За ночь, бают, доходил
Аж до кур тмутороканских.
(Правда, вне владений ханских.)
В те года «суровый галл»
Очень близко проживал.
Вовсе не в Тмуторокани.
Там их не было и ране,
Этак годиков с пятьсот,
Как из их житейских сот
Дух их древний испарился.
Курск, на Куре, появился,
Курш Приморье оседлал,
А в Литве засел «лат-галл».
В общем, не в Тмуторокани,
Кур тмутороканский жил.
Он давно, в степных курганах,
Древних предков хоронил.
А потом в лесах тенистых,
Среди пагорбов и нив,
Пил из рек хрустально чистых
И строгал своих богов
У Курляндских берегов.
А Всеслав (к тому вопросу),
Рыскал видимо без спросу,
Их потомков навещал.
И не раз при этом Хорсу,
Предку куров – древней корси,
Волком путь пересекал.
Ему в Полоцке бывало
На заутреню звонили,
А он в Киеве, в тот час,
Слышал звон, как божий глас.
Вещая была душа
В теле князя-колдуна.
Как не прыгал, ни скакал,
Но от напастей страдал.
И ему Боян правдивый
Как-то песню сочинил.
В этой песенке шутливой
Он с усмешкой говорил:
«Ни хитрому, ни прыткому,
Ни птичке проворной,
Суда божьего не минуть».
И стонать Руси от горя,
Вспоминая о тех днях,
Когда ею управляли
Властью сильные князья.
Того старого Владимира
Нельзя было пригвоздить
К горам киевским.
А теперь, случись несчастье,
То один с дружиной в бой,
А другой – к себе домой.
Ладу нет в земле родной.
Все теперь – разбогатели!
Поделились меж собой!
Рюрик доблестный – на битву,
А Давид – к себе домой.
И не в лад им кони пашут.
Порознь воины идут.
И об этом копьеносцы
Песни горькие поют.
На Дунае Ярославны
Голос слышится далекий.
Плачет жалобно кукушкой
На рассвете одиноко.
«Полечу, – поёт, – кукушкой
По Дунаю в степь далече,
Омочу рукав шелковый
Я в Каяле быстротечной,
Полечу на поле битвы,
Князя милого найду,
И его больные раны
Осторожно оботру».
Ярославна причитает
На стене перед рассветом.
И с тоскою обращаясь,
Говорит седому ветру:
«О, зачем ты, ветер буйный,
Сильно веешь на просторе?
О, зачем ты, господин мой,
Навеваешь много горя?
Гонишь вражеские стрелы
На своих воздушных крыльях
И безжалостно вонзаешь
В воинов моего мужа?
Разве мало тебе в небе
Веять там, под облаками,
И вдали, на синем море,
Всласть играться кораблями?
Так зачем же, господин мой,
Радость нежную мою
Разметал по ковылю?»