Олег Рязанский

– Отдать его зодчему! Пусть творит! Но сначала пусть закончит наличники и ликвидирует скрип половиц в стольной.

– Поздно. Зодчий взял циркуль, отвес, сажень мерную и. удалился. И светлый дух белого мячковского камня последовал за ним. Так и пошли вместе. В обнимку.

– Куда?

– Вдоль Тверской-ямской, Тверскою заставою…

– В Тверь? Догнать! Вернуть! Впрочем, отставить, поеду за ним сам. Эй, конюшенный, седлать лошадей!

Поехали… Проехали Чистополье, Калинов-мост, Черемушки, а далее запетлял зодчий, заложил дугу на девяносто градусов. Не иначе как следы заметает, раз свернул на юг и пошел через Внуково, Дедово, Батюшкино… На большаке из-за поворота вывернулся десяток людей конных. И в одном из них узнал Дмитрий Иванович князя рязанского. Окликнул:

– Вот так встреча, Олег Иваныч!

Съехались. Князь московский на коне со звездой во лбу. В чужих краях выпестованном, в дар привезённом. Но годный лишь для коротких выездов. А князь рязанский на коне приземистом, рыжем с веснушками и гривой, ветром раздвоенной, а не приглаженной конопляным маслом. Седло князя московского из тисненой кожи, стремена посеребряны и в узорах. А у Олега Рязанского стремена деревянные. Не от скупости, а для удобства. Зимой ноги в деревянных стременах не мерзнут.

Сначала поздоровались лошади. Первым, длинноногий скакун под чепраком ковровым. Ударил о землю правой задней, шварканул левой о правую переднюю и снова топнул. А конь князя рязанского под чепраком дерюжьим и оттого не скользким, лишь слегка приподнял неподкованное копыто, дескать, мы тоже умеем так, но не хотим. Он статью невзрачен и ростом не вышел, зато родом от небесных лошадей с крыльями, не знающих в беге пота и усталости. Одну из них, отбившуюся от табуна, присмотрел несчастный одноногий и одноглазый скиф, выгнанный из племени по ущербности. Подкараулил он коня, заарканил, обрезал крылья, приручил, прискакал на нем к сородичам и стал вождем, так-то…

Поздоровались и всадники. По-человечески. После чего князь московский слегка ослабил поводья:

– Откуда путь? Судя по месту сворота на большак, похоже, к сестре в Брянск ездил? В леса, глухие, дремучие, дебрянские с брынскими разбойниками? Не по поводу ли женитьбы князя смоленского на твоей дочери? – то был элегантный точечный укол копьем в адрес Олега Рязанского насчет преобладания у последнего дочерей.

– А твой путь куда? – ушел от ответа князь рязанский, – судя по взопревшему коню, он под тобой готов наземь брякнуться от усталости. Рабочий конь и на соломе скакун, а длинноногий пустопляс и на овсе еле-еле ногами перебирает… – Это был ответный удар булавой с набалдашником в особо чувствительное место, но Дмитрий Иванович сделал вид, будто у него запершило в горле:

– Отлавливаю одного беглеца, что нацелился на Тверь, а сам кругами пошел…

Солнце тем временем на обед повернуло и комары взъярились – на людей набросились. Дмитрий Иванович в раздражении по щекам комарье стал размазывать, а Олег Иванович неэффективно бить плетью.

Пока сдвоенный конвой тройную уху ладил, разговор крутился вокруг рыбной ловли. Какой рыбице червь нужен, а какой мотыль. Какая рыба взаглот берет или влет, либо на рывок идет, либо на шнур ловится, на глазок, на прищур, на бластер, тестер, бунер и не только окунь зарится на копыто подпаленое. А если рябь по воде пошла продольная – верный шанс поймать жереха на жареху, жор у жереха, проклюнулся! Вообще-то, жерех – рыба с утонченной натурой, хоть и хищная. Подозрительная, но любопытная. На дне отдыхать любит, согласно поговорке: рыба ищет где глубже… И как на этом самом месте над омутом под ветлами Емеля золотую рыбку поймал…

Сбросив сапоги, князья полуприлегли на траву. У одного каблук сношен во внутрь, у другого – наружу. Один седло под правый бок подложил, другой – облокотился левым. Противоположности. Противники? Нет. Но и не друзья. Дружба – это владение общими интересами, взаимовыручка, обязательства… А у них то так, то эдак, с попеременным перемирием, причем уступок делал больше Олег Рязанский, хотя первым же хватался за оружие…

Помолчав, снова разговорились. Олег Рязанский о трофеях охотничьих, о бездонном мещерском озере, где обитает зверь не зверь, рыба не рыба… Дмитрий московский о том, как тяжела шапка мономахова, как неравномерно пополняется казна, насколько увеличились расходы на льготы мастеровитым лицам и ликвидацию последствий разбойных нападений под началом атаманши Маруськи Климовой из Бутырок. Видано ли такое, чтобы бабе подчинялись мужи разбойные? Князь наш светлый Владимир Красно Солнышко еще в те далекие времена поднимал вопрос о мерах борьбы с разбоями, а за ночное хождение без дела по Киеву назначал битье кнутом… На передыхе поинтересовался:

– А у тебя, Ольг Иваныч, как дела?

– На нашей грядке свои порядки.

– Говорят, строиться задумал?

– Уже донесли?

– На то и существуют доносчики.

– Верно! – ухватил быка за рога Олег Рязанский. Он, как всегда, себе на уме был, но и пустословием не обижен. – Замыслил кое-что перестроить. Городской торг переместить за городской вал, а вал перенести на место старого рва, засыпать его и вырыть новый. Перемостить спуск к реке, а реку пере… – на этом месте Олег Рязанский захлебнулся словом, осознал, что переборщил, перестарался, зарвался, заврался? Сделал вид, будто тоже в горле запершило, перестроился: – а на открытом взору пространстве за новым валом воздвигнуть величественный собор с шатровыми башнями, вратами сдвоенными, надвратной церковью, колокольней с колокольными звонами. По будням – будничными, на праздник – праздничными. И под колокольный звон велю зарыть 1374 золотые монеты, по числу года закладки храма!

– А ты не опасаешься, что монетозаройщики эти монеты сами же и выроют?

– Не опасаюсь. Все предусмотрено. Монеты зароют не скопом, а по периметру фундамента всех стен. Чтобы веками стояло! Для быстрейшего претворения в жизнь замыслов, осталось отыскать хорошего зодчего.

– Могу одолжить своего, – неосторожно предложил князь московский, начисто позабыв, что зодчего у него уже нет, Олег же рязанский обрадованно вопросил:

– Так когда пришлешь зодчего, Дмитрий Иваныч, завтра? Послезавтра?

Князь московский осознал свою оплошку и стал выкручиваться:

– Рад бы услужить, да не могу, не обессудь, оговорился…

Получив отказ, Олег Рязанский насупился, набычился, наклонил голову и ну сверлить собеседника взглядом! Была у него такая привычка: закусить удила и свирепеть глазом. Приобретенная или летописная?

– Эх, Димитрий, Димитрий… Сначала обещаешь, потом отказываешь… Не по-княжески это, не по-божески, не по-человечески….

– Ну, хоть убей, не могу! Нет у меня зодчего! Был, но сгинул!

Олег Рязанский свистанул коня, впрыгнул в седло, пришпорил и был таков! Его конвой едва успел собрать уши развешенные…

А Щур, ну, и проныра, тут как тут. Приник к земле блескучим увеличительным глазом:

– Зри в оба, княже! Следы от твоего коня с лишними ребрами в рязанские пределы поскакали. Беглой рысью. На пару со следами твоего беглого зодчего! Однако не горюй, напоследок могу тебя обрадовать – еще один бочоночек отыскался! Целехонький! Но не с бульканьем, а с подозрительным бряканьем в утробе. Похоже, именно из-за этого тати его и бросили. Ни выпить, ни продать, кому нужен товар порченый?

Однако, князь московский не на шутку разозлился, застучал копытами своего коня:

– Немедля доставить мне бочоночек! Со всей осторожностью!

* * *

Знай грабители о содержимом бочоночка – ни в жизнь его бы не бросили!

Эпизод 3

Съезд княжеский

1375 год

Скованное льдом Плещеево озеро. На берегу город Переяславль-Залесский. Основанный князем Юрием Долгоруким. В 1152 году. Естественно, князь не собственноручно ворочал сосновыми бревнами. Он просто приглядел место и место ему очень понравилось. Князь перекрестился, опустился на колени, выкопал руками ямку, куда и воткнул прутик. Застолбил место. Остальное – дело рук зодчего и мастеровитых людей.

Шло время и в начале января 1375 года московский князь Дмитрий Иванович созвал в Переяславль-Залесском княжеский съезд по случаю рождения у него очередного сына. Юрия. Зимородка.

Запасаться сыновьями князья стремились всегда. Во избежание естественных убытков. От стихийных бедствий: чумы, холеры, пожаров, вражеских набегов. От чисто детских болезней: сыпи, огневицы, судорог. От несчастных случаев, когда одна из нянек уронила мальца в воду и тот захлебнулся. Или загадочной смерти малолетнего московского царевича, который по объяснению угличских мамок, упал на нож и по нечаянности зарезался…

От пустобрюхих бесплодных жен князья избавлялись, отправляя их в монастырь или дом родительский. Но жена Дмитрия Ивановича рожала исправно и он был доволен.

Ко дню съезда, вместе со стужей и сугробами, прибыли все приглашенные. Кто с челядью, кто в одиночку, как обедневший князь из новосильских. Для торжественности момента Дмитрий Иванович надел шапку мономахову. Но не ту, остроконечную, с собольей опушкой, усыпанную драгоценными каменьями и крестом в навершии, которой московский князь Иван Третий венчал на великое княжение своего сына Василия Третьего, а другую, настоящую, присланную из Константинополя Владимиру Мономаху византийским императором.

Самым первым в Переяславль явился игумен Троицкого монастыря преподобный Сергий Радонежский. Не на лошади прибыл, а пешком одолел в преклонном возрасте 70 километров, следуя строгому монастырскому правилу находить сладость в лишениях. По слухам, а народ всё видит, всё знает, отец Сергий будто бы способен по воздуху перемещаться. Не раз примечали: выйдет преподобный из своей келейки позже отъехавшего на коне, а в означенный пункт оба прибудут одновременно. Вот и верь тому, что конный пешему не товарищ…

До глубокого вечера встречал отец Сергий гостей, стоя на морозе возле ворот, дабы осенить каждого крестом и приветливым словом. Велики были его старания по примирению строптивых князей, по реформированию монастырской жизни с общей трапезой, общим трудом – одними молитвами сыт не будешь. Не всем монашествующим пришлись нововведения по душе. Один из непримиримых удалился из Троицкого монастыря в дремучий Комельский лес и стал жить там в липовом дупле наподобие птицы. Физические страдания во искупление грехов принимали порой изуверские формы. Преподобный Никита, основатель монастыря подле Переяславль-Залесекого, будучи в мирской жизни сборником податей, излишне предавался греху лихоимства. В знак раскаяния сел босым и нагим в тростниковое болото. Комары в кровь изъязвили его тело, а он терпел, терпел. Погиб он в 1186 году от рук злыдней, польстившихся на его железные вериги, приняв их за серебряные…

Княжий съезд хоть и состоялся по поводу рождения княжьего наследника, но главным образом по созданию союза для совместного отражения нападателей на земли русские: литовцев с запада, ордынских злыдней с востока. Первым решил высказаться удельный князь городецкий – пусть телом грузен, зато расторопен по молодому. Начал с издалека, стараясь использовать случай для напоминания присутствующим об особом значении его владения: