Чудо в перьях (сборник)

– Ух, ё! – сказал человек. – Волчок! Вот так «баю-баюшки-баю, не ложися на краю»!

Оказывается, сон про певучих рыб был к волкам, кто бы мог подумать!

Он тут же гордо решил, что вот даже волки чуют в нем брата. Он внутри часто сравнивал себя именно с волком: умным, смелым, решительным, одиноким, хищным.

Он, не раздумывая, взял в дом этот законный (ему!) подарок природы. Таким образом произошла естественная подвижка в расстановке сил, на которую рассчитывала мать и о которой человек и не подозревал. А именно: охранные собаки, не имевшие доступа в дом, совсем сбились с толку: от хозяина теперь несло таким вражьим духом, что непонятно было, кого от кого защищать. Они теперь дыбили шерсть и лаяли на человека и его приемыша. Их призывами к бдительности пренебрегали с насмешкой. Теперь старая волчица могла спокойно подходить к забору: пусть себе брешут, жалкие рабы.

– Чевой-то ты, Львович, удумал чудное – волка в доме держать, – пыталась предостеречь хозяина деревенская молочница.

– Вырастет верным другом, – снисходительно объяснял глупой тетке городской человек. – На охоту будем ходить. На кабана. У нее нюх – ни с одной собакой не сравнится.

– Это-то да. А говорят ведь: сколько волка ни корми, он все в лес смотрит…

– Я ее потом с хорошим псом скрещу, щенкам цены не будет, – мечтал о своем хозяин.

Что ему поговорки с пословицами. Свою голову надо иметь.

У дочери была задача: помогать семье, расти и ждать воли.

Она была любимицей и пользовалась полной свободой. Собак держали на цепи, пока она гуляла по двору хозяйкой. Они тяжело переживали нарушение сложившихся тысячелетиями отношений между их служивым родом и господами-людьми. Они ненавидели опасную фаворитку, несмотря на ее детское бессилие, и даже когда обязаны были молчать, чтобы не сердить хозяина, показывали ей клыки: memento mori!

Дикая девочка, поев, брала в зубы кость с ошметками мяса и бежала к забору.

– На черный день закапывает, вот умница какая! – лебезиво восхищалась молочница Нина, с первой минуты возненавидевшая волчонка за противозаконное самозванство. Хотя ей-то что за дело? Но она в душе оплакивала каждую капельку молока своей Буренки, вылаканную приблудной тварью.

Волчица-дочь явственно чувствовала волны ненависти и страха, расходящиеся от молочницы Нины. Человек же радовался, что его гордую любовь разделяет добрая женщина. Он любил слушать ее искренние народные слова об уме и обаянии его приемыша. Он повысил ей плату за молоко и награждал всякими сувенирами. Ради этого стоило простить неприкаянному лесному зверю его происхождение, но земные человеческие женщины, как никто на свете, умеют закапывать зло в своем сердце и ни за что не желают с ним расставаться.

Человек, конечно, не мешал наголодавшейся малышке уносить самые лучшие куски в дальний угол своих владений. Он искренне восхищался ее умом, силой врожденного инстинкта, четким расчетом маршрута. Она проносила свои запасы в нескольких сантиметрах от оскаленных морд цепных псов, обзывавших ее на чем свет стоит. Это было потешное зрелище: независимая, спокойная, вышагивающая с добычей одним и тем же ежедневным путем волчица-подросток и беснующиеся с неиссякаемой энергией бесхитростные служивые собаки.

Ради этого стоило подкладывать ей побольше, обязательно чтобы оставалось лишнее, и представление продолжалось. Он думал, что это все игра ее малышачья. В действительности же бешеный лай, клацанье зубами в почти смертельной, но недосягаемой близости, хрип и пена из пастей собак были просто необходимы: со стороны леса в это же время к заветному углу кралась мать, чьего запаха одурманенные наглостью самозванки псы не должны были учуять. Люди же в случае чего не обратили бы внимания на нюансы поведения своих очумевших слуг. Именно так удавалось дочери помогать своей бедствующей семье.

Примечания