Девочка в поле

Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Это был долгий взгляд человека с красивыми умными глазами. В тот миг я увидела, что моя невероятная боль поселилась и в её глубоких синих глазах. И моё измерение, которое всё знало и не было растерянным, как я, дало мне знать, что передо мной человек не без сердца.

– Вы же можете ошибаться, – мягко заговорила она и открыла что-то в своём компьютере.

– Не могу, – печально ответила я.

Она взяла несколько бумаг и вышла из кабинета. Где-то вдалеке Девочка в пустынном поле вдруг перестала плакать, и я, едва доверяя своему внутреннему голосу, всё же поднялась со стула и заглянула в монитор её компьютера. С экрана на меня желто – зелёным бланком смотрела бумага, на которой я не могла прочитать ни единого слова из-за застилавших глаза слёз. Тогда я достала телефон и еле удерживая сильную дрожь в руках, сфотографировала этот бланк.

Еле как я смогла прочитать и выговорить фамилии и имена, аккуратно перечёркнутые в бланке. Бакиева Гузель Иркеновна. Перечеркнуто и справлено – Григорьева Алина Васильевна. Садыкова Халида Иркеновна. Бакиев Адилжан, в графе отец -прочерк.

Теперь мой мир окончательно треснул и с грохотом падающего стекла разделился пополам.

Я стояла на улице, дрожа больше от слёз, чем от холода. Тряслась всем телом и искала глазами, сама не зная кого. Не знаю, хотите ли вы такого горя своему чаду. Но то, что происходило со мной в тот момент, я даже не смогу вам описать. Конечно, люди на такие вещи реагируют по-разному. И шок у всех разный. Но будучи человеком, глубоко привязанным к своим родителям, к своему роду, к своему прошлому, человеком, для кого семья – значимое место в сознании, я была полностью разбита. Окончательно.

Сейчас вы будете со мной спорить, зачем придавать такое глобальное значение таким простым вещам? А что в этом плохого, в усыновлении? Зачем так остро реагировать и закатывать истерику? Но я вам скажу одно. Именно для того, чтобы вы не задавали этих вопросов и не спорили о том, чего сами не можете испытать, именно для этого я пишу эту книгу.

В нашем мозгу живёт рациональное и эмоциональное. Они всегда находятся в разных измерениях. Но не живут сами по себе, независимо друг от друга. Они постоянно взаимодействуют. И если эмоциональное вырубается каким-либо потрясением, то рациональное сразу же начинает делать ошибки. И человек, находящийся в такой ситуации, начинает вести себя довольно странно.

Дав волю моему настоящему измерению выплакаться и прокричать мысленно всю свою горечь, обращённую к своим умершим родителям, моё второе методичное сознание усадило меня в такси и натолкнуло на мысль набрать имена из бланка родства в поисковике в телефоне. Теперь действовало только второе моё сознание. Я набрала в интернете имя Садыкова Халида Иркеновна. Замелькало множество фотографий с соответствующими именами. Но год рождения и национальность были схожими только у двоих. Полная круглолицая, с маленькими глазками. Нет, не она…

А эта, яркая, с длинными распущенными смоляными волосами, красивая, молодая. Медийная личность. Я включила один из роликов. Медицинский туризм. Она заговорила и по повороту её головы я сразу поняла: вот это точно она.

И уже через десять минут в телефоне протяжно гудел мой исходящий звонок в моё прошлое.

– Алло! – звонкий и яркий голос женщины на другом конце провода напугал меня. Я тут же поймала себя на мысли, что не знаю, что говорить. Но методичное рациональное само решило за меня.

– Здравствуйте, это Халида?

– Да, -немного протяжный, но очень приветливый голос очаровал меня. Это была моя младшая сестра. Та самая, которую я так долго скала в своём далёком детстве, оставляя свою маму на лавочках во дворах. Халида родилась именно тогда, когда мне было пять лет и я в поисках её блуждала с мамой по дворам.

– Мне хотелось бы встретиться с вами, как мне вас найти?

– Вы по поводу лечения?

– Да, – соврала я, – куда можно мне подъехать, чтобы увидеть вас?

– Ну, приезжайте в офис, – вежливо ответила Халида и тут я учудила. Я назвала один из полученных в интернете адресов. И она вдруг замолчала, а потом закричала на меня:

– Кто вы такая?! Вы называете не адрес офиса. Откуда вы знаете, мой домашний адрес? Отвечайте мне, кто вы?

– Я… я, наверное, родственница, – тон у меня стал суровым, будто я рассердилась на ёё крик.

– Родственница? – растерянно переспросила она, и через паузу спросила: – С какой стороны?

– С обеих, – грустно ответила я.

– Гузель! – закричала она, – Гузя, это ты! Гузечка!

Гузель?! Кто это? Это моё имя?.. Какое странное имя…Голос её смеялся, она была потрясена своей непонятной радостью, а меня словно вдавило в сиденье машины от её радости. Я опешила не то от имени, которым она меня назвала, не то от её радости, потому как я ожидала другой реакции. И уже через полчаса мы взахлёб говорили друг с другом. То, что для меня было тяжёлым горем, для неё было огромной радостью. Она тут же сказала мне, что они с братом Ахатом несколько дней назад провели сорок дней со смерти матери. И то, что я появилась сейчас, было ничем иным, как чудо. Ведь никто и никогда не надеялся встретить меня, и уж тем более никто не ожидал, что я найду свою семью сама. Мой брат Ахетжан младше меня на три года, и его сокращённо все зовут Ахатом, а она младше меня на пять лет. То есть тогда в 1976 году, когда я таскала маму по улицам в поисках сестрёнки, она родилась. Халида болтала без умолку, была радостной и спокойной одновременно. Она всю жизнь знала обо мне и мечтала найти. Так почему не нашла? Мама была против. Даже постарев, она закрывала руками глаза и горько плакала:

– Не надо, Халидка, что я скажу ей?!

Почему -то мне был понятен этот страх. И я тут же простила ей это.

К тому моменту я уже приехала к дому, но выйдя из такси, я и не собиралась идти домой. Я брела вокруг дома в несколько кругов, продолжая говорить с ней.

– Почему я оказалась в детском доме, Халида?

Её голос снова зазвенел на другом конце, и я отметила про себя, какой он звонкий и жизнерадостный в сравнении с моим низким и глубоким.

– На этот вопрос тебе никто не ответит. Мама не любила на эту тему говорить, а отец вообще не говорил. Только когда мне было семнадцать лет, мы как-то поругались с родителями, я спросила их, где моя сестра? Мне эту тайну открыл мой брат старший. И отец меня ударил. Даже наш брат Ахат сейчас переживает, что я ей скажу, говорит. Он плачет. А я говорю, а что ты скажешь? Мы такие же дети, как она. Но я чуть-чуть жёстче, чем он. Он намного мягче. Ты сейчас увидишь всё сама. А насчёт тебя мы с мамой разговаривали потом долго и часто. Она часто говорила, сейчас Гузели столько-то лет, сейчас столько. Но она была уверена, что тебя удочерили кавказцы. Потому что, когда они пошли тебя забирать, им сказали, что теперь это тайна о неразглашении. Ты удочерена, а вы, мол, опоздали. У родителей был очень тяжелый период. Но они…родители у тебя порядочные люди. Они не алкаши, не пьяницы, не наркоманы. Они опоздали, ошиблись в нескольких днях или неделях. Это была версия моей мамы. Папе было больно говорить о тебе. Я была бунтарка. В юности стала упрекать их тобой. И он ударил меня. Тогда мне стало стыдно, и я больше не поднимала эту тему. Ахат был очень близок с отцом, они много говорили. Может, он знает об этом больше.

Слушая её, я заливалась слезами, как ребёнок и практически ничего не слышала, всё сильнее сжимая трубку обмёрзшими пальцами, чтобы не потерять звук её голоса. Тогда она почти по-детски протянула мне:

– Ну не плачь, ты мне была очень нужна. Я всегда завидовала тем, у кого были сёстры. Характер у меня очень тяжелый, очень творческий, прямой. Таких людей не все любят. Я не знаю, что будет завтра. Но сегодня я уверенна, что мы будем счастливыми сёстрами. Я счастлива.

Тогда я ещё больше стала плакать. И Халида торопливо продолжила:

– Я не помню, какое это было число, но знаю, что в октябре она накрывала стол. Это были твои дни рождения. Она очень стыдилась этой темы и избегала всех разговоров. Но твоя мать была очень хорошим человеком. Это правда. Она была молодая и очень глупая. Она поверила словам работников детского дома, что можно оставить ребёнка и через неделю забрать его. Они хотели найти работу и жильё. На руках тогда был ещё ребенок. Твой старший брат, ему было около пяти лет.

Я услышала, как гулко с грохотом тяжёлых металлических ворот захлопнулось моё сердце. Я не поверила ни одному её слову, сказанным только что. Где -то в жизни мне приходилось столкнуться с информацией об усыновлении, и я знала, что ребенка усыновить процесс не простой. И он должен быть отказником. То есть должен быть документ, подтверждающий или лишение родительских прав или отказ. А Халида продолжала:

– Бахытжана, твоего старшего брата на тот момент отдали старшей сестре. И он тоже очень долго жил у этой сестры. Когда я узнала об этой истории, я была очень обижена. Я тоже сильно обиделась, что у меня такие родители. И мама мне всё объяснила. Отец не смог. Просто ударил, заплакал и вышел из комнаты. Они по – своему страдали и помнили о тебе. Мы все про тебя знали. Все знали: и Ахат, и я, и Баха. Баха тебя помнил. Жалко, что ты его не застала. Он умер. Уже давно, в 2006 году. А вообще я ничего не знаю. Знаю только то, что сказали. Может быть, что-то утаили, не досказали. Я не знаю. Но я знаю точно, что тебя помнили.

Мне не было никакого толку от её рассказа, от того, что они помнили меня. Я понимала, что это не правда. Это была отчаянная попытка Халиды защитить родителей. Мой мозг кричал. Почему они меня не искали?! Ведь помнят умерших детей, а живых… живых ищут и возвращают в семью, чтобы ни случилось! И тем не менее, какая-то сила внутри меня толкала меня вперёд, я просила о скорой встрече, говорила, что не проживу и ночи, если не увижу её. И она несмело пообещала мне, что поговорит с братом. Мне вдруг показалось в её испуганном тоне, что она негласно отстраняется от меня. Они с братом не хотят видеть меня также немедленно, как этого хотела я. Значит, всё правильно. Я не была потеряна. Меня отдали, я просто не была нужна. Да и дату моего рождения Халида помнила бы очень хорошо, если бы на самом деле каждый год её отмечали в семье.

Я стояла на улице, промёрзшая насквозь. Но лицо моё горело от слёз. Я ждала, когда она позвонит мне и скажет о своём решении. Телефон засветился, и я увидела звонок своего сына.

– Мама, ты где? – голос его был встревоженный, он пытался казаться непринуждённым.

– Я? – я была очень растерянной, как будто меня поймали на чём-то не хорошем, – я здесь, у магазина. Я говорила со своей сестрой.

– Мама, иди домой, родная! – взмолился мой сын, – Что ты придумала? Какая сестра? Папа сказал мне, мама. Но это же бред какой – то.

– Это не бред, Еркен, – устало ответила я, – Это правда. Я нашла их. Съездила в ЗАГС по месту жительства своих родителей и теперь у меня на руках документ.

– Мама, – он был ошарашен не меньше меня и вдруг стал говорить со мной, как с ребёнком: – Тогда говори мне всё, будет происходить дальше, ладно? Я на работе сейчас, но ты мне звони. Если надумаешь ехать к этим людям, я прошу тебя, сообщи мне адрес, хорошо?

Я хорошо понимала его панику. Мысленно поблагодарила его и ответила:

– Конечно, сынок. Не волнуйся. Я о каждом своём шаге буду тебе сообщать.

Он положил трубку, а я снова стала озираться по сторонам. Где-то хныкал, словно умирая от голода, ребёнок. Но тут зазвонил телефон, и Халида сказала адрес, на который мне надо приехать, чтобы увидеть и её и моего младшего брата Ахата. Я тут же позвонила сыну, повторила адрес, влетела в магазин, купила торт и уже через минуту сидела в такси.

В голове стояла холодная ветреная картина серых декабрьских дней. В отсыревшем и уже успевшем промёрзнуть поле среди окоченевших палок травы стояла Девочка двух – трёх лет в красном пальто с растрёпанными кое-как обрезанными волосами. Она испуганно смотрела по сторонам и плакала, искривив маленький, слегка посиневший рот. Она стояла в сумерках холодного чёрного поля и отчаянно кричала, оглушая моё сознание, и мне дико захотелось найти её и спасти, только где это поле? Почему я вижу теперь себя такой маленькой и беспомощной?

Машина легко вывернула на обочину и остановилась. Я выскочила из неё на улицу и, озираясь по сторонам, увидела, как напротив, по ту сторону дороги притормозила машина моего сына. На мгновение я почувствовала облегчение. Я не одна, но Еркен вышел из машины и занял наблюдательную позицию. Поняв, что сын не собирается присоединиться ко мне, я снова стала озираться по сторонам в поисках сестры. И вдруг из темноты вывернула крупная фигура, стройно шагающая по тротуару. Она была в тёмном пальто, длинные черные волосы рассыпались по её плечам, а полные стройные ноги вышагивали в аккуратных дорогих туфлях. Рост её был около сто семидесяти пяти против моих полутора метров. Крупные восточные черты лица, большая грудь и тёмное слегка отёчное лицо показались мне настолько чуждыми, что я усомнилась в том, что это именно тот человек, которого я жду. Но она, увидев меня, тут же подбежала ко мне и крепко обняла, накрыв меня полностью собой.

Отстранясь от меня всего на мгновенье, она заглянула в моё лицо.