Как стать леди

«Насколько проще живется тем, чьи имена не входят в “Дебретт” и в “Берк”»[4 - «Дебретт» и «Берк» – британские светские ежегодники, «Дебретт» издается с 1769 года, «Берк» – с 1829-го.], – сетовала в своем письме леди Клерауэй. – Но как быть тем, у кого есть дочери, чей возраст можно узнать у любого книгопродавца?»

Мисс Фокс-Ситон видела портрет леди Агаты на выставке в Академии художеств и лично убедилась в том, что вокруг него толпится публика, послушала, что говорили собравшиеся, и была согласна с теми, кто утверждал, будто портрет не в состоянии передать всей красоты оригинала.

– Увидев ваш портрет в первый раз, я стояла неподалеку от сэра Брюса Нормана и некоей пожилой леди, – говорила Эмили, начиная новый ряд шарфа из белой шерсти, предназначенного для застигнутых непогодой рыбаков. – Он был крайне раздосадован. Я слышала, как он говорил: «Портрет совсем не хорош. Она гораздо, гораздо красивее. У нее глаза, как незабудки». И я, как только вас увидела, тоже поняла, что неотрывно смотрю вам именно в глаза. Надеюсь, вы не сочли меня бесцеремонной.

Леди Агата улыбнулась, слегка покраснев, и подхватила изящной рукою моток белой шерсти.

– Есть люди, по природе своей неспособные быть бесцеремонными и грубыми, – любезно произнесла она, – и вы, я уверена, как раз из этой породы. Ваше вязание выглядит очень мило. Интересно, могла бы и я сделать шарф для рыбака?

– Почему бы вам не попытаться? Я наберу для вас нужное количество петель, а вы продолжите. У леди Марии есть несколько пар деревянных спиц. Хотите?

– Конечно, пожалуйста. Вы очень добры!

В этот момент в монологе миссис Ральф возникла пауза, и она, взглянув на то, как мисс Фокс-Ситон, склонившись к леди Агате, учит ее вязать, объявила:

– Ну что за добросердечное создание…

Лорд Уолдерхерст со скучающим видом вставил в глаз монокль и тоже посмотрел в другой конец комнаты. Эмили надела свое черное вечернее платье, выгодно оттенявшее белизну горделивых плеч и шеи. От сельского воздуха и солнышка лицо ее слегка посмуглело, каштановые волосы сверкали в свете стоявшей неподалеку лампы. Казалось, от нее самой исходит теплый и ровный свет, и она была искренне увлечена действиями своей ученицы.

Лорд Уолдерхерст молча ее разглядывал. Он был человеком неразговорчивым, и дамы порою считали его слишком холодным. На самом же деле он считал, что человеку его положения ни к чему себя утруждать: вести беседу он предоставлял женщинам. Они хотели говорить, потому что желали, чтобы он их слушал.

Вот миссис Ральф и говорила.

– Я не знаю никого, кто был бы более естественным и безыскусным, чем она, просто какая-то первобытная простота! Она принимает свою судьбу без всякого намека на сожаление или разочарование.

– И что же с ее судьбой? – осведомился лорд Уолдерхерст, по-прежнему разглядывая Эмили сквозь монокль и не удосужившись даже повернуться к миссис Ральф, задавая свой вопрос.

– Обычная судьба женщины из хорошей семьи, но без гроша за душой, вынужденной самой зарабатывать себе на пропитание. Она по первому же зову откликается на все предложения работы. Это один из тех новых способов, которыми женщины могут заработать себе на жизнь.

– Хорошая кожа, – несколько невпопад отозвался лорд Уолдерхерст. – Хорошие волосы – и густые.

– В ее жилах течет благородная кровь, из самых знатных в Англии, – сказала миссис Ральф, – а мою новую кухарку нашла мне именно она.

– Надеюсь, кухарка оказалась хорошей.

– Весьма. Эмили Фокс-Ситон обладает удивительной способностью отыскивать приличных людей. Полагаю, это потому, что она сама такая приличная особа, – усмехнулась миссис Ральф.

– Выглядит вполне прилично, – согласился лорд Уолдерхерст.

А урок вязания шел своим чередом.

– Странно, что вам удалось повидать сэра Брюса Нормана, – сказала Агата Слейд. – Наверное, это было как раз перед тем, как его снова направили в Индию.

– О да! Он отплывал на следующий день. Я это знаю потому, что буквально в двух шагах от вашего портрета встретила своих знакомых, и они мне о нем рассказали. До этого я не знала, что он настолько богат. Оказалось, что у него в Ланкашире есть угольные копи. О, как бы мне хотелось самой иметь копи! – И глаза Эмили засверкали от восторга. – Наверняка это так приятно – быть богатым!

– Я никогда не была богатой, – с печальной улыбкой сказала леди Агата, – зато знаю, как неприятно быть бедной.

– Я тоже никогда не была богатой, – ответила Эмили, – и никогда не буду. Вы в несколько ином положении, – смутившись, добавила она.

Леди Агата снова слегка покраснела.

Эмили Фокс-Ситон сочла уместным пошутить:

– Потому что глаза у вас, как незабудки!

Леди Агата подняла свои незабудковые глаза, в которых светилась печаль.

– О, порой мне кажется, что совсем не важно, есть у тебя хоть какие-то глаза или нет, – произнесла она с горечью.

Эмили Фокс-Ситон с удовольствием призналась себе, что после этого разговора красавица прониклась к ней симпатией. Их сближение, начавшееся над шарфом для неизвестного рыбака, шарфом, который они вынесли на лужайку и затем оставили среди разбросанных по креслам и диванчикам ковриков и подушек, продолжилось. Кстати, шарф потом вместе с ковриками и подушками занесли в дом слуги – они уже привыкли находить на лужайке связанные из белой и серой шерсти шарфы и шапки, поскольку леди Мария привлекла к работе всех гостей Моллоуи. Вечером леди Агата зашла в комнату Эмили, чтобы та объяснила, что делать со спустившейся петлей, и это посещение стало чем-то вроде отправной точки, после которой они начали обмениваться визитами.

Тем временем положение леди Агаты все осложнялось. Ситуация дома складывалась наихудшим образом, и замок Клер маячил на ее горизонте, словно грозный призрак. Некоторые торговцы, которым, по мнению леди Клерауэй, следовало бы проявлять терпение и ждать, пока ситуация изменится и им, наконец, заплатят, начали проявлять бесстыдное нетерпение. А ввиду того, что в следующем сезоне предстоит вывозить в свет Аликс, это доставляло значительные неудобства. Ни одну девушку нельзя представить и соответствующим образом выпустить в большой мир, где у нее может появиться хоть какой-нибудь приличный шанс, без определенных на то затрат. Для семейства Клерауэй затраты означали кредиты, и в тех местах, где леди Клерауэй писала об ужасном поведении торговцев, чернила расплывались от пролитых ею слез. Порою, писала она в отчаянии, кажется, что семье экономии ради надо укрыться в замке Клер, как в окопе, но как тогда быть с Аликс и ее сезоном? А ведь есть еще и Миллисент, и Хильда, и Ева…

Не раз незабудковые глаза леди Агаты затуманивались от слез. Доверие, возникшее между двумя девушками, становилось все прочнее по причинам самым простым. Эмили Фокс-Ситон не могла припомнить, в какой именно момент она поняла, что светская красавица пребывает в тоске и беспокойстве, леди Агата также не могла вспомнить, когда начала все больше откровенничать с Эмили. Агату утешали разговоры с этим рослым, простым, безыскусным созданием – пообщавшись с Эмили, она уже не чувствовала себя такой подавленной. Эмили Фокс-Ситон часто и по-доброму восхищалась красотой Агаты, что возрождало ее веру в себя. По правде говоря, Агата сама всегда считала себя красивой и верила, что привлекательность и составляет ее основной капитал. Эмили восхищалась этой красотой и даже не думала усомниться в ее всемогуществе. Она жила в мире, в котором брак не имел никакого отношения к любви и романтике, в этом же мире жила и Агата. Конечно, хорошо, если девушке нравится мужчина, вознамерившийся на ней жениться, но это не главное – если он прилично себя ведет, если он покладист, если у него имеются средства, то, совершенно естественно он ей в конце концов обязательно понравится, во всяком случае, она будет ему благодарна за удобную или даже роскошную жизнь и за то, что она не останется обузой для родителей. Это было таким облегчением для всех – сознавать, что девушка «устроена», и прежде всего это было огромным облегчением для самой девушки. Даже романы и пьесы больше не походили на волшебные сказки, в которых в первой главе околдованный красотою молодой человек и юная красавица влюблялись друг в друга, а затем, претерпев череду красочных невзгод, добирались до последней главы, в которой женились в полной уверенности, что впереди их ждет только бесконечное блаженство. Ни леди Агата, ни Эмили не воспитывались на подобного рода литературе, обе они росли в атмосфере, где к сказкам относились скептически.

У обеих жизнь складывалось непросто, и обе хорошо представляли, что их ждет впереди. Агата знала, что она должна выйти замуж или увянуть, раствориться в узком мирке скуки и обыденности. Эмили знала, что у нее вообще нет никаких перспектив пристойного брака. Она не имела соответствующего окружения, была слишком бедна и не настолько хороша собою, чтобы привлекать восхищенные взоры. Более-менее прилично содержать себя, время от времени получать поддержку от своих более удачливых друзей, являя себя миру – если повезет! – не совсем уж нищей – вот и все, на что Эмили могла рассчитывать. Но она была уверена, что леди Агата имеет право на большее. Эмили не задумывалась о причинах такого своего отношения или о том, почему у леди Агаты есть такие права, она просто принимала это как данность. Она самым искренним образом была заинтересована в судьбе леди Агаты и испытывала к ней абсолютно откровенную симпатию. Когда лорду Уолдерхерсту случалось беседовать с леди Агатой, Эмили беспокойно на него поглядывала. Это была поистине материнская тревога – Эмили пыталась разгадать его намерения. И ведь какая хорошая партия! Из него получится замечательный муж – и не стоит забывать о трех имениях и восхитительных бриллиантах… Леди Мария описывала ей некую тиару, и Эмили частенько представляла себе, как сверкает она на изысканно низком лбу леди Агаты. Тиара куда больше к лицу ей, чем мисс Брук или миссис Ральф, хотя и они носили бы ее с гордостью. Она не могла не понимать, что в состязании за тиару придется в равной степени считаться и с блистательной миссис Ральф, и с задорно-хорошенькой мисс Брук, но леди Агата все-таки, казалось, в большей степени достойна этого приза. Эмили заботилась о том, чтобы ее подопечная всегда выглядела наилучшим образом, и когда письма из дома навевали на леди Агату уныние, когда она бледнела из-за плохих вестей, Эмили старалась ее приободрить.

– Полагаю, нам не помешала бы короткая прогулка, – говорила она. – А потом вы могли бы вздремнуть. Выглядите немного усталой.

– О, как любезно! – как-то раз сказала Агата. – Вы так беспокоитесь из-за моего цвета лица, из-за того, как я выгляжу!

– На днях лорд Уолдерхерст сказал мне, что вы единственная из известных ему женщин, которая всегда прекрасно выглядит! – таков был ангельски тактичный ответ Эмили.

– Правда?! – воскликнула, слегка покраснев, леди Агата. – Сэр Брюс Норман на самом деле мне тоже так однажды сказал. Я ответила, что это самое приятное из всего, что может быть сказано женщине. Тем более, – добавила она со вздохом, – что утверждение далеко не всегда соответствует истине.

– Лорд Уолдерхерст считает, что все именно так, – возразила Эмили. – Вы же знаете, он не из тех, кто ведет праздные разговоры. Он человек серьезный!

Ее собственное восхищение лордом Уолдерхерстом граничило с благоговением. У него действительно были безупречные манеры, он очень порядочно вел себя со своими арендаторами, он патронировал несколько уважаемых благотворительных обществ. Для некритичного ума Эмили Фокс-Ситон этого было достаточно, чтобы лорд Уолдерхерст и внушал ей почтение, и казался привлекательным внешне. Она знала, хоть и не очень близко, многих благородных персон, которые не могли идти с ним ни в какое сравнение. По взглядам своим Эмили принадлежала к ранневикторианской эпохе и уважала то, что достойно уважения.

– Я плакала, – призналась леди Агата.

– Этого-то я и опасалась, леди Агата.

– На Керзон-стрит все совсем безнадежно. Утром я получила письмо от Миллисент. Она следующая за Аликс и пишет… о, много чего пишет! Когда девушки видят, что что-то от них ускользает, они становятся очень раздражительными. Миллисент семнадцать, она очень миленькая. У нее волосы словно красное золото, а ресницы в два раза длиннее моих, – леди Агата снова вздохнула, и ее губы, так похожие на розовые лепестки, предательски задрожали. – Они все расстроились из-за того, что сэр Брюс Норман уехал в Индию, – добавила она.

– Но он же вернется! – воскликнула Эмили и необдуманно добавила: – Правда, это может быть слишком поздно. А он видел Аликс? – внезапно спросила она.

На этот раз Агата уже не порозовела, а покраснела: у нее была тонкая кожа, и каждое движение души было слишком хорошо заметно.

– Да, он ее видел, но она была в учебной комнате… И я не думаю…

Она резко замолчала и застыла, устремив взор в открытое в парк окно. Выглядела она совсем несчастной.

Эпизод с сэром Брюсом Норманом был коротким и каким-то невнятным. Начиналось все прекрасно. Сэр Брюс встретил красавицу на балу, они танцевали, и даже не раз. В сэре Брюсе привлекали не только его длинная знатная родословная и угольные шахты – он приятно выглядел, у него были смеющиеся карие глаза и острый ум. Танцевал он очаровательно и отпускал шутливые комплименты. Короче, представлялся отличной партией. Агате он понравился. Эмили подозревала, что даже очень понравился. Матушка Агаты тоже ему симпатизировала и полагала, что и он не остался равнодушен. Они несколько раз общались в свете, а потом встретились на лужайке Гудвуда[5 - Крикетный клуб в парке Гудвуд – один из старейших крикетных клубов в мире.], и он объявил, что отправляется в Индию. Он отбыл, а Эмили предположила, что каким-то образом в этом обвиняют леди Агату. Родители не были до такой степени вульгарны, чтобы открыто ей об этом заявить, но она это чувствовала. Младшие же сестры единодушно дали ей это понять. От нее не скрыли, что если бы Аликс, или золотоволосая Миллисент, или даже Ева, которая была похожа на цыганку, поучаствовали бы в таком сезоне, да еще в платьях от Дусея, да в сочетании с их замечательным цветом лица, изящными подбородками и носиками, то ни один их знакомый по доброй воле ни за что не удрал бы от них на пароходе компании P&O в Бомбей.

В утреннем письме темперамент Миллисент взял верх над правилами хорошего тона, поэтому милая Агата и расплакалась. Поэтому же пересказанные Эмили слова лорда Уолдерхерста показались ей столь утешительными. Да, он уже не молод, но он очень приятный человек, и некоторые экзальтированные особы от него без ума. Очень, очень приятные слова.

Итак, они прогулялись, и щеки леди Агаты вновь обрели цвет. За ужином она была просто очаровательна, и вечером у нее образовался целый круг придворных. На ней был розовый наряд, голову ее украшал венок из цветов шиповника, она была вся такая тонкая и воздушная, что походила на нимфу Боттичелли. Эмили заметила, что лорд Уолдерхерст обратил на нее особое внимание. Он сидел в удобном угловом кресле и посматривал на леди Агату через монокль.