В стране линдвормов

Я колебался, зная, что она не поверит моему рассказу о говорящей крысе. Если я выступлю с этой историей, она только пуще разозлится. Нет, про Чернокрыса лучше не упоминать.

– Ни о чём особенном. Я только хотел убедиться, что монета всё ещё в кармане у Мортимера. Когда он полез проверять, она выскользнула и упала в воду.

Тюра прищурилась:

– В кармане у Мортимера?

Я кивнул.

– Ты что, разрешил брату нести монету?

– Да.

– Почему?

– Чтобы… чтобы порадовать его, – промямлил я.

– Порадовать?

Я снова кивнул.

Тюра долго стояла молча, полуоткрыв рот, как будто не могла уразуметь услышанное. Потом вдруг обыскала карманы Мортимера, но и там ничего не нашла. И ей пришлось поверить, что монета упала в воду. Губы у неё сжались, глаза выпучились.

– Как ты мог? – закричала она. – Как ты мог доверить ему деньги? Он же ещё маленький!

– Может, пойти поискать? – торопливо сказал я. – Ну, то есть завтра утром?

Тюра хрипло, горько рассмеялась:

– Поискать? Ты что, умеешь плавать?

– Нет, – прошептал я.

Я смотрел, как её рука крепче обхватывает клюку, как проступают костяшки под тонкой кожей.

– Нет, ты не умеешь плавать. И я не умею плавать. А маленький болван, которому ты отдал мои деньги, и подавно не умеет. Я просрочила с платой квартирному хозяину, в продуктовой лавке у меня долгов по горло. Да ещё мы, трое бедолаг, не умеем плавать. Что мне, по-твоему, делать?

Я тяжело сглотнул, стараясь не смотреть на узловатую палку – как же я её ненавидел! – стараясь не думать об ударах, о том, какой жгучей бывает боль, когда лопается кожа. Палка была усеяна глазками от сучков, напоминающими злобные зенки.

– Не знаю, – промямлил я.

Молчание. Я смотрел в пол, боясь пошевелиться.

И тут Тюра издала какой-то шипящий звук, словно судорожно втянула в себя воздух. Я поднял глаза. Она плакала.

Мы с Мортимером покосились друг на друга. Я не знал, что делать. Мне было противно от этих слёз, я никогда ещё не видел, чтобы тётка плакала. Рот у неё кривился, словно в какой-то удивительной усмешке, по щекам лились слёзы. Тюра повернулась и заковыляла назад, к кровати. Палка неровно стучала по полу.

И тут до меня наконец дошло, что Тюра решила не бить меня. Не знаю почему. Тётка столько раз била меня за проступки, которые в сравнении с сегодняшним казались сущими пустяками. Может, ей так больно, что сил не хватает? Может, она в таком горе из-за денег, что всё остальное уже не важно? Тюра, тихо плача, села на край кровати, и в этот вечер ничего больше не случилось бы, если бы Мортимер в этот момент не произнёс:

– Разревелась.

Тюра подняла глаза, вытерла щёки и спросила:

– Что ты сказал?

– Не смей обзывать меня болваном, – сказал Мортимер.

– Ты что, рехнулся? – прошептал я.

Тюра наморщила лоб и снова спросила:

– Что ты сказал?

– Ты сама болванка, – не унимался Мортимер.

Мне захотелось провалиться сквозь пол. Я никак, ни за что не мог понять, откуда в нём столько смелости – нет, безумия. Может, его обманули тёткины слёзы? Может, он решил, что из-за слёз Тюра стала слабой, а мы сильными?

Тюра поднялась, подошла к нам и остановилась так близко, что Мортимер попятился. Тут он понял, что сказал лишнее. Понял, но не отступился. Он снова заговорил, на этот раз шёпотом:

– Ты даже не знаешь, как меня зовут на самом деле.

Тюра быстро взглянула на меня. Конечно, она поняла, о чём мы говорили с Мортимером без её ведома. Губы у неё снова сжались, ноздри раздулись. Непослушания она не потерпит. При виде непослушных детей у неё белело лицо и темнели глаза, словно они угрожали ей, пугали её. Словно они были чудовищами, которых она безмерно ненавидела.

– Да нет, я знаю, как тебя зовут, – сказала она. – А вот ты знаешь ли? Хотелось бы услышать.

Глядя в пол, Мортимер выговорил:

– Иммер.

Тюра в мгновение ока перехватила клюку и оперлась о стену, чтобы не упасть. Мортимер, белый как простыня, не шелохнулся. На лице брата тёмными были теперь только брови. Сердитые, тёмные, непокорные брови. Тюра занесла палку и обрушила на него первый удар. От боли Мортимер вжал голову в плечи, но стиснул зубы и не закричал.

– Неправильно, – сказала Тюра. – Ещё раз?

– Скажи «Мортимер», – прошептал я.

Мортимер молчал.

Тюра снова занесла палку и ударила.

– Ну?

Мортимер отказывался говорить.

Тётка била его без устали, и всё время, что она его била, я стоял оцепеневший, до смерти напуганный и смотрел. Я не мог двинуться, не мог заговорить. Я словно обратился в камень, и каждый удар, обрушивавшийся на спину Мортимера, гулом отзывался в моём каменном теле, словно в него била молния.

Тюра решила сделать передышку и впилась взглядом в Мортимера.

– Говори, как тебя зовут.