После долгих стояний у горных святынь,
Там ярое око точило им сердце,
Где жили прекрасные лики княгинь.
Заостряли оскалы зубчатые башни,
Хрипели фундаменты плах, крепостей,
В купальскую ночь вырастали на пашне
Молодые хребты из зарытых костей.
Волхвы, отправляясь на битву с цунами,
Не всегда понимали с чего начинать,
Худо-бедно сводили концы с неконцами
И на злые уста налагали печать.
Когда во взаимных обменах реалий
Случался внезапный загадочный сбой,
К каждой близи бежали далекие дали
Постоять за свои идеалы горой.
Волхвы заклинали кошмары столетий,
Изводили рогато-чреватый гибрид,
На досуге вбирали в состав интеллекта
Идиомы атлантов и кариатид.
Гамлетовский мотив
В полнолунье реликты, болея, кровят,
Становятся к неизлечимостям в ряд.
Сходный с патетикой язв лейтмотив
Проходит по жилам ночных перспектив.
Жалок сомнительный новый почин
Застарелых и слепнущих первопричин.
Каждый, сбивчиво не попадая в струю,
Задастся вопросом: на том ли стою?
Придется панический вывод принять —
Что душно и не на чем больше стоять.
Предчувствует хитросплетенный баланс
Праведных круглых нолей ренессанс.
Пешки жертвуют самость на благо ферзя,
Так их затупила, формуя, фреза.
Воздвигая картины идиллий, мольберт
Сохраняет в основе подлог-трафарет.
Каждый, зная себя по верхам, наобум,
Утешается: «cogito, ergo sum».
Горячечной мглой обливается мысль,
С ней немыслимости неизбежно стряслись.
На птичьих правах обитает аскет,
Храня в заповеданность волчий билет.
В брешах, пронзивших убыточный быт,
Бесчеловечность идей шелестит.
Ничейные правды меняют маршрут,
Соблюдая ничейности твердый статут.
То, что далось себя так породить,
Жует западня между быть и не быть.
Потаенный сад
Там цветочные грезы буравит пчелиное жало,
Тепловое крещение лечит с грехом пополам
Медовые раны. Колышется радуга на пьедестале —
Гармонии вод кочевой митингующий шарм.
В дымке июня роятся клубы переливчатых истин,
Избегают входить в парадигмы седых тропосфер,
А под инеем всем безразлично, куда кто зачислен,
Грациозно светла неподвижность озимых манер.
Там цветные фонтаны хранят ДНК океана,
Превращаются струи в подобье неистовых струн,
Когда в мареве сдвинется и директивно, обманно
Царским трезубцем помашет латунный Нептун.
На закате кровавятся мрамор и стекла вольера,
Что пустует давно, но в нем воздух опасно дрожит,
И в красном углу золотое перо шестикрылого зверя,
Пока петел не крикнет, в эмульсии лунной лежит.
Там аллеи, сужаясь, впадают в целинные тропы,
Что ведут по ту сторону празднества или добра и зла.
У обочин хранят заболевшую тайну античные гроты,
В щелях – для помазаний инфекционных смола.
Фруктоза сластит шифрограммы Аида, Эдема.
Благолепные радости истово реют с грехом пополам.
Дорога того, кто от всех воплощений отъемлем,
Огибает сколоченный из баснословностей храм.