Как вырастить экопродукты. Все о здоровом питании от рождения до 100 лет

Я стал работать ординатором в местной ЦРБ, в огромном, на 100 коек, детском отделении. Больницу только что построили, и нас, семь молодых педиатров без глубоких знаний и опыта, по распределению прислали туда. Учиться было не у кого, книги в библиотеке имелись лишь выпуска первой половины прошлого века.

До ближайшей больницы в Новгороде – 200 км. Наша ЦРБ обслуживала четыре района в радиусе более 100 километров, сотовых телефонов, интернета и компьютеров еще не изобрели, хороших дорог нет, кругом проселки, проходимые только для «уазика». В местных магазинах продуктов практически не имелось, благо ходили электрички до Ленинграда, где, отстояв длинную очередь, мы покупали колбасу и масло.

В городе было три Дома ребенка на 300 коек – для отказных детей и детей-инвалидов, так что наше отделение не пустовало. К нам на «Скорой» везли и «тяжелых» ребятишек из ближайших деревень с судорогами и токсикозом.

В первый же месяц работы при осмотре детей в Доме малютки я увидел ребенка с сыпью, похожей на корь, но мне не разрешили ставить такой диагноз местные «организаторы здравоохранения». Однако на следующий день я выявил в группе еще пару детей с такими же симптомами, а затем еще – в отделении больницы. Да, это была вспышка кори. Корь возникла у привитых детей, протекала атипично, не так тяжело, как у меня самого двадцать лет назад, но опыт диагностики этой инфекций я приобрел хороший.

Затем я также по начальным симптомам (старые учебники этому хорошо учили) распознал эпидемию коклюша в детском саду, а когда в 80-е годы в стране возникла вспышка дифтерии, первый заметил стертые формы этой смертельной болезни в нашем городе.

Через два года меня послали на учебу по инфекционным болезням и назначили заведовать инфекционным отделением для детей младшего возраста, где я и проработал до пенсии. Так я приобрел реальную практику – по сути, на переднем крае борьбы с инфекциями, видел все болезни – от холеры, до туберкулезного менингита, от малярии до брюшного тифа. Учитывая, что лаборатории хорошей не было, пришлось научиться ставить диагнозы по нюансам клинических проявлений и эпидемиологического анамнеза, стать диагностом-следователем.

Оказалось, если вдумчиво осматривать ребенка и по каждой новой инфекции читать монографии и статьи в журналах, не так и сложно научиться отличать по симптомам и новые болезни, пришедшие в последние годы.

Например, микоплазменную пневмонию от пневмококковой, хламидийный бронхит от бронхиолита, вызванного респираторно-синцитиальным вирусом. С одного взгляда отличать сыпь у детей с парвовирусом, вирусом герпеса шестого типа и вирусом коксаки.

Немного медицинской кибернетики

Когда я оканчивал институт, там появилась кафедра кибернетики, и я еще студентом увлекся использованием математики в медицине. Моим любимым профессором был молодой в то время Игорь Иванович Воронцов, он имел доступ к передовым иностранным журналам и лучше всех в институте разбирался в вопросах питания, иммунологии и пневмониях у детей.

Поэтому, как только наша семья материально окрепла, я поехал на кафедру к И. И. Воронцову и по его совету стал собирать материал для диссертации. Тему мы взяли совершенно новую для того времени: как с помощью математических методов, по одному анамнезу, можно прогнозировать частые заболевания у детей, чтобы правильно распределять малышей до трех лет в группы риска по вероятности заболеть пневмониями, бронхитами и бронхиолитами, и заниматься профилактикой с учетом риска каждого ребенка, а не лечить одинаково всех подряд. И в 1982 году я успешно защитился на материале, собранном в своем инфекционном отделении.

Но важно не то, что я стал первым в области педиатром – кандидатом медицинских наук, а то, что у меня произошел переворот в мышлении, ведь четыре года подряд я задавал матерям не десять, а сто десять вопросов, собирая анамнез, затем наблюдал детишек до трех лет, отслеживая, чем и сколько раз они болели, учился правильно отличать ОРВИ от бронхита и пневмонии, инфекционную обструкцию от аллергической. И затем, не имея компьютера, строил таблицы, вычислял вероятности и прогностическую ценность каждого фактора риска, как по отдельности, так и в комплексе, используя непараметрическую математику. Я научился находить признаки, по которым можно прогнозировать риски заболеваний с точностью до 90 %.

В результате перестройки мышления на математическую, вероятностную логику, вот уже 40 лет я не спешу сразу назначать анализы и исследования своим маленьким пациентам, а собираю анамнез, долго беседую с родителями и прогнозирую риски вероятности той или иной болезни у конкретного ребенка.

Старый лесник, заходя в лес, знает, что сейчас пошли лисички, и не стоит искать белые грибы. Он в курсе, когда пойдет слой рыжиков, а когда – подосиновиков. Так и я знаю, что весной у детей обструктивный бронхит резко учащается не из-за аллергии, а потому что идет вспышка РС-вирусной инфекции, а если участились стенозы гортани, значит, пришел «слой» парагриппа.

Почему раз в три-пять лет у детей возникает вспышка пневмоний, которые плохо поддаются лечению стандартными антибиотиками? Я знаю, что за эти годы увеличилась прослойка ребятишек, не иммунных к микоплазме, поражающей бронхи, и пришел «слой» микоплазмы, дающей вспышку пневмоний. Поэтому лечу детей современными макролидами, и пневмония проходит за 3 дня.

Не все дети болеют одинаково

Когда я в 80-х годах защитил диссертацию, мне стало понятно: не все дети болеют одинаково. У 20 % детей риск частых заболеваний достигает 90 %. И что с ними ни делай, как ни стимулируй иммунитет, они болеют. А связано это с генетикой. Генетикой в широком смысле, с одной стороны – особенностями иммунитета ребенка, который он приобрел от родителей, с другой – способностью матери выносить крепкого ребенка в своей утробе и родить без врожденных уродств и различных отклонений. А это определяется также и генетикой матери, и социальными факторами, питанием, вредными привычками, профессией, интеллектом. И, как я знаю сейчас, – микробиотой.

Но об этом позже, а сейчас я только подчеркну, что еще 20 % детей имеют небольшой риск частых заболеваний, они не боятся «простуд» и раннего посещения яслей, плохого питания и низкого социального уровня жизни. Это замечают и родители, чьи дети посещают детский сад: одни дети всегда с соплями, а других ничего не берет. Остальные 60 % детей имеют риск частых заболеваний от 10 до 90 %, и зависит это от того, как мама и врач «укрепляют их иммунитет». Именно с этой группой детей с «управляемым иммунитетом» и надо работать.

Сорок лет назад профессора меня учили укреплять иммунитет таблетками, различными стимуляторами иммунитета и витаминами. Сейчас я этого никогда не делаю. Двадцать лет назад я уже знал, что основа иммунитета – это правильное питание, ребенок должен получать достаточно полноценных жиров, белков и витаминов и вести здоровый образ жизни. Затем я понял, что и в пище, и в быту слишком много вредных веществ, которые угнетают иммунитет, и надо бороться за хорошую экологию. Это давало эффект, но не всегда и не у всех детей.

За последние лет пять я открыл для себя новую науку – о микробиоме человека – и понял, что 70 % питания ребенку необходимы, чтобы правильно формировались его органы, для его роста и развития, а остальные 30 % приходятся на совершенно другую пищу, нужную для того, чтобы правильно размножались микроорганизмы в его кишечнике, увеличивались и качественно и количественно.

Именно биоразнообразие микрофлоры кишечника определяет иммунитет ребенка и развитие его мозга, предотвращает не только инфекции, но и, что более важно, болезни цивилизации: аутизм, ожирение, диабет и онкологию.

И как вишенку на торте недавно я открыл для себя идею о том, что биоразнообразие микробиома человека тесно связано и определяется биоразнообразием микробиоты в окружающей среде, где он обитает.

Дача, огород, лес, речка, ручей с чистой водой, кошка и собачка в доме, соловей за окном, земляничная поляна в ближайшем лесу, целебная лесная малина и маслянистая облепиха у дома – все имеет свою микробиоту и влияет на микробиом ребенка.

Я начал избавляться от мифов, что «надо лечить дисбактериоз пробиотиками и пребиотиками». Оказалось, дисбактериоз, выявленный по анализам кала, – это мракобесие (только секвенирование генов кишечной микрофлоры дает более-менее правильное представление о микробиоме человека).

Выяснилось, что все коммерческие пробиотики из аптеки и супермаркета не имеют под собой научной базы и не работают, на иммунитет не влияют, дисбактериоз не лечат.

В последние годы появляется все больше научных публикаций о вреде антибиотиков для кишечной микрофлоры ребенка. Во всем мире на первое место по продажам вышел сумамед, на второе амоксиклав, за 30 лет число назначений этих препаратов детям выросло в 20–30 раз. Есть много убедительных работ, показывающих, что после пятидневного курса амоксиклава исчезает 30 % полезных бактерий кишечника и 20 % из них восстанавливается только через месяц, а редкие древние виды исчезают навсегда. После курса сумамеда иногда полезные бактерии-защитники исчезают на полгода, а самые ценные – на всю жизнь.

Инфекционисты знают, что заразить ребенка с полноценным микробиомом не так просто, он должен выпить воду или съесть пищу, в которой содержится более 300 000 вредных кишечных бактерий. После курса сумамеда достаточно всего трех бацилл – и ребенок даст жидкий стул. Получается, что риск заболеть в результате приема антибиотиков повышается в 100 000 раз!

Нас защищают не только антитела и лейкоциты, главный барьер – миллиарды бактерий во рту, в кишечнике, на коже, они убивают вредные бактерии сами, и они же выделяют гормоны – стимуляторы иммунитета, особые медиаторы для развития нервной системы, витаминоподобные вещества для здоровья и развития. Мы должны их тоже «кормить», создавать им условия для жизни и бездумно не убивать.

Медицина и приусадебное хозяйство

Биологию я полюбил с семи лет, когда в первом классе увлекался рассказами Виталия Бианки, разговаривал с синичками, приучал их садиться на руку. В третьем классе прочитал книгу «Маленькие дикари», и Эрнест Сетон-Томпсон научил меня строить вигвамы, разжигать костры, охотиться, не причиняя вреда природе. Произведения этих авторов обогатили мой внутренний мир новыми чувствами, я стал глубже понимать природу и бережнее к ней относиться. Мне повезло, что я смог построить дом, вырастить сад и воспитать внуков в этом райском месте, на родине Виталия Бианки, и жить по его заветам.

Просиживая часами в Ленинградской публичной библиотеке, штудируя статьи по медицине, я для переключения нейронов мозга читал и научные книги по сельскому хозяйству. Постигая болезни человека, я с такой же страстью познавал и болезни растений. Изучая ворсинки кишечника человека, механизмы пищеварения и всасывания, я интересовался и жизнью корней растений, стал хорошо разбираться в процессах, происходящих в ризосфере (тонком слое вокруг корня, куда корень выделяет сладкий сок, чтобы привлечь нужных ему бактерий, усваивающих азот из воздуха).

Затем я первым в нашей стране стал популяризировать идею АКЧ (настоя из компоста, в котором живут миллиарды полезных почвенных бактерий и грибов). Написал за последние пять лет много книг о том, как самому делать пробиотики и пребиотики для сада и грядок, чтобы растения росли без «химии».

Я читал книги выдающихся специалистов в отдельных областях и видел, что их авторы ничего не понимают в смежных дисциплинах. Я строил свой дом и осознавал, что архитекторам нет дела до почвы и экологии. Читал о выращивании домашних животных и понимал, что животноводы думают о прибыли и эффективности, но не знакомы с основами правильного питания человека и не знают, что органика (отходы животноводства) может реанимировать землю, а не загаживать ее.

То же и в медицине. Ученые в институте изучают редкие болезни, и их не волнуют проблемы провинциальной медицины, не волнуют детские сопельки, которые в первую очередь беспокоят матерей. Фармкомпании интересуют прибыли, поэтому они тратят миллиарды на разработку дорогих лекарств от редких болезней и столько же на рекламу, а для лечения детских соплей заваливают аптеки дешевыми «фуфломицинами».

Фармакологи призывают врачей побольше и почаще назначать все более сильные антибиотики, все более широкого спектра, их не интересует микробиом человека. Чем выше процент осложнений – тем больше прибыли и врачам, и страховым компаниям, и чиновникам от медицины.

Только в последние годы я смог свои навыки системного, научного подхода, сведения в области биологии, экологии, медицины, садоводства и животноводства, опыта путешествий и любви к лесу, лугам, рекам, птицам, книгам о природе – все эти и теоретические и практические знания – объединить в целое, создав экологическое приусадебное хозяйство и разработав экологические методы лечения, сперва в больничном отделении, которым я заведовал, а затем и в своем частном кабинете, где принимаю детей сейчас.

Я понял главное: надо не сетовать на несовершенство мира, а создавать гармонию на своем клочке земли, в своей семье, в своем приусадебном хозяйстве, в своей профессии.

Мой опыт показывает, что почти все советы, которые дают агрономы, как и врачи старой школы, а также наши умные бабушки (по их советам живет большинство людей), не основаны на научной статистике и требуют пересмотра. Таких мифов сотни!

Прежде чем приступить к написанию основных глав этой книги, хотел бы обозначить свою позицию и заинтриговать читателя, поэтому начну с нескольких самых вредных мифов, распространенных среди садоводов, среди родителей и среди специалистов в области медицины.

Суеверия среди садоводов

Многие садоводы убеждены, что не стоит каждые пять-десять лет менять технологии садоводства, приемы агротехники, выбирать новые сорта, способы переработки и хранения продуктов, виды подкормок и внесения удобрений, методы борьбы с болезнями, а надо, как завещала им бабушка, просто перекапывать землю весной и осенью, выбирая корешки сорняков с утра до вечера, затем вносить покупной навоз под перекопку, как делал их дедушка.

Другие читают только бульварные издания по садоводству, строго соблюдают мифы природного земледелия, распространяемые бесчисленными гуру, увлекаются Эмками, травяными настоями, микробными препаратами, якобы натуральными стимуляторами типа «Здоровый сад» и не признают минеральные удобрения.

Третьи не верят в почвенные микроорганизмы, компосты, мульчу, признают только минеральные удобрения, внося их строго по схемам из соответствующей литературы.

Однако советы современных гуру, как и заветы бабушек, – это, в большинстве случаев, мифы.

Любой метод, который взят нами от предков, верен для того времени, когда был создан, а в наши дни его можно усовершенствовать. Не стоит искать простые решения и верить в чудеса, надо улучшать сорта, а одновременно почву для этих сортов, микроклимат, планировку, технику, удобрения и, что еще важнее, повышать свои знания по биологии, экологии земли.

Что касается современных популярных статеек и рекламы – зачастую это просто обман, подтасованный результат в красивой обертке, фотографии, сделанные в «Фотошопе» плюс умелое кодирование профессиональными маркетологами наивных садоводов, выманивание у них денег. Малиновое дерево, арбузные огурцы и развесистая клюква – это одного поля ягоды, растущие в стране Буратино.

Только творчество, основанное на знании, дает урожай и здоровье! Знание и творчество принесут здоровье, творческий труд и здоровье сделают почву плодородной, плодородие почвы повысит биоразнообразие и стабильность экосистемы вашего сада.

Вот уже полвека фермеры всего мира стонут от болезней и вредителей, которых раньше не было, от падения плодородия почв. И только недавно ученые стали говорить об уменьшении биоразнообразия почв, как следствии неразумного использования минералки, пестицидов и пахоты.

Причину падения плодородия и урожаев можно сформулировать одной строчкой – полезную микрофлору наших почв вытеснили патогенные бактерии и грибы, а мезофауну – разных жучков, паучков, червячков – мы убили напрочь.

Для меня теперь огород – это живой организм, и мы в нем не викинги, которые забирают урожай и рубят головы сорнякам, а полноправные члены экосистемы, просто у нас есть разум и способность планировать улучшение системы, прогнозировать результат и умение создать все условия для этого.