Где свернул – там поворот.
Где идет твоя дружина,
Там рекою кровь течет.
Бьешь врагов своих стрелами,
Шлемы крепкие сечешь,
Горы трупов – след за вами,
Крепкий строй, сияет знамя,
Смело сквозь врагов идешь,
И бойцов своих ведешь.
И куда ты не поскачешь,
Там злачёный шлем блестит,
Там же меч твой смертоносный
Жутким посвистом свистит.
А кругом, в кровавых лужах,
Вражьи головы лежат.
Тучей вороны кружат.
Не спасли, ни шлем аварский,
Ни брони стальной оплот,
Снесены ударом мощным.
Тур могучий Всеволод!
Что те раны? Кто считает?
Когда все, и жизнь, и честь,
И что было, и что будет —
Всё на свете, все как есть,
Позабыл в пылу сраженья!
Отступили на мгновенье
И объятия жены,
И престол мечты и славы,
И преданья старины.
В сердце боя окружённый,
В мыслях все уже решив,
Разрубал врагов могучих
Словно разъярённый див.
Были войны в дни Трояни,
В лету канули года,
Когда битвы Ярослава
Сокрушали города.
И Олеговы походы
Прокатились чередой.
Да, Олег был не простой!
Воин вольный, своевольный,
С переменчивой судьбой!
То в неволе, то в престоле,
То всесильный, то изгой.
Да, ковал Олег крамолу,
Стрелы сеял по земле,
Вступит он, бывало, в стремя,
Там, вдали, в своей земле,
В городе Тмуторокани,
Опоясавшись для брани.
Значит скоро быть беде!
Звон его стремян злачёных
В стольный Киев долетал,
Князь Всеволод Ярославич
Слыша звон тот, трепетал.
Да и сын его, Владимир,
Звон в Чернигове слыхал.
И от звона боевого
Крепко уши затыкал.
И ворота городские,
По утрам, (дела такие!)
На засовы запирал.
(Страх на сильных нападал,
Когда звон тот долетал.)
И Бориса молодого
Доля горькая свела
(Загубила похвальба!)
За Олегову обиду,
За наследные права,
В час недобрый привела
На кровавую поляну,
Против киевских дружин.
В землю лёг не он один!
С той же Каниной поляны
Святополк увёз отца
На венгерских иноходцах,
Долг исполнив до конца.
И привёз с почётом в Киев,
В храм соборный. И в Софии
С тихой скорбью погребли,
Зла не помня киевляне.
А на Каниной поляне
Спит безвестный славянин,
И уж, вправду, – не один.
В те года, при том Олеге,
Межусобица цвела,
Гибла жизнь Даждьбожьих внуков,
Сокращая им века,
Рушился очаг домашний.
В те года, весной на пашне,
Редко пахари брели.
Вместо них вороньи стаи