Поэтому – да, она баба! Тупая и глупая. И хорошо разбирается только в том, как картошку варить. А шпалы пусть умный мужчина укладывает.
В небольшой комнатке было чисто и уютно. Яна уселась на кровати и принялась ею поскрипывать. Жом Матвей устроился рядом, на стуле.
– Тора Яна, плохие времена наступают. Черные.
– Согласна. Уже наступили. На… это самое.
– В такие времена без денег плохо.
– В любые времена без денег плохо.
– Кому плохо, а кто и сейчас не бедствует. Вот этот самый Поганец. Ему с каждого трактира, с каждой лавочки долю несут. Небольшую, я пару серебряных в десять дней плачу, а только трактиров много. И лавочек много. Так вот и набирается не одна сотня в месяц.
– А тебе откуда это известно? Да еще в подробностях? Неужто он тебя с попом перепутал и исповедался?
Жом Матвей насмешки и не заметил.
– Не мне, тора. Племяшка у меня, Сонька. Девка красивая, да не шибко везучая. Муж был, да зимой в полынью попал, поморозился. А бабе без мужика хозяйство поднять, что петуху на колокольню взлететь. Хоть все перья оставь – не получится.
– А ты не помог, что ли?
– Обижаете, тора. Я ей говорил, приходи, к себе возьму, а как обтешешься, в хороший дом пристрою.
– И пристроил?
– Если бы… у меня в трактире ее Кабан увидел.
– Кто?!
– Он дань для Поганца собирает.
– Ага… Потребовал приложить чего-нибудь к дани? Кого-нибудь?
– Сонька гулящей не была. Но иногда случалось… жизнь такая.
Яна кивнула.
Бывает. Здоровье – оно в любом мире здоровье. И молодое тело своего требует, что ж теперь – монашкой жить? Вдова – это не покойник, ей много чего надо!
– И с Кабаном случилось? По доброй воле?
– Почти что по доброй. Он предложил, а она отказываться не стала. Чего, мол, ломаться, не сотрется. Я Соньке говорил: уходи, а ей вот красивой жизни захотелось. Расстаралась племяшка, попала сначала к Кабану, от него к Поганцу…
– А потом?.. – догадалась Яна.
Чего уж там, и не такие истории слышала.
– А потом пропала. Как не бывало. Но про Поганца рассказать успела. И что на красивых баб он падок. И что деньги ему привозят, а уж он в конце месяца их в банк относит…
Яна задумалась.
– Считай, конец января на носу…
– У него и без денег, наверное, поживиться можно. В доме сам Поганец, двое слуг да двое охранников.
– Слуги?
– Муж да жена. Она кухарит да убирает, он по хозяйству всякое разное делает.
– Понятно. Все, кроме одного: с чего ты мне это рассказываешь.
Темные глаза Матвея сверкнули тяжелой, неизбывной яростью. Из тех, что и за сто лет не потухнет, и за двести не рассеется. Такую и смерть не закроет.
– Сонька хоть и дура, а все ж… двое детей сиротами остались.
– На тебе?
– Ейная мамаша, моя сестрица, их забрала, а все одно, без мамки несладко. И я в том виноват.
– Ага, ты ее в постель подкладывал.
– Не я. Но убивать все ж не стоило.
Яна вздохнула.
А то у них такого не бывало. Как вообразит себя очередная метелка невероятной красавицей да умницей, так и вляпается. По уши. Сколько таких красивых по лесу находили… подснежники называются. На Янином счету три штуки было…
Как по ним потом родные убиваются…
Зато пожили красиво. Месяца два. Или даже полгода. Дуры.
– А от меня ты что хочешь?
– Половину, тора. Сведения мои.
– А риск мой. Там может больше людей оказаться…
– Без меня вы о том никогда не узнаете, ни дома, ни адреса…
Яна вздохнула.
Тоже верно.
– А еще… – Матвей улыбнулся краешком губ. – Говорят, у Поганца возок есть хороший! И кони что ветер. Сейчас они дороже золота.
Все.
Ради такой информации Яна готова была продаваться.