Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой

– Я рад, что ты пришла, – сказал он. – У меня голова ноет и всё тело, до того я устал. Ты уходишь?

Мэри подошла и остановилась, прислонясь к кровати.

– Я скоро вернусь, – пообещала она. – Я к Дикону, а потом вернусь. Колин, это… это насчёт тайного сада.

Лицо его осветилось и порозовело.

– Да? Правда? – вскричал он. – Знаешь, он мне всю ночь снился. Я слышал, ты что-то говорила, как там всё зеленью заволакивает, вот мне и приснилось, что я стою, а вокруг – зелёные листочки так и трепещут, так и трепещут, и птички сидят на гнёздах, такие тихие, мягонькие. Я буду лежать и думать об этом сне, пока ты не вернёшься.

Через пять минут Мэри уже была в саду. Там она нашла Дикона с вороном и лисёнком. На этот раз с ним были ещё две ручные белки.

– Я сегодня верхом на своём лошадёнке приехал, – сказал он. – До чего он хороший! Прыжок – молодец! А эту парочку я в карманах привёз. Эту зовут Скорлупка, а вон ту – Орешек.

Стоило ему произнести их имена, как одна белочка вспрыгнула ему на правое плечо, а другая – на левое.

Мэри и Дикон уселись на траву, Капитан свернулся клубком у их ног, ворон устроился на ветке над ними, а белочки резвились поблизости. Мэри так не хотелось уходить от этой славной компании, но, когда она начала рассказывать Дикону о вчерашних событиях, он слушал её с таким выражением, что все её колебания отпали. Было ясно, что Дикон жалел Колина гораздо больше, чем она. Он посмотрел на небо, а потом обвёл взглядом весь сад.

– Ты только послушай, как птицы поют, – произнёс он задумчиво. – Так и заливаются – будто во всём мире только и есть что одни птицы. Посмотри, как они порхают! Послушай, как кличут друг друга! По весне только и слышно вокруг, что призывные клики. Листики распустились – взгляни-ка на них! А какой запах! – И он потянул воздух своим забавным носом. – А этот бедняжка лежит закупоренный в комнате и ничего не видит, и всякие глупости лезут и лезут ему в голову, пока он не расстроится до слёз! Нет, надо его вызволять – привезти сюда, и пусть себе смотрит, слушает, нюхает, пока весь не пропитается солнцем. Больше ждать нельзя!

Стоило ему заговорить о чём-нибудь, что его волновало, как его йоркширский выговор становился особенно заметным, хотя в другое время он старательно выговаривал слова, чтобы Мэри было понятнее. Но ей так нравился его йоркширский говор, что она и сама старалась ему подражать. Вот и сейчас она сделала такую попытку.

– Это уж то-очно, – согласилась она нараспев. – И вот с чего мы начнём…

Дикон заулыбался: когда эта девчушка пыталась произнести слова по-йоркширски, это выходило у неё так забавно!

– Ты ему ужасно нравишься, – продолжала Мэри всё так же нараспев. – Он хочет на тебя посмотреть и на Уголька с Капитаном. Я сейчас к нему пойду и спрошу, можно ли тебе завтра утречком к нему зайти – вместе с ними, конечно, – а там… немного погодя… когда листьев будет побольше и бутоны кое-где начнут набухать, мы его уговорим выйти на воздух, привезём сюда в кресле-каталке и всё ему покажем.

И она смолкла, довольная собой. Никогда прежде она не произносила такой длинной речи по-йоркширски.

– Ты бы с Колином вот так же по-йоркширски поговорила, – хмыкнул Дикон. – Вот бы он посмеялся! А для больных ничего нет лучше, как посмеяться. Матушка говорит: «Полчаса смеха по утрам хоть от чего вылечат!»

– Сегодня же попробую, – пообещала Мэри и тоже хмыкнула.

А в саду наступила та дивная пора, когда казалось, будто каждый день там появлялись волшебники и, прикасаясь к кустам и клумбам своими волшебными палочками, делали их всё пригожее. Как трудно было уйти из сада! А тут ещё Орешек полез по её платью, а Скорлупка сбежала вниз по стволу яблоньки, возле которой они сидели, и уставилась на неё любопытными глазками. Но Мэри всё же вернулась в дом.

Стоило ей усесться возле кровати Колина, как он так же потянул воздух носом, как Дикон в саду, хоть с непривычки у него вышло очень смешно.

– Ты пахнешь, как цветы, и даже свежее! – радостно закричал он. – Что это за запах? Такой прохладный и в то же время тёплый – и очень приятный!

– Это ветер с вересковой пустоши, – отвечала Мэри. – Ведь я сидела на траве под деревом вместе с Диконом, Капитаном, Угольком, Скорлупкой и Орешком. Это весна, и солнышко, и свежий воздух так дивно пахнут!

Она старалась выговаривать слова нараспев, так, как произносят их в Йоркшире. Тем, кто в Йоркшире не бывал, трудно себе это представить. Колин расхохотался.

– Что это тебе в голову пришло? – спросил он. – Ты раньше так никогда не говорила. До чего смешно!

– Я тебе показываю, как в Йоркшире говорят, – отвечала Мэри с торжеством. – Конечно, у меня не получается так хорошо, как у Дикона или Марты, но всё же и я кое-что могу, видишь? Ты что, йоркширского говора не узнаёшь? А ещё родился и вырос в Йоркшире! Стыдился бы мне в глаза смотреть, право слово!

Тут она тоже покатилась со смеху, и оба они принялись так хохотать, что уже не могли остановиться. Комната прямо зазвенела от смеха. Миссис Медлок, открывшая было дверь, чтобы войти, отступила назад в коридор и с удивлением прислушалась.

– Ну и ну! – проговорила она тоже с сильным йоркширским выговором. Она была поражена, да к тому же её никто не мог услышать. – Подумать только! Нет, вы только послушайте!

Им столько всего надо было друг другу рассказать! Колин готов был без конца слушать про Дикона, Капитана, Уголька, белочек и лошадёнка по имени Прыжок. Мэри, оказывается, сбегала вместе с Диконом в лес, чтобы взглянуть на Прыжка. Он был небольшой, лохматый, таких много паслось на пустоши. Густая чёлка свисала ему прямо на глаза, а морда была до того милая – и мягкий бархатный нос! Он был худой, ведь пищей ему служила трава на пустоши, но сильный и крепкий, словно мускулы на ногах ему заменяли стальные пружины. Увидев Дикона, он поднял голову и тихонько заржал, а потом подскакал и положил голову ему на плечо. Дикон что-то говорил ему прямо в ухо, а Прыжок отвечал – тихонько ржал, дышал и пофыркивал. Дикон заставил его подать Мэри переднюю ногу с маленьким копытцем и потереться о её щёку бархатной щекой.

– Неужели он и вправду всё понимает, что Дикон ему ни скажет? – удивился Колин.

– Похоже, что да, – отвечала Мэри. – Дикон говорит, животные понимают, если точно знают, что ты им друг. Только надо, чтобы они это точно знали.

Колин полулежал молча, глядя в стену своими необычными серыми глазами, – Мэри видела, что он задумался.

– Мне бы хотелось с животными дружить, – сказал он наконец, – только я не умею. Я никогда ни с кем из животных не дружил, а людей я не переношу.

– И меня? – спросила Мэри.

– Нет, – возразил Колин. – Это очень смешно, но ты мне даже нравишься.

– Бен Везерстаф мне сказал, что я похожа на него, – заметила Мэри. – Он говорит: «Готов поручиться, что нрав у нас обоих нелёгкий». По-моему, ты тоже на него похож. Мы все трое похожи – ты, я и Бен Везерстаф. Он говорит: «Вид у нас неважный, а нрав и того хуже». Только я теперь, по-моему, не такая плохая, как до знакомства с малиновкой и Диконом.

– А у тебя бывало, что ты человека ненавидишь?

– Да, бывало, – отвечала Мэри просто. – Я бы и тебя возненавидела, если бы познакомилась с тобой раньше, чем с малиновкой и Диконом.

Колин протянул свою тонкую руку и коснулся её.

– Мэри, – сказал он, – мне жаль, что я говорил, что Дикона надо отправить домой. Я так разозлился, когда ты сказала, что он просто ангел! Я над тобой смеялся, но может… может, ты права.

– Конечно, смешно так говорить, – призналась Мэри смело, – потому что он такой курносый, и рот до ушей, и вся одежда в заплатах, и говорит он по-йоркширски, только… только если бы ангел залетел вдруг в Йоркшир и поселился бы в вересках… если бы он был йоркширский ангел… он бы, по-моему, понимал всё, что растёт и зеленеет, и знал бы, как с птицами и зверьём разговаривать… совсем как Дикон, а они бы понимали, что он им точно друг.