Литературные пародии

И не узнаю – творил я чего ради.
И с лика Земли меня, как пылинку, сдунет,
И небеса злорадно разверзнут хляби…

Пародия

* * *
Чтой-то нынче опять мои взятки не гладки,
Взял бритву не так и не там побрился,
А как стал водить стило по тетрадке,
То, ладно бы с панталыку, – с понтов сбился.

Что зря побрито, положим, заклею как-то;
Остальную гармонию алгеброй надо поверить,
Но каждый раз через раз выбиваюсь из такта —
Плюну пять раз и все принимаю на веру.

Рукой не махну, а расставлю веером пальцы —
Так добавляется мне капитальной харизмы.
Я научился безадресно, чисто влюбляться,
А дамы в свой адрес хотят моего организма.

И слово мое пропадет из ликбеза.
И чего я его культивировал ради?
Буква зю по-олбански на суффикс залезла.
А я-то под зет её чинно пригладил!..

Элла Крылова

Брусника

Терпкую ем с сахаром бруснику,
вспоминаю Север, Мончегорск,
словно перелистываю книгу:
озеро, тайга, село, погост.

Лосю памятник – о, вот отрада! —
нищая квартирка на краю
города, сперва тюрьма детсада,
после школа – я её люблю.

Я люблю каток, бассейн, балетной
студии сверкающий паркет.
К озеру иду тропой заветной,
и в руках – лесных цветов букет.

О, лесной свободы вкус брусничный!
Он сейчас со мною, взаперти,
в несвободе суетной столичной,
но тропинку в детство не найти.

Вот оно пришло воспоминаньем —
терпкою брусникой на столе.
Осветил мне северным сияньем
Бог мой путь нелёгкий по Земле…

Пародия

Брусничная квинтэссенция

Сижу себе, жую себе бруснику.
В Пекине лажа, в дельте опорос,
Мончегорский дух лукавый сникнул —
всё чует мой, двоя зарубки, нос.

Мне тамбовский волк являлся братом,
когда мотала в садике я срок;
а после школа, уж иным макаром,
преподала пожизненный урок.

Люблю балет, НИИ, ашрамы йоги,
и орган власти, и его статут,
но не туда меня на шпильках ноги
в отрыве от сознания несут.

Вспоминая благий спас брусничный
и под сердцем ягод чашек семь,
зуб точу на плевый джем столичный,
но потом его, нет спасу, съем.

Когда набрус… наклюкваюсь, впустую
ловлю Пегаса. Схлынет передоз —
на своего конька сажусь, гарцую
на Север, где святится Дед Мороз.

Линор Горалик

* * *
– Где была твоя голова?
– Склонялась к бегству, трещала о новостях,
пухла за Охтой, болела за ЦСКА,
выдавалась пленными за своего.

– Где были твои глаза?
– В Твери на затылке, в Москве на лбу;
косили камни, ели чужих,
ходили по воду в военкомат.

– О, глупые твои глаза!
Ах, завидущая твоя голова!