Властитель мой и господин

Девчонка шалая, – и до зари проплачем![14 - Перевод Георгия Шенгели.]

Это последний терцет “Усталости”, пятого из “Сатурнийских стихотворений”. Четыре первых Тина прочитала тихо, как и начало этого сонета – оба катрена и первый терцет, – но первый стих последнего терцета продекламировала громко и отчетливо: “Твой лоб на мой склони, ладонь в ладонь вложи”; естественно, Васко увидел в этом приглашение, призыв, и что бы вы сделали на его месте? Скорее всего, точно то, что сделал он: вложили бы ладонь в ее ладонь и лоб на ее лоб склонили и губы заодно прижали бы к ее губам. Но все-таки не он ее поцеловал, упирался Васко, для поцелуя губы должны двигаться, а он их только приложил к ее губам, они ведь так просили нежности, и тогда Тина вдруг уронила на стол Верлена и вскочила. Васко уж подумал: сейчас отпрянет и убежит, и больше он ее не увидит, и она ему больше ни слова не скажет, но Тина вместо этого заговорила на другом языке, искони всем понятном: порывисто обхватила его затылок и впилась в его губы.

Васко одной рукой держал ее талию, другой – затылок, вот теперь уже он целовал ее – в шею, в уши, а следователь, развесив уши, слушал мой рассказ: как Васко расстегнул остальные пуговицы на блузке прильнувшей к нему Тины и попытался расстегнуть бюстгальтер одной рукой, потом другой, потом обеими сразу, но никак – дурацкая застежка в четыре ряда крючков требовала умственных усилий и сложных манипуляций, поэтому он просто спустил бретельки, и Тина, которая бюстгальтер носила всегда, оказалась с обнаженной грудью.

Не так уж много есть на свете способов заниматься любовью, во всяком случае там, в Большом хранилище, выбор был невелик: стоя, прислонившись к стеллажам, или лежа – на полу или на столе. На стеллажах стоят книги, на полу жестко, холодно и неудобно, оставался только стол. Кто не видал такого в кино: чья-то рука лихо сметает с письменного стола бумаги и папки, и на освободившемся пространстве быстренько перепихиваются сослуживцы, и кто хоть однажды не мечтал о таком, может, и вы когда-нибудь прямо на этом столе, сказал я и игриво улыбнулся, но следователь не ответил, и я вернулся к Васко, он-то как раз примеривался, чтобы как в кино, но с тамошнего стола никак нельзя было все к чертовой матери скинуть на пол, на нем лежали не просто бумажки и папки, а Библия Гутенберга, корректура “Цветов зла” с пометками автора, оригинальное издание “Поры в аду” и аналогичное – “Сатурнийских стихотворений” – самые ценные редкости из Фонда редких книг, поэтому Васко оторвался от губ Тины и сказал: надо это убрать.

Только представьте себе эту парочку: распаленные взаимной страстью, изнемогая от желания, наполненные им до краев, они – представьте только – заставляют себя расцепиться, обуздать свои инстинкты, умерить пыл и бережно, с предельной осторожностью раскладывают книги по коробкам и ставят каждую коробку на место, потому что поставленные не на место книги в библиотеке из тысяч и тысяч томов – это книги пропавшие, их называют книгами-фантомами, и Васко этих фантомов боялся панически. Поэтому, снедаемые неотступным адским желанием, они методично, скрупулезно расставили книги по полкам.

Лишь после этого Тина легла на стол и чуть приподнялась, опираясь на локти, чтобы Васко снял с нее джинсы, у него не сразу получилось их стянуть, они застревали внизу, на ступнях, но, повозившись, он все-таки справился. Теперь на Тине оставались только синие стринги, и их она спустила ниже колен. Васко стал целовать ее губы, щеки, шею, груди, пробирался все ниже, сначала вертикально, потом концентрическими кругами – над и под пупком, с внутренней стороны бедер, Тина чувствовала его горячее дыхание, он все бродил, нерешительно, робко, несмело вокруг да около крошечной бездны, гулял по краю, будто боялся сгинуть в ней, пока Тина, изнывая, не схватила его за волосы и, жадно, требовательно придвинувшись, не прижалась сама к его губам.

Тогда язык Васко проник внутрь и, вместо кисловатого вкуса, как могло бы быть, ощутил жар, маслянистую влагу. Тина в истоме откинула голову на бархатную люльку, где только что лежала Библия Гутенберга, волосы ее растрепались, веки опустились, рот приоткрылся; Васко, пригнувшись и сжимая ее груди вытянутыми вверх руками, все ласкал ее языком, сначала тихонько, потом crescendo; Тина обхватила и все плотнее сжимала ногами шею, затылок Васко, так что он почти терял сознание и мог бы умереть, так вот сплюснутым; полупридушенный, еле слыша, как Тина прерывисто дышит и хрипло просит его продолжать, Васко, стараясь из последних сил доставить Тине удовольствие, неистово вылизывал ее, хотя она никак не ослабляла хватку; в момент оргазма Тина резко выгнулась и дернула голову Васко, он со всего маху ударился челюстью о край стола и без чувств замер у ее ног.

7

Тина часто вспоминала первые дни и недели жизни с Эдгаром, тогда им казалось немыслимым заснуть без секса, и спали они потом, сплетенные в единое тело о двух головах. С рождением близнецов график стал меняться, сначала с одного, а то и двух раз в день они перешли на раз или два в неделю, затем – на раз или два в месяц, и постепенно установился крейсерский режим, они трахались примерно так, как доктора рекомендуют употреблять спиртное: весьма умеренно.

Трижды в неделю, по вечерам Эдгар посещал фитнес-клуб – практиковал crossfit, burning cycle, boxe & rope или body combat, – много английских слов, попросту же говоря, потел, как лошадь, а в остальные вечера, когда у Тины были спектакли, сидел с близнецами, но все-таки выкраивал время покачать бицепсы и брюшной пресс, – все для того, чтобы в воскресенье пощеголять своими six pack[15 - Шесть кубиков пресса (англ.).] в Венсенском лесу, где он с приятелями, раздевшись до пояса, играл в бейсбол, – вот откуда взялась бита.

Насколько вечера Эдгара были энергично-спортивными, настолько дни – однообразно-унылыми; он добросовестно исполнял скучнейшие обязанности мелкого чиновника, ишачил, не разгибая спины, зарабатывал на жизнь и старался не думать, что в любой день она может кончиться; вставал рано утром, ехал в такси Uber