Dominium Mundi. Властитель мира

– Тебя только это и интересует, – укорил его брат.

– Что бы там ни говорили, – снова вступил Олинд, – а мне кажется глупым вот так перетряхивать войска. Когда люди остаются под личным командованием своих сеньоров, они сражаются и целенаправленнее, и эффективнее.

– Ты прав, – кивнул Энгельберт. Он вспомнил, как часто его упрекали в том, что он относится к собеседникам свысока, а потому попытался воздержаться от поучений. – Я думаю, что на самом деле Ватикан опасался, как бы слишком серьезная диспропорция в численности армий, собранных сеньорами, не поставила под угрозу хрупкое равновесие авторитетов, необходимое для успешного ведения такой кампании, как нынешняя.

Олинд, приоткрыв рот, глянул на Льето, который приподнял бровь, как если бы пытался расшифровать ответ брата, потом увидел, как тот, громко хрюкнув, уронил голову на плечо Энгельберта. Дудон прыснул, а Энгельберт покачал головой, задаваясь вопросом, за что Господь послал ему такое испытание, наградив столь пустоголовым братцем.

– Я понял твое объяснение, – заявил Олинд. – Однако мы все знаем, что некоторые бароны получили от папы определенные поблажки, позволяющие оставить основной костяк своих войск под своим же командованием…

В этот момент из всех громкоговорителей донеслось общее объявление, произнесенное бесцветным женским голосом:

Полк М тысяча триста девяносто шесть, подразделения с семидесятого по семьдесят девятое, немедленная погрузка в доке семьсот восемь.

– Это же мы! – воскликнул Дудон.

Льето мгновенно оказался на ногах:

– Наконец-то!

Все четверо выскочили из таверны и торопливо направились к указанному причалу. Нагруженные тяжелым багажом, они обильно потели, взбираясь по бесконечным пролетам в перегретой толпами атмосфере. Солдаты, в ожидании сгрудившиеся на переходах и лестницах, ворча, расступались, освобождая им дорогу. И все равно с лица Льето не сходила широкая улыбка, которой он приветствовал объявление о посадке их подразделения. Наконец-то он своими глазами увидит тот пресловутый военный колосс, во всех отношениях наипревосходнейший корабль: «Святой Михаил». А главное, его не покидала мысль, что едва он окажется на борту, как по-настоящему начнется крестовый поход – главное приключение всей его жизни.

Они несколько раз путались в лабиринте ведущих к причалам переходов, и дважды им пришлось возвращаться назад, к великому огорчению тяжело пыхтящего Дудона. Опоздав на немало минут, они наконец пристроились к очереди из солдат, ожидающих регистрации перед МТА – межорбитальным транспортным аппаратом; большая баржа грязно-серого цвета могла вместить сто двадцать восемь человек, не считая летного экипажа. Ее корпус, сравнительно простых очертаний, представлял собой огромное вздутое брюхо, снабженное четырьмя магнитными отталкивателями, служившими для маневров на поверхности, а сзади – двумя пульсационными реакторами, собственно и выводящими аппарат на орбиту.

Солдаты один за другим проходили регистрацию, и очередь медленно продвигалась. Их посадочный трап располагался выше других, чем Энгельберт и воспользовался, чтобы с интересом оглядеться вокруг. Многие другие МТА загружали своих пассажиров с этого же терминала. Большинство солдат казались веселыми и расслабленными, некоторые перекликались от одной очереди к другой или посылали приветственные знаки своим семьям, пришедшим их проводить. Часто чья-то жена или сын пробирались через защитные барьеры, чтобы в последний раз поцеловать мужа или отца под снисходительными взглядами охраны, которая затем вежливо загоняла их обратно. Энгельберт подумал, что легкомысленное настроение этих людей скорее наводит на мысль об отъезде в отпуск, чем об отправке на войну.

Переведя взгляд чуть дальше, он заметил другую очередь, куда менее оживленную, чем остальные. Контраст просто бросался в глаза. Там мужчины с мрачными лицами поднимались по пандусу, тяжело волоча ноги. Их пришедшие попрощаться семьи выказывали скорее отчаяние, чем беспечную веселость; кстати, их держали за заградительной лентой и не допускали никаких нарушений порядка. И в довершение всего офицеры, надзирающие за этой очередью, были нарочито вооружены.

Большинство солдат не обращали никакого внимания на это печальное зрелище, но Энгельберт слишком хорошо знал, о чем речь. Эти люди были бесшипники – эвфемизм, который использовали для обозначения мобилизованных насильно, которых принудительно набирали в самых неимущих слоях населения или среди студентов, по большей части антимилитаристов и вообще не очень склонных записываться добровольцами. Их использовали для выполнения работ, за которые не взялся бы ни один уважающий себя солдат, или же, напротив, для тех весьма специальных видов деятельности, где без нужного количества профессионалов было не обойтись.

Энгельберта всегда глубоко смущало это злоупотребление силой ради латания дыр в личном составе, но ему было прекрасно известно, что, когда доходит до дела, нужда свой закон пишет.

– Интересно, как нас расквартируют? – спросил Льето, прервав размышления брата.

Тот рассеянно ответил, не отводя глаз от зрелища внизу:

– Полагаю, как всегда: тесно и неудобно.

Когда наконец подошла их очередь, разводящий протянул им контрольную панель для идентификации. Они по очереди провели своими персональными месседжерами над портативным экраном, тот высветил их личные данные, а им переправил приказ о назначении. После этого они смогли подняться на корабль и устроиться в немногих пока свободных креслах. Места шли в четыре ряда, каждая пара располагалась лицом друг к другу. Толстые металлические предохранительные штанги соединяли подлокотники с изголовьями сидений, а страховочные ремни были вмонтированы непосредственно в кресла.

Как только все пассажиры пристегнулись, дежурные офицеры быстро закрыли дверцы и постучали в стену кабины пилота, подавая знак, что можно взлетать, как если бы речь шла о простом грузовике. Отталкиватели заработали, и транспортник закачался, приподнимаясь над ложементом, на котором покоился прежде. Использование магнитных полей вместо реакторов для выхода из порта и набора первых пятисот метров высоты позволяло не убирать причальные пандусы при каждом взлете, поддерживая тем самым определенный темп погрузки. Пока, высвобождаясь, их МТА кренился вбок, Льето заметил в иллюминатор, что на их место уже выдвигалось следующее подразделение.

Затем аппарат поднялся к полой вершине порта и прошел через рой челноков, постоянно снующих на подступах к Нахору. Энгельберт обратил внимание на свист в ушах – признак того, что кабину только что загерметизировали. Гудение отталкивателей вкупе с качкой вызывали довольно неприятные ощущения, и некоторых начало подташнивать. Но как только первые пятьсот метров высоты были набраны, включились реакторы, и сильный толчок, полученный аппаратом, приковал всех к креслам. Дудон изо всех сил стиснул зубы, опасаясь, как бы ужасная вибрация, через которую они проходили, не бросила их вниз. Люди полностью сосредоточились на собственном дыхании – настолько трудной задачей вдруг стал этот простой рефлекс при таком ускорении. Только у одного хватило сил, чтобы испустить радостное «ура!», – у Льето.

Облака за иллюминаторами мелькали так быстро, что возникал эффект стробоскопа. Потом голубое небо сменилось серым, чтобы через несколько минут превратиться в чернильную черноту.

* * *

Ч – 27:44

«Проходите! Давайте проходите!» – орал один из стражников, знаком заставляя нас поторопиться. А ведь он прекрасно видел, что цепочка бесшипников продвигается в собственном ритме. Кричать на людей было бесполезно. Наверно, невольно я злобно глянул на него, потому что он задержал на мне пристальный взгляд. Я тут же отвел глаза. В последний раз я чуть не нарвался на разряд оглушителя Т-фарад.

К несчастью, краем глаза я увидел, что он подходит ко мне, поигрывая дубинкой. Я опустил подбородок, скрывая, как дернулся мой кадык, когда я сглотнул. Я категорически не желал доставить гадине вроде него удовлетворение тем, что он способен простым взглядом запугать насильно мобилизованных.

– Альберик… Вильжюст, – прочел он на бейдже, прикрепленном к моей рубашке. – Ну и дурацкое имечко!

Даже если бы у молодчика не было разрешения бить бесшипников, ни перед кем потом не отчитываясь, я все равно не знал бы, что ответить на такое бессмысленное замечание.

– Желаешь получить маленький разряд, Вильжюст? – спросил он, приблизив свою пасть прямо к моему лицу.

– Нет!

Я старался не дышать носом, чтобы не так чувствовать тяжелый запах из его рта.

– Тогда лучше бы тебе пялиться на свои башмаки, а не на парня с оглушителем.

– Да! Мне очень жаль.

– Еще бы не жаль! А будет куда жальче, если вылупишься еще раз.

Ну и вонючка!

Проблема таких сцен в том, что они происходят буквально в несколько секунд, а мне потом требуется много часов – а то и дней, – чтобы побороть гнев, вызванный унижением. И я знал, что до окончания этой кампании мне предстоит пережить еще немало подобных сцен.

Вместе с группой других насильно мобилизованных я пробыл в Нахоре только двадцать четыре часа и уже жалел, что позволил себя рекрутировать.

Мой приказ об отправке пришел всего несколько недель назад, и, хотя я предполагал, что этот день настанет, я испытал настоящий шок. Когда меня призвали в армию крестоносцев, я долго колебался, не сбежать ли, как многие из моих друзей, в Центральную Африку, где христианское владычество еще не так укрепилось и я на некоторое время оказался бы вне досягаемости для репрессий. Но в конце концов официальное обещание после окончания крестового похода вернуть на Землю всех бесшипников, кто этого пожелает, и предоставить им безоговорочную свободу перевесило чашу весов в пользу армии. Лучше уж, сжав зубы, потерять три или четыре года, чем находиться в бегах всю оставшуюся жизнь.

Но теперь, когда принятое решение приобретало конкретную форму и я имел возможность составить представление о военных, которые нас окружали, и о том презрении, которое они к нам испытывали, я уже не был так уверен, что выдержу несколько лет в рядах армии.

Думай о Гийеметте и об отце.

Это единственный способ не сломаться: не забывать, ради кого я это делаю.

Когда перевозивший всех насильно мобилизованных в Нахор транспортник муниципальных войск остановился перед отделением полиции Вернона, папа крепко прижал меня к себе, а Гийеметта, моя сестра, разрыдалась. В свои неполные семнадцать лет она только и искала, как бы со мной поцапаться, но в глубине души очень меня любила. Я все же был ее старшим братом. А в придачу еще и единственной надеждой семьи на будущее.

Такое заявление звучит довольно претенциозно. Однако это чистая правда.

Пока я был маленьким, папе удалось отложить достаточно денег, чтобы записать меня на парижский факультет биоинформатики. Это было большой жертвой, потому что, помимо расходов на такого рода обучение, я еще и должен был уйти с работы, чтобы переместить свою задницу на университетскую скамью. А значит, я больше не приносил денег в семью, зато дорого ей обходился.

Поскольку это современное направление почтенной науки информатики могло изучаться только с пультов биоСтрукта, закупка учебного оборудования полностью поглощала наши скудные семейные накопления. На протяжении долгих лет учебы мне часто становилось очень стыдно при мысли о том, какую нищенскую жизнь ведут отец и сестра, пока я тут отрываюсь за пультом сверхсовременных машин.

Но хотя от людей вроде нас это требовало значительных финансовых усилий, оно того стоило. Получаемое мной образование после его завершения в принципе должно было гарантировать должность узкого специалиста высшей квалификации в промышленности или даже в армии – но уже не как насильно мобилизованного – и обеспечить таким образом достойный доход для всей семьи. Не стоит забывать, что к тому моменту папа будет уже слишком стар, чтобы работать.

Извещение о призыве в крестовый поход пришло полтора года назад, почти в сочельник. На тот момент до получения диплома мне оставался еще год, поэтому меня сочли годным к моменту отправки весной 2204-го. Вообще-то, прогнозисты утверждали, что эта кампания продлится не больше трех-четырех лет Относительного Времени, включая возвращение, а значит, меня не будет на Земле около пяти-шести лет.

Когда я вернусь, папе стукнет чуть больше шестидесяти пяти, и, вероятно, ему предстоит работать лет пять-шесть, пока я не найду постоянную должность в какой-нибудь серьезной компании. Если все пройдет хорошо, это принудительное рекрутирование не станет катастрофой для семьи. Вот почему скрепя сердце я подчинился мобилизации, а не сбежал за границу.

И наконец, если уж быть совсем честным, все эти соображения, конечно, сыграли свою роль в принятии окончательного решения, но не они были определяющими. Меня убедил Некто.