Седьмая вода

– Скотина ты! – завизжала Ольга и смахнула со стола мою многострадальную подставку для карандашей.

– Ну, как говорится, я б вас послал, но вижу, вы оттуда! Тебя проводить, или сама дорогу найдешь?

– Пошел ты! И сестрица твоя!

– Прощай, Оленька! – сказал я ей в спину и скривился от грохота, с которым она захлопнула дверь. М-да, такими темпами придется проводить незапланированный ремонт в кабинете. А еще, видимо, нужно самому повидаться с бывшим другом и доходчиво донести мысль не приближаться к Василисе. Ольга не просто так всполошилась. Такие расчетливые и продуманные бабы всегда нутром чуют, когда на горизонте маячит что-то по-настоящему опасное.

А еще очень мне интересно, что имела в виду Оленька, говоря, что Василиса не видела ничего под своим носом? Я предполагал, конечно, что Марк не будет ангелком, поэтому так и бесился, узнав об их с лягушонкой предстоящей свадьбе. Но что он мог быть таким одноклеточным дебилом, чтобы спать с единственной подругой будущей жены меньше чем за месяц до свадьбы… Это насколько же надо было сперматоксикозом страдать, чтобы мозги так отказали? Если все это так, то на одну тайну станет меньше, и я на шаг приближусь к тому, чтобы распутать весь этот клубок гадских событий, приведших нас с Василисой к тому, что имеем сейчас.

Глава 7

Василиса

Долгий, неторопливый разговор с лечащим врачом мамы принес некое подобие умиротворения в мою растревоженную душу. Несмотря на то, что вещи, о которых он говорил мне на протяжении более чем часа, отнюдь не были радостными, ему удалось донести до моего сознания их так, что перспектива возможной длительной и трудной реабилитации мамы не представлялась чем-то неподъемно трудным, а виделась постепенным, вполне посильным процессом. Хоть и не быстрым. Даже честное предупреждение о том, что полностью последствия инсульта могут и не исчезнуть, звучало не как сообщение о нависшем приговоре близкому человеку, а как призыв радоваться, что удалось сохранить самое ценное – жизнь. Может, конечно, это просто профессиональный навык – подобным образом говорить с родными больных, но если и так, то дай Бог всего самого наилучшего таким профи. Поэтому я выходила из больницы в боевом настроении и с намерением узнать все, что можно, еще и в интернете о постбольничном периоде для выздоравливающих после инсульта. А еще окончательно приняла одно важное решение. Я и так не собиралась никуда уезжать, пока не увижу маму на ногах, а теперь намерение стало четкой личной установкой. И не важно, что это должно занять гораздо больше времени, чем мне представлялось. Может, я сбежала однажды потому, что не могла справиться с реальностью и последствием собственных импульсивных поступков, но сейчас все совершенно поменялось. Время побегов закончилось, пора было поворачиваться к настоящей жизни лицом и учиться быть полезной самому близкому человеку на земле. Нет смысла изводить себя чувством вины за то, что все вышло как вышло. Скорее уж, сейчас мне, взрослому человеку, было стыдно, что я никогда не делилась ничем с мамой. Не знаю уж почему, но с того момента, как в ее жизни появился Максим Григорьевич и потихоньку вывел ее из потерянного состояния после смерти отца, я будто вздохнула с облегчением и отгородилась от них. Нет, никаких обид с моей стороны не было. Скорее, это был какой-то эгоизм, что ли. Подспудная радость, что я могу быть теперь как бы сама по себе. То, что у мамы теперь был мужчина, на которого она могла полностью опереться, мною воспринималось как освобождение. Поэтому и все попытки мамы вникнуть, что же не так между мной и Арсением, я мягко, но однозначно отклоняла, считая только своим личным делом. Да и при свидетелях мой личный демон вел себя просто идеально. То ли дело наедине. Я тряхнула головой. К черту! У меня сейчас имелось достаточно проблем гораздо более серьезных, нежели перебирание старых обид, словно они фото в семейном альбоме, заслуживающие, чтобы смотреть на них снова и снова. Мне придется задержаться дома надолго, а это значило, что Кирилл остается у меня совсем один. И я, если честно, даже не знала, как ему это сказать. Он, конечно, все поймет, поддержит и ни словом не упрекнет, вот только как мне самой перестать думать, что подобная новость может вырвать фундамент из-под шаткого, построенного ценой таких усилий здания его спокойствия. Хотя, может, я слишком все утрирую? Возможно, это я привыкла быть ему необходимой за эти годы, став зависимой от этой роли собственной исключительности в чужой жизни. Подсела на то, что Кирилл столь открыто мне демонстрировал, как я ему нужна, на то, как мы заполняли столь плотным присутствием в жизни друг друга некие пустоты в душе. Кирилл стал для меня всем: братом, именно таким, о котором мечталось и какого не вышло из Арсения; настоящим другом, какого у меня так и не появилось до встречи с ним; мужчиной, который откровенным восхищением вылечил мою годами жившую неуверенность в себе и показавшим, какая я в его глазах и в глазах окружающих. Так что сейчас сердце в пятки у меня уходило не только от страха за него, но и от возможности потерять все это. Выходит, это опять рецидив моей трусости и эгоизма. Или нет? Но не только из-за Кирилла мои чувства были в полном раздрае. Отрицая это, я кривлю душой. То, как будет происходить наше дальнейшее взаимодействие с Арсением, тоже являлось источником моего беспокойства. Ведь если уезжать я не собираюсь, то остро встает необходимость объясниться с ним и избавиться от этого напряжения и неловкости в присутствии друг друга. Или все эти эмоции испытываю только я? Нет. Я видела что-то постоянно в его глазах. А значит, окончательного объяснения с расстановкой всего по местам не избежать. Вот только у меня по-прежнему все нутро начинало, как в юности, трусливо сжиматься, как только представляла его холодное насмешливое лицо. Я так и слышала его ответ на мои жалкие попытки поговорить о той ночи. «Ой, да ладно тебе, лягушонка костлявая, было и было! Я ведь с первого дня видел, что ты влипла в меня по уши! Вот и пожалел тебя разок. А ты, что же, все забыть не можешь? Вот уж напрасно! Там особо не о чем вспоминать».

Я сжала кулаки и нарочно прикусила и без того обветренную губу. Боль и солоноватый привкус крови привели меня в чувство. Да и пусть себе говорит, что хочет, даже и попытается поглумиться, как раньше! Мне главное для себя подвести черту под прошлым, освободиться. Нам, скорее всего, предстоит сталкиваться каждый день, и я не собираюсь из-за этого подсаживаться на успокоительное. В конце-то концов, мы оба уже совершенно взрослые люди. Я стала другой, он изменился, и только реакции все те же, как будто подверглись длительной консервации. Вот и будем вскрывать эти консервы. Разговору быть, и если выяснится, что Арсений так и не сумел повзрослеть, то это его проблемы, но ему придется смириться с тем, что я уже не та Васька, в чью жизнь он может вламываться без стука и вести себя по-хозяйски.

Я, пытаясь достичь внутреннего равновесия, еще несколько часов бродила по родному городу, отмечая, насколько он изменился. Повсюду на месте прежних домишек с белыми глухими заборами, как грибы мутанты, повырастали многоэтажные гостевые дома разной степени готовности, меняя внешность знакомых улочек почти до неузнаваемости. Было немного жаль, что город теряет свой неповторимый шарм, обращаясь в один сплошной конвейер для приема бесконечной череды жаждущих моря и солнца туристов. Прогулка проветрила, конечно, мозги, но, однако же, Кирюше я так и не позвонила, подумав, что буду решать по одной проблеме за раз. И сегодняшней я назначила объяснение с Арсением. Впрочем, как построить или хотя бы начать разговор, я так и не придумала. Ну, будем надеяться, что оно как-то само пойдет, а начав, я уж точно донесу до Арсения, что считаю нужным, хочет он этого или нет. Его ведь никогда не останавливало мое нежелание слушать все, что сыпалось из его рта. Так что переживет как-нибудь.

Войдя во двор, я нос к носу столкнулась с крепким молодым человеком в синей спецовке, который нес мягкий стул из дома в гараж. Данный предмет мебели был прекрасно узнаваем, так как являлся частью гарнитура из святая святых – кабинета Максима Григорьевича. Заглянув в гараж, я увидела там письменный стол и шкаф, сиротливо приткнувшиеся у дальней стены. Оказавшись в доме, я застала там человек шесть грузчиков и самого хозяина выдворяемой мебели. Максим Григорьевич отдавал приказы, они же их исполняли без лишней суеты. Большая светлая комната, бывшая его кабинетом сколько мы тут жили, теперь удивляла пустотой и неожиданной просторностью.

– А, Васенька, ты вернулась! – бледно улыбнулся мужчина. – А у нас тут вот. Пошумим немного. Ничего?

– Да ничего, конечно, – недоуменно ответила я, озираясь. – А что тут, собственно, происходит?

– Да скоро же Мариночку из больницы забирать, а ей первое время кровать специальная нужна будет и уход особый. Да и передвигаться может быть тяжело, когда ходить начнет. Вот я и решил, что организую тут нам комнату, на первом этаже.

– В смысле – вам?

– Сейчас быстро стены освежим, а завтра кровать привезут. Вот тут поставим. А мне кушетку здесь, – мужчина указал на место в ногах маминой предполагаемой кровати. – Буду все время рядом.

– Вы же это не серьезно? – пораженно посмотрела я на него.

– Почему? – Максим Григорьевич обиженно нахмурился.

– Потому что доктор сказал, что мамино выздоровление может занять месяцы!

– И что с того?

– Боже… ее надо будет кормить, мыть, делать с ней упражнения и массаж, некоторые процедуры… да столько всего! – перечислила я все, что запомнила из разговора с Тимуром Вадимовичем.

– Василиса, я бывший боевой офицер. Поверь, я знаю, как нужно ухаживать за кем-то, кто не в состоянии передвигаться. А массаж и все остальное я смогу освоить. – Вот сейчас в его голосе прозвучали прежние волевые нотки, призванные внушить всем окружающим, что они могут положиться на этого мужчину, и он не подведет.

– Но вам нужно будет отдыхать и ходить на работу! – Что это со мной? Голос задрожал, и неожиданно стало больно от понимания, что не особо я кому-то тут и нужна. Ну а с другой стороны… это ведь я уехала, сбежала, никому ничего не объясняя, и практически вычеркнула их из своей жизни. Почему же удивляюсь, что они привыкли жить без меня и прекрасно обходиться своими силами.

– Вот тут рядом и буду отдыхать. А с делами пока и Арсений прекрасно справится. Вообще, думаю, пора ему все передавать, я на фирме уже и без надобности, только место занимаю, – не замечая моих переживаний, ответил Максим Григорьевич.

– Нет, все же я считаю, что это неправильно! – возразила я, ища аргументы, а честнее будет сказать – придумывая их.

– Ты считаешь, что я не справлюсь? – Вот теперь, похоже, я умудрилась еще и обидеть его.

– Конечно, справимся, но не вы, а мы вместе! – нашлась я. – Я остаюсь тут столько, сколько потребуется.

– Василиса, я прекрасно понимаю, что переживаешь, но у тебя своя жизнь… – А сейчас захотелось действительно заплакать, как будто мне вежливо указали на дверь.

– Нет, не понимаете! Я никуда уезжать не собираюсь, пока маму не поднимем. – Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, потому что едва не сорвалась на крик.

– Послушай, девочка, у мамы есть я, и тебе не обязательно приносить все в жертву. – Максим Григорьевич шагнул ко мне и как-то неуверенно положил ладонь на плечо.

– Нет, обязательно. И нет никаких жертв. Я так хочу.

– Ты просто не доверяешь? Думаешь, не справлюсь? В этом причина?

– Да нет же! Я, безусловно, верю в ваши силы и желание, но есть вещи… интимные. Которые я, допустим, не хотела бы, чтобы для меня делал мой мужчина… муж. По крайней мере, я бы на ее месте постоянно бы чувствовала себя неловко. Понимаете?

И это была чистая правда. Мне казалось, что мама бы со стыда сгорела, если бы Максиму Григорьевичу пришлось подмывать ее и менять пресловутые подгузники. А без этого не обойтись, доктор мне все объяснил. Хотя, может, я просто не понимаю степени близости, возможной между людьми, давно живущими вместе, и напрасно лезу тут со своими домыслами.

– Я считаю, Василиса права, – раздался прямо за спиной голос Арсения, и я вздрогнула так сильно, что это наверняка не ускользнуло от его глаз. Тут же разозлилась на себя за эту не поддающуюся контролю реакцию.

– Но дело не только в этом, – продолжил он, подходя так близко, что я ощущала его дыхание, щекочущее мой висок и щеку, и я едва сдержалась, чтобы резко не отшатнуться, потому что мне показалась – кожу словно обожгло. – Я полагаю, что у нас, уж извините меня, нет достаточно знаний и навыков, чтобы сделать все идеально. А одного нашего желания помочь недостаточно. Ну, по крайней мере, поначалу. Нам нужен кто-то с опытом, тот, кто хотя бы научит нас, как и что правильно, а что делать не стоит.

Я опешила не столько оттого, что Арсений поддержал меня, сколько оттого, что он совершенно естественно и убежденно произносил это «нас и наших». Так, словно этим он нас по умолчанию объединял… как в нормальной семье.

– Я не доверю Марину чужому человеку! Ни за что! – мгновенно взвился Максим Григорьевич, будто ему предложили совершить нечто святотатственное.

– Я тоже никогда бы о таком просить не стал, пап! У нее будем мы, но я предлагаю еще и нанять профессиональную сиделку, хотя бы поначалу, до тех пор пока и мы, и Марина освоимся в этом новом качестве, наладим быт и изучим все тонкости ухода.

– Поддерживаю, – пробормотала я, не веря собственным ушам. – Считаю, что это будет разумным решением.

– Чем она лучше меня, эта сиделка? Я могу делать все то же, что и она! – Теперь этот огромный мужчина звучал действительно обиженно.

– Можешь, пап, никто и не сомневается. Вот только ты уверен, что точно знаешь, как правильно? – В голосе Арсения были одновременно и настойчивость, и мягкость, и такого я от него никогда прежде не слышала.

– Дядя Максим, никто не говорит о том, чтобы сбросить маму на постороннего человека. Будем воспринимать ее как учителя для нас и как еще одно средство для скорейшего маминого выздоровления, – снова поддержала я Арсения. Ну не начинать же мне глупо упрямиться, просто чтобы противоречить ему?

Максим Григорьевич, продолжая хмуриться, повернулся к нам спиной. Постояв так с минуту, он шумно вздохнул.

– Ну ладно. Если вы оба уверены в том, что это необходимо, то так и сделаем. Но спать я все равно стану здесь.

– А вот это на твое усмотрение, – легко согласился Арсений, а я снова напряглась, лихорадочно обдумывая, как лучше подойти к вопросу о разговоре. Но, как и в случае с телефонным объяснением с Кириллом, ничего нужного сейчас не приходило в голову. Не спрашивать же мне прямо тут у Арсения, какие у него планы на ближайший час и не могли бы мы подняться к нему или ко мне. Я невольно поежилась, представив его ответ.

– Я хочу что-нибудь организовать на ужин, – только и сумела выдавить я, обращаясь к обоим мужчинам, хотя важен был ответ одного. – На вас рассчитывать, или вы будете ужинать не дома?

– Я никуда не собираюсь, – ответил Максим Григорьевич.

– Хотите что-нибудь определенное?

– Нет, Васенька. Съем все что угодно. – Мужчина уже отстранился от нас, уходя в свои мысли.