Маленькая принцесса

Выйдя из гостиной, мисс Минчин, к величайшему своему неудовольствию, увидала Сару. Ей было неприятно, что Сара слышала, как она отчитывала Лотти. Она сознавала, что кричала слишком громко и что тон ее был не совсем приличен.

– Ах, это вы, Сара! – сказала она, стараясь улыбнуться.

– Я остановилась, услыхав, что Лотти плачет, – объяснила Сара. – Я подумала, что мне, может быть, удастся успокоить ее. Можно мне попробовать, мисс Минчин?

– Да, если хотите, – процедила та сквозь зубы, но, заметив, что ее суровый вид испугал Сару, снова улыбнулась и сказала уже гораздо мягче: – Вы умная девочка и, пожалуй, сумеете справиться с нею. Войдите.

И мисс Минчин удалилась.

Войдя в комнату, Сара увидала, что Лотти лежит на полу и, горько рыдая, изо всей силы колотит по нему своими толстыми ножками, а мисс Амелия с красным потным лицом стоит в совершенном отчаянии на коленях, наклонившись над ней.

Лотти помнила, что, живя дома, она всегда начинала плакать и колотить об пол ногами, когда ей хотелось чего-нибудь, и что это средство всегда помогало. А потому она постоянно прибегала к нему и в школе. Бедная же толстая мисс Амелия совсем растерялась и пробовала то одно, то другое средство, стараясь успокоить ее.

– Бедная, милая крошка! – говорила она. – Я знаю, что у тебя нет мамы, бедняжка! – А потом вдруг начинала совсем другим тоном: – Замолчи, Лотти! Если ты не замолчишь, я накажу тебя!.. Бедный ангельчик! Опять? Опять? Вот ты увидишь, что я высеку тебя, скверная, отвратительная девчонка! Непременно высеку!

Сара тихо подошла к ним. Она не знала, что будет делать, но как-то смутно чувствовала, что не следует говорить с Лотти то грозно, то нежно и таким возбужденным тоном.

– Мисс Амелия, – тихонько сказала она, – мисс Минчин позволила мне попробовать успокоить ее. Можно?

Мисс Амелия обернулась и беспомощно взглянула на нее.

– Неужели вы думаете, что вам удастся? – прошептала она.

– Не знаю, удастся ли мне, – также шепотом ответила Сара, – но я хочу попробовать.

Облегченно вздохнув, мисс Амелия с трудом поднялась с колен, а толстенькие ножки Лотти продолжали изо всей силы барабанить по полу.

– Если вы уйдете из комнаты, – шепнула Сара, – я останусь с ней.

– О, Сара! – чуть не плача сказала мисс Амелия. – У нас никогда не бывало такой ужасной воспитанницы. Не знаю, будем ли мы в состоянии держать ее в школе.

И она вышла из комнаты очень довольная, что может со спокойным сердцем сделать это.

Сара стояла некоторое время над сердито завывавшей Лотти и молча смотрела на нее, а потом тоже села на пол рядом с ней и стала ждать. Она не говорила ничего, и в комнате раздавались только пронзительные вопли Лотти. Это было новостью для мисс Лег: когда она начинала плакать, ее обыкновенно то бранили, то упрашивали, то угрожали ей, то ласково уговаривали ее. Так бывало всегда, и она привыкла к этому. А лежать на полу и стучать ногами, когда около тебя сидит кто-то, по-видимому не обращая на тебя никакого внимания, по меньшей мере странно. Лотти открыла свои крепко зажмуренные глазки, из которых лились слезы, чтобы узнать, кто это, и увидала, что около нее сидит тоже девочка. Но у этой девочки есть Эмили и много других хороших вещей. И она смотрит совершенно спокойно, как будто думая о чем-то. Замолчав на несколько секунд, чтобы ознакомиться с положением дела, Лотти решила, что пора приняться за прежнее. Но тишина в комнате и спокойное лицо Сары сделали свое дело, и первый вопль мисс Лег вышел довольно натянутый.

– У ме-ня нет ни-ка-кой мам-м-мы! – объявила она, но голос ее был уже далеко не так громок и решителен, как прежде. Сара спокойно, но с участием взглянула на нее.

– И у меня нет, – сказала она.

Это было так неожиданно, что Лотти остановилась, пораженная. Она опустила ноги, перевернулась и устремила глаза на Сару. Увидав или услыхав что-нибудь новое, ребенок сейчас же переставал плакать. К тому же Лотти не любила ни мисс Минчин, которая была слишком строга, ни мисс Амелию, которая была безрассудно снисходительна, а Сара ей нравилась, хоть она и мало знала ее. Лотти, в сущности, не хотелось забывать о своем горе, но слова Сары развлекли ее, и она, капризно всхлипнув, спросила:

– Где же она?

Сара помолчала с минуту. Ей говорили, что ее мама на небе, и она, после долгих размышлений, составила себе свое собственное представление об этом.

– Она на небе, – ответила она, – но я уверена, что она приходит оттуда, чтобы взглянуть на меня, хоть сама я и не вижу ее. То же самое делает и твоя мама. Может быть, они обе видят нас теперь. Может быть, они обе здесь, в комнате.

Лотти села и огляделась кругом. Это была хорошенькая кудрявая девочка с голубыми, как незабудки, глазами. Если ее мама смотрела на нее в продолжение последнего получаса, то, наверное, должна была прийти к заключению, что у нее далеко не ангельский характер.

А Сара продолжала рассказывать, и Лотти невольно заслушалась. Ей тоже говорили, что ее мама на небе и что у нее есть крылья; ей показывали и картинки, на которых были нарисованы ангелы в белых одеждах. Но Сара рассказывала иначе, гораздо живее, как будто знала это чудное место и тех, кто живет там.

Что бы ни стали рассказывать Лотти, она все равно перестала бы плакать и начала слушать; но эта история особенно ей понравилась. Она пододвинулась к Саре и жадно ловила каждое ее слово до тех пор, пока та не закончила. А закончила она, по мнению Лотти, слишком скоро. И это было очень неприятно.

– Я тоже хочу туда! У меня нет никакой мамы в школе! – воскликнула она, и нижняя губка ее задрожала и стала опускаться.

Увидав этот зловещий признак, Сара взяла Лотти за руку и нежно прижала ее к себе.

– Я буду твоей мамой, – сказала она. – Мы будем играть, как будто ты моя дочка. А Эмили станет тогда твоей сестрой.

Лотти улыбнулась, и ямочки появились у нее на щеках.

– Моей сестрой? – спросила она.

– Конечно, – ответила Сара, вскочив с пола. – Пойдем и расскажем ей, а потом я умою и причешу тебя.

Лотти с радостью согласилась и побежала с Сарой наверх, по-видимому совсем забыв, что единственной причиной разыгравшейся в гостиной трагедии и появления величественной мисс Минчин был отказ ее, Лотти, умыться и причесаться к завтраку.

И с этого дня Сара стала ее приемной матерью.

V

Бекки

Сара великолепно рассказывала волшебные сказки, да и сама умела придумывать их. И популярность ее среди воспитанниц возросла главным образом благодаря этому дару, а не тому, что она была богата и занимала всегда и всюду первое место. Лавиния и некоторые другие воспитанницы завидовали Саре, но, слушая ее, невольно поддавались очарованию.

Всякий учившийся в школе знает, как ценится тот, кто знает много сказок и умеет рассказывать их, как за ним ухаживают, как упрашивают рассказать что-нибудь и как жадно ловят каждое его слово. А Сара не только умела, но и любила рассказывать. Когда, стоя или сидя среди девочек, она начинала выдумывать какую-нибудь удивительную историю, зеленые глаза ее расширялись и сверкали, она помогала себе жестами, то повышая, то понижая голос. Сара сама забывала тогда, что рассказывает жадно слушающим ее детям; она воочию видела волшебниц или королей, королев и прекрасных дам, о которых говорила, она жила их жизнью. Иногда, кончив какую-нибудь сказку, Сара, задыхаясь от волнения, прикладывала руку к груди и с улыбкой шептала как бы про себя:

– Когда я рассказываю, мне кажется, что это не выдумано, а происходит на самом деле. Так же ясно, как вас, как вот эту комнату, вижу я всех, про кого говорю, а сама становлюсь по очереди то тем, то другим из них. Это очень странно!

Раз в пасмурный зимний день, года два спустя после поступления в школу, Сара поехала кататься. Вернувшись назад и выходя из экипажа в своей роскошной бархатной, отороченной мехом кофточке, она увидела в садике какую-то грязную девочку, которая, широко открыв глаза и вытянув шею, внимательно глядела на нее через решетку. Робкое и в то же время возбужденное лицо этой девочки привлекло внимание Сары, и она взглянула на нее еще раз, а взглянув, улыбнулась.

Сара улыбалась всем.

Но обладательница грязного лица и широко открытых глаз, должно быть, испугалась, как бы ей не пришлось отвечать за то, что она смотрит на такую важную воспитанницу. И, бросившись в кухню, она исчезла так быстро, что Сара невольно бы рассмеялась, если бы эта девочка не казалась такой несчастной и запуганной.

В тот же день вечером Сара, окруженная слушательницами, сидела в уголке класса и рассказывала одну из своих волшебных сказок. Вдруг та же самая девочка робко вошла в комнату, держа в руках слишком тяжелый для нее ящик с углем. Поставив его около камина, она опустилась на колени и начала подкладывать уголь и выгребать золу.

Теперь она была не такая грязная, как днем, но казалась такой же испуганной. Она, по-видимому, боялась смотреть на воспитанниц и не хотела дать им заметить, что слушает сказку. Она клала уголь очень осторожно, стараясь не стучать, и выгребала золу очень тихо. Но Сара тотчас же увидала, что сказка сильно заинтересовала ее и что она нарочно делает все очень медленно, в надежде услыхать побольше. И, заметив это, Сара стала говорить громче.

– Русалки тихо плыли, отражаясь в прозрачной зеленой воде, – рассказывала она, – и тянули за собой сеть, в которую были вплетены крупные жемчужины, найденные в глубине моря. А принцесса сидела на белом утесе и смотрела на них.

Это была чудесная сказка про принцессу, которую полюбил морской король и которая ушла к нему и стала жить с ним в сверкающем дворце на дне моря.

Маленькая служанка вымела золу раз, потом другой и, наконец, третий. И когда она вымела ее в третий раз, сказка так очаровала ее, что она забыла обо всем на свете и, присев на пятки, сжала щетку в руке. А Сара продолжала рассказывать, и до того живо, что бедная девочка как бы видела перед собою таинственные пещеры в морской глубине, освещенные нежным голубоватым светом и выстланные песком из чистого золота. Ей казалось, что странные морские цветы и трава качаются около нее, а издали доносятся тихое пение и музыка. Щетка выпала из загрубевшей от работы руки маленькой служанки.

– Она слушала, – сказала Лавиния, взглянув на нее.

Преступница вскочила, подняла щетку, схватила ящик с углем и, как перепуганный заяц, в одно мгновение исчезла.