В белый кармашек с вышитым – алым – сердцем.
Город, вращающаяся сцена.
Вокзал. Беговая дорожка. Фабрика. Велодром. Цирк. Университет. Гимнастический зал.
И кинематограф.
II
Все часы разладились. Били не в лад и колокола, исклеванные петушками флюгеров.
Часы били мертвенно и глухо. Удары падали вниз, словно птицы, словно спелые яблоки.
Но, в конце концов, кинематограф емок. Он может позволить себе шутки ради сместить время, как зеркало смещает пространство. Разве не встречаем мы самих себя в витрине напротив?
Ах ты, боже мой! Те, кто шел в лавку, встретились с теми, кто шел из лавки. Ну и дела!
Карл Великий, прекраснобородый император, забыл свой меч на подставке для палок рядом с тросточкой Чаплина.
Чаплин – сам Гамлет – вышел на сцену с этим мечом, не споткнувшись о тело Полония.
Воцарилось смятенье. Часы показывали сверхурочное время.
Тик-так!… Тик-так!… Тик-так!…
Наконец пробил запоздавший, недавно скончавшийся час. (Отзвук его отозвался в каждом сердце.) Час, у которого светлые глаза и лицо манекена.
В дверь заглянула печальная Улыбка – такая, как у всех. Бледные щеки, веер. Рука в белой перчатке, горлица на ветру – «Приди за мной, приди!…» и так далее. Она обращалась ко мне, как обращается к ветру развешанное белье. Ко мне? Почему же это? Не может быть. И однако…
Я обернулся к соседу справа.
– Простите, это меня?
Он трижды кивнул и сам улыбнулся.
Я подумал: «Значит, меня зовут. Какая-то дама. Из тех, которыми я так восхищался в детстве на карнавалах. Дама. Надо ей угодить».
Голова моя клонилась, словно ослабела пружина, и печально подрагивала, кидая скорбные взгляды на дощатый пол.
Рывок. Голова выпрямилась. Взор мой, словно ружье, выстрелил с отдачей в экран.
…Дама скончавшегося часа исчезла, как не бывало.
Теперь экран был закрыт железным мостом. Мост сильно дрожал. По нему и шли, и ехали.
Увидев автомобили, я захотел на улицу. Меня потянуло туда. Я больше не мог сидеть здесь. Весь дрожа, я вышел. Сердце мое кипело.
Меня толкали. Пинали. Швыряли. Я терялся, а порой застывал в изумленном раздумье.
(Иона бежит за трамваем, а тот его не глотает.
Звоночек падает в лужу и быстро тонет.
Пустота.)
Дверь моего дома кинулась мне навстречу. Она обрадовалась. Она похлопала меня по плечу.
Необъяснимая тяга повлекла меня в спальню. Словно мне нужно было что-то проверить. Словно хотелось убедиться, что я забыл портфель дома, а не на улице.
…Посреди комнаты я остановился. Я задумался. Я не знал. Не знал, к чему такая спешка.
(Чушь. Чепуха. Как это нелепо и порочно – приподнять покрывало, легкий подол постели! Кровать моя была белой, пышной, ленивой. Ах ты, что за глупость! Ничего не попишешь…)
Я провел ладонью по лбу. Я не знал, в чем дело.
И еще: проверить выключатель. Да будет свет! Однако…
Выключателя я не нащупал. Очевидно, я заблудился.
Я пробовал выловить рыбку из аквариума, но она ускользнула сквозь пальцы. Если вскипятить воду, рыбка прыгнет, как лошадь в цирке. Но я кипятить не стал.
В конце концов, помню, я пощупал себе пульс, немного тревожась. Однако рука искрилась электричеством, она обжигала, как металлический прутик.
Я выплеснул на пианино лейденскую банку. Посыпались звуки-искры.
Взрослые ноты и юные их подруги. (Совсем еще девочки, прямо для Сикстинской капеллы.)
Ах! Ох! Ах и ох!
Всю ночь мне снились шахматные партии.
III
На следующий день, под вечер, я по внезапному стечению мыслей понял причину моей беды.
(Радужные, радостные слезы брызнули на стол. Шесть полных блюдечек…)
Я внезапно вспомнил скончавшийся час, вселивший в меня тягу к бледности, вееру и руке, чайке на горизонте экрана. И я догадался, что искать надо – ну конечно! – в самой сердцевине девятнадцатого века.
Сердцевина девятнадцатого? Разверстый гранат столетия… Перед моим взором встал дом, которого, при всей его величавости, никто никогда не замечал. Все шли мимо него; никто на него не глядел.
Теперь – только теперь – открылась мне его прелесть, его особая сущность. В нем было что-то от пещеры Монтесинос[1 - Пещера, описанная в «Дон Кихоте».].
Я вышел на улицу, преисполненный решимости. Шел я быстро. Бодро. (Виадук. Люди. Еще люди. Еще. Снуют как челнок.)
А посредине этого всего – я, в спешке.
Кто-то тихо окликнул меня. Голос пролетел над моим плечом, и я не обернулся.