Янтарная Цитадель

– Но без Башни что останется в память о моем царствовании? Кто будет знать, что я когда-либо топтал землю? Не перечь мне, Мабриана! Это измена!

– Нет! – воскликнула она.

Широкий рукав кафтана распахнулся, и на белой рубашке царица увидала кровавое пятно.

– Что с тобой? Ты ранен? Как?

Гарнелис покосился на пятно и молча поправил рукав. Под ногтями его Мабриана заметила запекшуюся кровь, и с безмолвным ужасом осознала, что это не кровь ее мужа.

– Об этом больше не будем. – В шепоте его таилась смертельная угроза.

Царь встал. Тьма захватила его совершенно, оставив от Гарнелиса только башню тени. Лицо его казалось каменным шаржем, отражающим одно лишь бесчувственное упорство и упивающуюся собой боль. Он снова ушел от Мабрианы, а страх только усиливался.

– Нет, Мабриана, – прошелестел он голосом холодным, пустым и бессветным, точно пещера. – Это ты стала чужой.

Сидя на залитом лунным светом склоне, Гулжур методично полировал маслянистую поверхность кровавика. Он не любил работать с камнями – даже отколотые, они оставались частью земли. Их огнистая сила, порождающая людей, элир, подземцев, была ему чужда. Однако были минералы, к которым он чувствовал сродство. Смешанные руды, темные камни без явной кристаллической структуры, пириты, самородная сера, сизые шестеренки бурнонита – все маслянистое, летучее, потаенное.

По гладкой поверхности камня побежали темные радуги. Дозволяющий тонул взглядом в его глубинах, погружаясь рассудком… в бездну. Он шел по бесконечной черной тропе под сияющим черным небом.

– Содействующий?

К нему приближалась еще одна фигура, настолько же бледная, насколько сам Гулжур был сер и безлик.

– Дозволяющий, – проговорила бледная тень. Приветственным жестом они скрестили руки перед грудью, соприкоснувшись ладонями. – Где ты?

– Где-то под городком, называемым Скальд, – ответил Гулжур. – Скучаю. Мне нужна работа посерьезнее.

– Слишком все просто, не так ли? Я свободно брожу по Янтарной Цитадели, и никто даже не думает заподозрить меня. Все доверяются моему обличью. Я снова и снова спрашиваю себя – как вышло, что люди победили нас? Возможно, ты скучаешь, но я наслаждаюсь превыше всякого описания. – Содействующий глумливо усмехнулся.

– Ты слишком уподобляешься людям, – кисло промолвил Гулжур. – Не станем забывать – они все же нас победили. И мы действуем в тайне по своей слабости.

– Гулжур, извечный реалист.

– Само собой. Кто-то должен сохранять трезвый ум. Как продвигаются дела с царем? Ты подчинил его, Жоаах?

– Нет, нет! – возбужденно проговорил Содействующий. – Если ты ждешь этого, ты ничего не понимаешь. Все, что он делает, он делает по собственной воле. Я лишь облегчаю ему путь – стою рядом, слушаю, понимаю, когда советники-люди шарахаются. Я подталкиваю его в нужном направлении. Когда ему нужен совет, я всегда готов ему подать. Я предчувствую его настроения. В этом и прелесть, не так ли? Я не подчиняю царя. Я лишь исполняю его желания.

Гулжур терпеливо кивнул. Он был намного старше Жоааха.

– Я знаю. Мои слова были поспешны. Полагаю, ты находишь награду в своих трудах?

Глаза Содействующего вспыхнули.

– Людская боль, – ответил он. – Поразительно, как легко было избавить царя от внушенных ему запретов. Детенышам по плечу.

– Это лишь начало, – сухо промолвил Гулжур. – А впереди у нас долгий путь. Люди не в силах снести столько боли, сколько задолжал их род за все, что они сделали с нами.

Глава пятая.

Элирский дар

Руфрид уже начал проклинать свое необдуманное решение послужить брату нянькой. Проведя две бессонных ночи под придорожными изгородями, он решил, что хуже не бывает ничего; на третью ночь полил дождь. В конце концов, Линден уже не маленький, а у Танфии должно хватить сил вытащить его из любой передряги. Но несмотря на все невзгоды пути, он сердцем чувствовал, что не может оставить Линдена одного. И вместо того он проклинал Бейна, а более всего – отца.

После бегства из Хаверейна путники избегали деревень и хуторов, раскинутых по плодородной долине Аолы, двигаясь не торными путями, а всхолмьями, где лоскутное одеяло полей уступало место усыпанным валунами лугам.

– Как думаешь, на что еще может пойти Артрин, чтобы нас вернуть? – поинтересовалась Танфия, когда все трое перевели дыхание и успокоились после встречи с Колвином.

– Не знаю, – честно ответил Руфрид. – Старый ублюдок слаб, конечно, но упрям. Я бы сказал, что теперь он опустит руки, но… боги его знают.

– Не говори так об отце! – одернул его Линден. – Он не хочет, чтобы мы подвергали себя опасности. Он защищает нас, вот и все!

– Тебя – может быть. Нет, Лин, не обманывайся. Он пытается избежать позора – ну как же, его деревня не подчинилась царскому указу. А он сам не властен даже над родными сыновьями.

– Неправда.

– Слушай, очнись, а?

– Вспомните, – влезла в спор Танфия, – на него будет давить вся деревня, чтобы вернуть нас. Теперь Колвин может вернуться и сказать, что он честно пытался. Мой бабушка поймет. Может, она даже подыщет Артрину хороший повод оставить нас в покое, чтобы он сохранил лицо.

– Почему ты его защищаешь? – резко поинтересовался Руфрид.

– Я его не защищаю! Честно говоря, мне просто кажется, что впереди у нас беды почище Артрина.

С тех пор они разговаривали мало. Чем дальше они уходили, тем ясней становилось, что они никогда не достигнут цели, и тем тоскливее и страшнее становилось путникам.

Сейчас дорога их проходила через широкую лощину меж двух утесов, чьи серые вершины скрывались в низких тучах. Землю усыпали булыжники, и оттого идти приходилось медленно – Огонек с осторожностью выбирал себе безопасную дорогу. Даже стойкий конек иногда оступался, и Руфрид всякий раз с ужасом воображал, как лошадь падает, ломая ноги и рассыпая в грязь припасы. Огонька вела под уздцы Танфия, Линден шел впереди, а замыкал процессию Руфрид. Все трое горбились, натягивая пониже капюшоны от дождя.

На словах все трое договорились, что будут ехать на Огоньке по очереди, на деле же седло оставалось пустым. Как подметил Руфрид, это стало предметом глупого соперничества – взгромоздиться на спину Огоньку значило признать усталость, а никто из троих не хотел показаться слабее остальных.

Погода стояла все еще теплая, но спариться в плаще казалось все же лучше, чем вымокнуть без него. Однако Руфрид уже купался в собственном поту, вдобавок башмак начал подтекать, и путешественник горько проклинал тот день, когда его брат влюбился в сестренку Танфии.

Он и сам не мог сказать, что ему так не по душе в Танфии – кроме всего, что она говорила и делала. Ее высокомерной позы – прямая спина, вздернутый нос, будто она на весь мир смотрит свысока; ее упрямства, ее вздорности, ее неуклюжих попыток унизить его на каждому шагу, ее стремления прыгнуть выше головы, ее нелепого преклонения перед образом жизни и городом, которых она никогда не видела… хотя нет, хорошо подумав, он мог совершенно точно сказать, что ему не нравится в Танфии. И все же было некое извращенное удовольствие в перебранках с ней. Всегда было, с самого детства.

Долгий подъем по дну расселины привел их к гребню холма, увенчанному грядой плоских продолговатых валуном. К вящему разочарованию Руфрида гребень круто обрывался вниз, так что спускаться им предстояло осторожно, размашистым зигзагом, а не по прямой. Карта таких препятствий не показывала.

– От этой отцовой карты никакого проку, – пробормотал он.

– Да? – Танфия подняла брови. – Когда мы уходили, ты хвастался, какую отличную вещь прихватил. Может, ты ее просто читать не умеешь?

– А ты лучше справишься? Да ты севера без компаса найти не смогла!

– А ты ждешь, чтобы на карте всех Девяти царств была отмечена каждая горушка!

– Можете вы двое хоть раз поговорить без споров? – тихо переспросил Линден. – Покажите карту.

– Дождь кончился, – заметила Танфия. – Давайте передохнем. Ты, Лин, совсем заморился.

Все трое примостились на огромном мокром валуне, покуда Огонек пощипывал редкую травку. С высоты холма мир казался безлюдным – дикий луговой простор, уходящий в серые туманы. Тишина стояла оглушающая. Высоко над головой парил одинокий сокол. В чистом воздухе стоял запах дождя.