Путь врат. Парень, который будет жить вечно

Я сказал, испытывая при этом легкое удивление:

– Знаете, я думаю, вы говорите правду. Только об одном вы умолчали.

– О чем?

– Вы ведь здесь не для развлечения, верно? Вам нужны деньги. Очень нужны. – Я повернулся к Дороте, неподвижно стоявшей со сверлами в руках. – А как вы, Дорри? Вы знали, что старик разорен?

Не слишком умно с моей стороны так поступать. Я сразу понял, что она сделает, и отбросил упаковку с иглу. Но она успела уже выронить сверла. К счастью, они упали плашмя и режущие кромки не обломились.

И этим она ответила на мой вопрос.

– Вижу, он вам об этом не сказал, – заметил я. – Тяжело для вас, куколка. Его чек за полет на «Юрии Гагарине» недействителен, и, думаю, тот, что он дал мне, не лучше. Надеюсь, свое в мехах и удовольствиях вы уже получили, Дорри. Советую спрятать все полученное, пока не затребовали кредиторы.

Она даже не взглянула на меня. Смотрела на Коченора, и весь его вид подтверждал, что услышанное ею – правда.

Не знаю, чего я от нее ожидал: гнева, упреков, слез. Но она только прошептала:

– О Бойс, дорогой. Как мне жаль. – Подошла и обняла его.

Я повернулся к ним спиной. Мне совсем не нравилось смотреть на Коченора. Сильный девяностолетний бык, выращенный на Полной Медицине, сразу превратился в разбитого старика. Впервые с того времени, как нахально вошел в Веретено, он выглядел на свои девяносто, а может, и чуть больше. Рот у него провис, раскрылся, губы дрожали, спина согнулась, блестящие глаза слезились. Дорри гладила его и ворковала, глядя на меня с выражением боли.

Мне и в голову не приходило, что он действительно что-то для нее значит.

Я повернулся и снова начал разглядывать рисунок на экране, потому что больше делать было нечего. Рисунок ясен как никогда и совершенно пуст. Он покрывал достаточно большую площадь, и я ясно видел, что и из-за привлекательных на первый взгляд царапин на краю тоже не стоит приходить в возбуждение. Мы их уже проверяли. Это призраки.

Никакого немедленного спасения здесь нет.

Как ни странно, но я успокоился. Есть что-то успокаивающее в сознании, что вам терять нечего. Начинаешь видеть мир в иной перспективе.

Не хочу сказать, что я сдался. Кое-что еще я могу сделать. Конечно, это ненамного продлит мне жизнь – приходилось с этим смириться, но вкус во рту и боль в кишках все равно не давали мне наслаждаться жизнью.

Прежде всего нужно расстаться с добрым старым Оди Уолтерсом. Так как только чудо теперь может спасти меня от полного отказа печени через одну-две недели, надо признать, что долго я не проживу. И поэтому использовать оставшееся время на что-то иное.

Что еще? Ну, Дорри неплохая девочка. Я мог бы вернуться в Веретено, передать Коченора жандармам и потратить последние дни жизни, знакомя Дорри с людьми, которые смогут помочь ей. Может быть, помогут ей Вастра или БиДжи. Она даже сможет заняться проституцией или рэкетом. Скоро появятся туристы с Земли, а она вполне может успешно продавать им в любом киоске молитвенные веера и другие сувениры хичи.

Конечно, это немного, на чей-то взгляд. Но капитан «Юрия Гагарина», безусловно, не повезет ее назад в Цинциннати даром, а мелкое воровство в Веретене помогает не умереть с голоду. Иногда.

А может, и мне не стоит еще сдаваться? Я немного подумал об этом. Я могу отдаться на милость знахарской. Возможно, они мне дадут новую печень в долг. Почему бы и нет?

А вот почему: они так никогда не делают.

Я могу открыть топливные клапаны, позволить топливу смешиваться минут десять, а потом включить зажигание. Взрыв мало что оставит от самолета – и от нас, и ничего не останется от наших многочисленных проблем.

Или…

Я вздохнул.

– К дьяволу, – сказал я. – Подбодритесь, Коченор. С нами еще не покончено.

Он взглянул на меня, не спятил ли я. Потом потрепал Дорри по плечу и отстранил ее, достаточно мягко.

– Сейчас. Прости, Дорри. И простите насчет вашего чека, Уолтерс. Я знаю, вам нужны деньги.

– Вы понятия не имеете, как нужны.

Он с некоторым трудом сказал:

– Хотите, чтобы я объяснил?

– Не вижу, какая в этом разница. Но ладно, – согласился я, – из чистого любопытства.

Ему не понадобилось много времени. Говорил он сжато и четко и ничего важного не упустил, хотя я уже и так о многом догадался. (Но не вовремя. Угадать заранее было бы гораздо лучше.)

Главное заключалось в том, что человек в возрасте Коченора должен быть одним из двух. Либо очень-очень богат, либо мертв. Беда Коченора в том, что он оказался недостаточно богат. Ему приходилось тратить огромные деньги на трансплантаты и лечение, на кальцифилаксы и протезы, на регулировку протеина, на подавление холестерола, миллион сюда, миллион туда, сто тысяч в месяц на это… и так далее. Он пытался по-прежнему эффективно руководить своими предприятиями, откуда приходилось брать много денег. Все это мне было понятно.

– Вы представления не имеете, – сказал он, не жалобно, а просто констатируя факт, – сколько стоит поддерживать жизнь столетнего человека, пока сами не попробуете.

Мне это не придется делать, сказал я, но про себя. И дал ему возможность продолжать рассказывать, как заволновались акционеры, как вцепились в него федеральные инспекторы… и потому он сбежал с Земли, чтобы составить себе новое состояние на Венере.

Но к концу его рассказа я слушал уже не так внимательно. Даже не обратил внимания на то, что он солгал насчет своего возраста. Представляете себе такое тщеславие! Он решил, лучше сказать, что ему девяносто!

У меня были более важные дела, чем заставлять еще корчиться Коченора. Не слушая, я стал писать на обороте навигационного бланка. Закончив, я протянул листок Коченору.

– Подписывайте.

– Что это?

– Какая разница? Насколько я понимаю, у вас нет выбора. Это отмена некоторых пунктов нашего соглашения. Вы признаете, что соглашение недействительно, что у вас нет ко мне никаких претензий, что ваш чек недействителен и что вы добровольно передаете мне права на все, что мы можем найти.

Он хмурился.

– А вот это в конце что такое?

– Я согласен выделить вам десять процентов от моей доли в том, что мы найдем, если мы найдем что-либо ценное.

– Это милосердно, – сказал он, глядя на меня. Но уже подписывая. – Не возражаю против небольшой подачки, особенно, как вы заметили, поскольку у меня нет выбора. Но я не хуже вас читаю этот рисунок, Уолтерс. Здесь нечего находить.

– Конечно, – согласился я, складывая бумагу и пряча ее в карман. – Эта местность так же пуста, как ваш счет. Но мы не будем тут копать. Возвращаемся в район С и покопаем там.

Я закурил еще одну сигарету – рак легких был тогда самым незначительным из моих опасений – и подумал еще с минуту, а они ждали, глядя на меня. Я думал, сколько можно им рассказать из того, что я узнал за пять лет поисков. Конечно, я был уверен, что мои слова ничего не изменят. Но сказывалась многолетняя привычка. Слова сами не хотели произноситься.

Мне потребовалось большое усилие, чтобы начать.

– Помните Сабхаша Вастру, хозяина забегаловки, где мы встретились? Саб прилетел на Венеру, когда служил в армии. Он специалист по оружию. Но гражданской карьеры специалист по оружию не сделает, особенно на Венере, поэтому ему пришлось заняться кафе, и на это ушли почти все его средства, полученные по окончании контракта. Потом он послал за своими женами и всем семейством. Но на службе он считался лучшим специалистом по оружию.

– О чем вы говорите, Оди? – спросила Дорри. – Я никогда не слыхала об оружии хичи.

– Еще бы. Никто никогда не находил оружие хичи. Но Саб считает, что были обнаружены их цели.