Борджиа (папа Александр VI)

Дети ошарашены.

Первым приходит в себя Чезаре:

– Если так, то кто же мы и кто ты?

– Я отец, настоящий ваш отец. Не только духовный, но и плотский, породивший всех вас во чреве вашей матери.

Чезаре, с обидой в голосе:

– Значит, всю жизнь нас обманывали? Зачем?

– Затем, что кардинал и вице-канцлер с четырьмя детьми, рожденными от него любимой женщиной, – это скандал. Не хотелось вас в него втягивать.

Лукреция и Джоффре плачут.

– Вы сами всегда нам говорили, что лгать дурно, – рыдает дочь, – уж лучше горькая правда, чем сладкая ложь. А теперь оказывается, что всё в нашем доме какое-то вымышленное. Ты лгал, когда брал нас на руки, мама врала, ложась с тобой в постель, и муж у нее насквозь фальшивый. Что мы скажем нашим друзьям, если они с насмешкой спросят: «Так чьи же вы дети на самом деле?»

– А вы в ответ, – спокойно говорит Родриго, – спросите их: «А вы чьи?» Да будет вам известно, что в Ватикане и окрестностях законнорожденных можно по пальцам пересчитать. В любом случае знайте, что я всегда любил вас как своих детей, а теперь смогу делать это открыто.

– Почему же только сейчас?

– Все просто, дорогие мои. Через несколько дней я встану на вершину пирамиды, основание которой составлено тысячами людей. Эти, нижние, поддерживают вышестоящий ряд, более узкий. Те – следующий, который еще у?же. И так далее, и так далее – пока не дойдет до вершины. Те, что стоят внизу, должны подчиняться строгим правилам, иначе их либо раздавит чудовищным весом, либо вытолкнет наружу, и на смену придет кто-то более подходящий. Единственный, кому никогда не грозит быть ни расплющенным, ни выброшенным – тот, кто находится на самом верху, то есть папа. Лишь смерть может лишить его достигнутого. Вот почему ни сплетни, ни клевета, не говоря уж о неприятной правде, не будут способны затронуть ни меня, ни моих детей. «Так устроена пирамида», – говорят ученые умники. «Так устроен мир», – говорю я. И такое положение вещей вполне меня устраивает.

Хитросплетения страсти

Мы совсем забыли сказать, что незадолго до признания детям и признания детей своими Родриго встретил невероятно привлекательную юную красотку. Вот именно, речь идет о Джулии Фарнезе, представительнице семейства, которому в ближайшее время предстоит обрести необычайную силу.

Джулия выросла в деревне недалеко от Каподимонте, однако получила прекрасное образование, неплохо разбиралась в литературе, танцевала и музицировала, особенно хорошо играла на лютне. К моменту знакомства с кардиналом Борджиа девушка только-только достигла половой зрелости.

Джулия Фарнезе

Это была любовь с первого взгляда, способная потрясти горы. Еще бы – такая красота! Сам Рафаэль пожелал иметь Джулию своей моделью[12 - «Дама с единорогом» Рафаэля – предполагаемый портрет Джулии Фарнезе. (Примеч. переводчика.)].

Вице-канцлер был сражен. Ему пятьдесят восемь, он полон духовной силы, но еще и достаточно крепок телом, чтобы прижать к груди очаровательную нимфу четырнадцати лет.

Однако кто же свел эту сладкую парочку? Об этом позаботилась Адриана де Мила, двоюродная сестра Родриго и одновременно воспитательница Лукреции, а та, в свою очередь, была дружна с Джулией. И вот юной Борджиа неожиданно открываются сразу две тайны: любящий дядюшка – это, собственно говоря, ее отец, а отец – любовник лучшей подруги. Лукреция потрясена до глубины души.

Сложные душевные движения испытывает и Родриго. Он пока еще, увы, не папа – поэтому не может откровенно предаваться незаконной страсти на глазах у всей страны. Альтернатива же такова: либо отказаться от Джулии, либо, как это было уже однажды отрепетировано с Ваноццей, подобрать любовнице фиктивного мужа.

Второй вариант нравится кардиналу больше. Адриана и тут готова помочь. Как говорится, сор из избы выносить негоже, и на этот случай у Родриговой кузины есть сын – Орсино Орсини. Кандидатура подходящая, даже дважды: во-первых, находится, так сказать, в шаговой доступности; во-вторых, предполагаемый жених слеп на один глаз – всего-то и забот, что прижмурить оставшийся. Все складывается как нельзя лучше. Но надо торопиться: Джулия уже беременна – разумеется, от Родриго. Всем хочется, чтобы ребенок родился в законном браке.

Все эти обстоятельства и планы – не секрет для Лукреции, тем более что она живет в это время во дворце Адрианы. Что девушке делать? Как себя вести? По правде говоря, порой ее охватывает отвращение, ей хочется обсудить ситуацию с Чезаре, любимым братом, – ему она всегда доверялась в трудную минуту. Увы, тот в Пизе, учится в университете. Лукреция решает снова перебраться к матери, в родной дом.

Ваноцца заключает ее в объятия, и девушка заливается слезами: «Мама, у отца молодая пассия!» «Я знаю, – слабым голосом отзывается мать. – Тут целая интрига, и плетет ее твоя тетя Адриана. Я давно это поняла. Боюсь, теперь от меня избавятся».

И она, в свою очередь, разразилась плачем.

Надо признаться, что самые экстравагантные поступки сильных мира сего не вызывали до поры до времени не то чтобы общественного возмущения, но даже простого удивления. Беспринципность и бесстыдство в этой среде настолько были в порядке вещей, что нередко самые скандальные истории считались почти нормой. Старинные хроники повествуют о греховных делах, творящихся в Ватикане, без излишних эмоций. Но вот на исторической сцене под аплодисменты многочисленных клевретов и бессчетных родственников появляются Борджиа. Интерес публики – как в стране, так и за ее пределами – значительно возрастает. Ну ладно еще Каликст III, но уж его племянник Родриго… А Чезаре, сын последнего из названных, ставший, разумеется, кардиналом, а потом военачальником, этот-то каков?

Теперь дело не ограничивается доморощенными и благодушными, в общем-то, пасквилями: в хор вступают профессиональные менестрели и поэты-сатирики, бесстрашно рискуя вызвать гнев семейства Борджиа, безжалостного (как говорят) в преследовании противников и критиков.

Ситуация достигла апогея, когда разнесся слух о двойном инцесте: вы только подумайте, папа совратил дочь, да и родной брат Лукреции не остался в стороне. Какая гнусность! Впрочем, ни одного достоверного доказательства правдивости этих сплетен нет. На чем же зиждутся обвинения?

Свадьба – замковый камень триумфальной арки любви