Блудная дочь

– Знаешь, мне все же почему-то кажется, что это ошибка. Может, она своему молодому человеку писала и ошиблась номером?

– А МЧ у нее в Москве живет? И она с ним на «вы»?

– Да, нестыковочка, – хмыкнул Миша.

– Но тут есть, между прочим, некая утешительная тема. Фраза «Не знаю, что делать». Она пишется или произносится, как правило, теми, кто нуждается в совете. Пусть в экстренном, но совете. Это не заложница тебе писала, которую в подвале держат. В этом случае все было бы гораздо яснее и четче. Обозначен был бы преследователь, примерное местонахождение вместо этого расплывчатого «не знаю»…

– Это я тоже заметил. Похоже на письма в редакцию. Типа «люблю – не могу – что делать, не знаю».

– Вот-вот. Ты подожди немного. Она, если тебе лично писала, сама объявится. Чует мое сердце. День-другой, и отзовется. А я тем временем своего питерского коллегу слегка напрягу – пусть посмотрит на Валю-Валентину живьем. Да?

– Да, ты прав, я думаю. Подожду. Но у меня к тебе еще одно дело есть. Я насчет Ани хотел поговорить.

– Что? Угрожает кто-то?

– Думаешь, такое возможно?

– Эх, ко мне с такими делами иной раз приходят… Лучше жить в счастливом неведении…

– Но ты первым делом про угрозы спросил, – настойчиво проговорил Миша, – это случайно или тебе казалось, что Ане угрожают?

Сергей задумался.

Серьезный вопрос требовал честного ответа.

– Нет, – сказал он наконец, – про угрозы не думал. Но была мысль о загадке. О каком-то тяжелом прошлом. Что-то в ней закрыто наглухо. И при этом она тебя не обманывает.

– Да. Я знаю. Все у нас честно и открыто. С первого дня до сейчас. Кроме одного момента. Но там мы выяснили…

– Какого момента?

– Ну, раз уж начал, скажу начистоту. Она поначалу от меня скрыла, что Любой беременна. Представь, аборт собралась делать. И я каким-то чудом сообразил. Дурак был дураком, а тут просто протелепатил.

– А как она объяснила?

– Боялась, что ребенок неполноценный родится.

– Ты поверил?

– Да. Абсолютно. Ты бы видел, как она Любке была рада! Она от нее ни на шаг не отходила. Сидит и смотрит. Часами.

– И Люба – твоя копия. Клон, – почему-то замечает сыщик.

Хотя – вполне понятен ход его мысли. В других случаях жена скрывает факт беременности, если ребенок не от мужа. Увы, нередки такие случаи. Уж он-то знает. Не зря ест свой хлеб.

– Не поверишь: даже почерк, как у меня! Даже правый ботинок стаптывает больше левого, точь-в-точь как я! Даже…

– Ладно, ладно, ясное дело, себе смену отковал по своему шаблону. Ты вот лучше вспомни – больше Аня ничего от тебя не скрывала?

– Нет, я бы учуял. Я ее чувствую. И, пойми, я не выведать что-то о ней хочу, а как-то помочь. Она, понимаешь, плачет во сне. Днем счастливая, я же вижу. А во сне плачет настоящими слезами. И я хочу понять причину.

– И устранить, – продолжил за друга Серега.

– Да, примерно так. Мы когда женились, уговорились все о прошлом забыть. Не расспрашивать, не возвращаться к нему. Она так попросила. Я обещал. Не расспрашиваю. Но это все же ненормально, знать, что любимую женщину что-то изнутри точит, и ничем не мочь изменить ситуацию. Я хочу просто узнать, что же с ней было.

– Не боишься? Вдруг всплывет такое, что все изменит?

– Иногда боюсь. Но у меня к ней ничего не изменится. Проверено. А ее… мечтаю сделать ее счастливой.

– Ладно, начнем. Если вопрос о счастье, грех не помочь. Выкладывай все сведения, которые имеешь. Девичью фамилию, явки, адреса… Но смотри. Если что – ты сам этого хотел. Мало ли что всплывет.

Живность

1. Аня и лошадки

После бурного трудового дня хорошо усталый Миша едет к своей Ане. Она почти каждый вечер проводит «с лошадками».

Аня по профессии дефектолог. Получила диплом и устроилась поначалу в интернат для детей-инвалидов. Работа изматывала. Пожалуй, не столько даже работа, сколько условия, в которых содержались несчастные дети, оставленные родителями и никому не нужные. Пока не родилась Любочка, Аня трудилась без выходных: привязалась к своим подопечным, а уж они души в ней не чаяли.

С появлением дочки все изменилось. Беспомощный младенец нуждался в матери. Естественно, поначалу все время было отдано новорожденной. Когда пришел срок возвращаться на работу, возникли трудности: интернат расформировали, большинство Аниных учеников находились теперь за городом.

Аня получила лицензию частного предпринимателя, открыла поначалу центр для семей, воспитывающих детей с ДЦП, аутизмом, синдромом Дауна. Родители нуждались в помощи не меньше детей: они всем сердцем хотели помочь своим детям, но сколько же препятствий – и материальных, и моральных – стояло на их пути.

Аня уже по опыту знала, как многому можно научить, казалось бы, совсем безнадежных, лишенных всякого интереса к внешнему миру инвалидов, если они чувствуют любовь и тепло живой души, старающейся им помочь. Постепенно, месяц за месяцем, год за годом, совершались чудеса, цену которым осознавали лишь те, кто вплотную сталкивался с больными детьми. Чудо происходило, если замкнутый, полностью погруженный в себя ребенок начинал улыбаться матери или своему учителю. Чудо случалось, если молчавший годами вдруг начинал говорить. Аня давно поняла: если сама веришь в чудо, оно обязательно объявится в реальности. Так и было. Каждый день – новое чудо. И огромная порция счастья. И детского, и родительского.

Выросла Аня в деревне, в Калужской области. Отец работал агрономом, заведовал хозяйством огромного процветающего в те времена совхоза. Держали в совхозе и лошадей. У отца имелся свой персональный транспорт: кобыла Искра. На все свои объекты, по всем делам папа отправлялся верхом. Искра была сильной, выносливой, спокойной и уравновешенной лошадью. Вечерами Аня прибегала к отцу в контору, он подсаживал дочку на седло, вскакивал сам, и они отправлялись на прогулку: вдоль реки, потом лесом, лугом, снова по берегу речки и домой.

Спешившись и расседлав Искру, папа первым делом вел ее на луг за их домом, чтоб она паслась на свободе. Он, правда, слегка опутывал ее ноги, чтоб она не ушла куда глаза глядят.

Пока они ужинали, Искра паслась. После ужина папа, мама и Аня шли на реку плавать. Синие стрекозы вертелись у поверхности воды, мальки стайками метались туда-сюда, за рекой мычали коровы: их пора было доить, пастухи стегали землю своими бичами, покрикивали на коров, собирая их в стадо…

Накупавшись, возвращались домой. Мама поджидала корову, звала ее ласково. Папа и Аня шли за Искрой.

Если Искра хотела домой, она легко откликалась на зов и шла с людьми. От нее пахло летом и красотой жизни – так Аня для себя определяла запах любимого существа.

Бывали вечера, когда Искра хотела погулять. Она легко освобождалась от своих ножных пут и медленно-медленно уходила все дальше и дальше от дома. Приходилось ее искать. Вот уже становилось темно. Они брели по травам и звали, смеясь: «Искра!» Смеялись, потому что знали: все равно найдется, это она так немножко играет с людьми, проверяет, любят ее или нет. Наконец в летней светлой ночи виделся силуэт лошади. Она щипала травку и будто ничего больше не замечала, не слышала зова и звука шагов. Но стоило подойти ближе, она делала несколько прыжков в сторону и снова пропадала в зыбкости мглы.

Отец и дочь садились на пенек или бревнышко и терпеливо ждали. Как только Искра переставала чувствовать преследование, она начинала сама искать своих людей: не заблудились ли? Папа и Аня сидели тихо, проверяли, найдет их лошадь или нет. Искра всегда находила. Появлялась неслышно, как фея, из темноты. Вырастала рядом из ниоткуда. Стояла и ждала, пофыркивая.

– Нагулялась? – ласково спрашивал отец.

– Фрррр, – подтверждала Искра.

– Поехали тогда домой?

Лошадь согласно кивала.

Папа легко вскакивал на неоседланную Искру, свесившись, подхватывал Аню, усаживал перед собой.