Молодость Спартака

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В СИНОПЕ

Однажды Спартака неожиданно потребовали во дворец. Не удивившись (Монима всегда делала, что хотела), он отправился за провожатым

Его провели почему-то не к Мониме, но дальше, вглубь дворца, и впустили в обширный покой, где он неожиданно увидел царя. Его кумир стремительно расхаживал по залу. Фракийца всегда удивляло несоответствие между огромностью Митридата и лёгкостью его походки. Он не двигался, разглядывая ясный лоб и гордый профиль царя, могучие плечи и грудь, выпиравшие из-под златотканой одежды. Заметив вошедшего, царь остановился, стараясь придать мрачному лицу приветливое выражение.

– Здравствуй, Спартак, – сказал он, щеголяя отменной памятью. – Мне что-то неможется, и я решил поболтать с тобой. Монима сказала, что ы бываешь забавен… Ну как, всё ещё собираешься стать царём?

Что-то зловещее прозвучало в голосе Митридата. Встревоженный Спартак молчал.

– Кто твои друзья? – вдруг грозно спросил царь.

Спартак назвал несколько имён сослуживцев.

– А Неоптолем? – Рык Митридата загремел, сотрясая стены.

– Неоптолем – твой друг, царь, – побледнел Спартак. – Он занимает слишком высокое положение, чтобы обычный воин мог считать его своим другом. Но я люблю его от всего сердца.

Царь помолчал.

– Иди, полюбуйся на своего любимого Неоптолема, – наконец проворчал он и сдёрнул со стола покрывало.

На столе, на блюде лежала мёртвая голова вельможи.

Спартак был воином, и не дрогнул, не проронил ни слова, – однако на лице его изобразилось такое страдание, что царь отвернулся. Приблизившись к столу, фракиец осторожно прикрыл голову Неоптолема, с состраданием глядя на его полузакрытые глаза и посиневшие губы. Потом он оборотился к наблюдавшему за ним царю и сказал:

– Это был лучший из твоих подданных.

Митридат не разгневался, не закричал, но неожиданно поник:

– Знаю. Ты бесстрашен, юноша из Золотого века. Все вокруг, желая мне угодить, твердят: не было человека, хуже Неоптолема. А ты говоришь правду.

– Значит, ты казнишь лучших? – ужаснулся Спартак.

– Такова участь царей. Впрочем, он был в сношениях с римлянами и замышлял побег. Скажи, ты ничего не знал?

Фракиец недоверчиво глядел на царя. Митридат неожиданно хрипло захохотал:

– Такой пустяк, как государственная измена, я бы простил ему. А вот того, что он был лучше всех, я не мог простить. Как человек, я им восхищаюсь и сейчас; как царь, доложен был казнить.

– Ты однажды спросил меня, мечтаю ли я стать царём, – загораясь медленным гневом, начал Спартак. – Так знай: по мне лучше быть последним рабом, чем царём!

И, резко отвернувшись от Митридата, он без разрешения вышел вон. Стража его не удерживала.

– Я устала спасать тебя, – сказала Монима. Она была снова холодна и недоступна, как статуя.

Спартак спросил её напрямик:

– Ты одобряешь казнь Неоптолема?

– Он был ещё безрассуднее тебя! – с досадой отмахнулась Монима.

И она поведала ему о царице Стратонике. Некогда любимая жена Митридата, ныне покинутая, царица жила воспоминаниями и страстной надеждой на блестящее будущее единственного сына. Неоптолем же осмелился беззаконно вожделеть к покинутой царице, надеясь зажечь ответное чувство. Однако напрасно он пытался склонить Стратонику к преступной связи: душа её была полна любовью к царственному супругу. Монима давно обо всём догадалась. Неоптолем понял это и боялся её, оказывая массу услуг, даже заискивая; Спартака он приблизил к себе , желая угодить Мониме. В последнее время Неоптолем отчаявшись добиться своего, задумал похитить Стратонику и бежать к римлянам. Его сообщники под пыткой сознались в этом. Монима заключила:

– Неоптолем посягал на имущество царя. Жена царя, даже брошенная, неприкосновенна. Казнив его, царь поступил правильно. Благодари богов, малыш, что ради просьб Монимы тебя оставили в покое.

– Нет, Монима, царь поступил дурно, – возмутился Спартак. – Разве Стратоника – вещь, которую за ненадобностью можно держать в кладовке?

– Ты неисправим, – вздохнула Монима.

Фракиец не унимался:

– Как мог царь, будучи эллином с головы до пят, поступить хуже дикаря?

– Ох, не сносить тебе этого украшения, – похлопала его женщина по затылку. – Мне овсе не хочется, чтобы ты пострадал и при дворе стали бы говорить о падении влияния Монимы. В своё время ты не послушал меня и не удалился от Неоптолема. Теперь тебе лучше уехать как можно дальше от столицы.

Он не пошёл домой; взволнованный и опечаленный, выйдя из города, он бродил по пустынному мысу, далеко вдававшемуся в море. Уехать… Итак, Синопа извергала его, чужака, как уже изверг Пергам. Ем у никогда не сделаться не только полководцем царя, но даже горшечником в Пергаме. Его заждалась родная Фракия. Но прежде хотелось бы повидать Египет и загадочную общину, обитающую в пустыне, о которой рассказывал Неоптолем. Много чего хотелось …

К ногам его с шорохом устремлялись серые волны; ветер свистел в прибрежных кустах. Он никем не сумел стать в этом мире. Там, на западе, Понт омывает берега Фракии. Где-то во фракийских горах есть долина, в ней хижина и осиротелая мать. Крыша, наверно, течёт, как решето. Ведь пять лет, уже прошло пять лет, как беспутный сын Дромихеты чинил её. Часто ли он вспоминал про мать все эти годы? Часто ли вообще дети вспоминают родителей? Но разве думаем мы о воздухе, которым дышим? Какой Египет, зачем? Сесть на корабль, распустить паруса, плыть на запад, пока нос корабля не уткнётся в тёплый бок Фракии . Снова обрести родину и себя.

Через несколько дней его известили, что он назначен в распоряжение наместника Боспора. Спартак догадался, что это Монима намеренно выхлопотала ему глухой уголок.

Ноэрена внезапно обрадовалась перемене в их жизни.

– Знай, – таинственно сообщила она. – Боспорским царством, пока его не завевал Митридат, правили Спартокиды. Твоё имя Спартак. Это неспроста. Возможно, ты принадлежишь к их царскому роду, а, значит, имеешь право наследовать правителям Боспора.

– Ноэрена! – попытался он её остановить.

– Ничего не хочу слышать! – зажала она уши. – Богами предсказано тебе царское величие. Уж если скиф Савмак провозглашал себя царём, и боспорцы поддерживали его, тебе, Спартаку, поверят и подавнор.

– Ты хочешь моей погибели, жена? – удивился он. – Вспомни оракул: мне обещана злая гибель по достижении этого непрошенного величия.

Она осеклась. Сев рядом с Ноэреной, он взял её за руку.

– Какой ещё Боспор? Я задумал другое. Мы вернёмся во Фракию.

Объявив о своём отплытии в Боспор, фракийская чета принялась готовиться к тайному бегству. Спартак договорился с капитаном приплывшего из Византия корабля, чтобы тот, едва наладится погода, взял с собой двух путешественников, желающих посетить развалины Илиона. Только бы добраться до Византия, а оттуда уже недалеко до родных мест. Оба без сожаления покидали уютный синопский дом. Из всей утвари Ноэрена взяла с собой только милые глиняные фигурки, так радовавшие её. Спартак втайне от жены несколько ьраз ходил на конюшню прощаться со своим жеребцом.

О слугах Ноэрена решила так:

– Гарсавар и Агава огнепоклонники, истинный бог им недоступен; к тому же они хотят пожениться. Пусть отправляются в Каппадокию. Я оставлю им и Дионисиаду.

Спартаку было жаль расставаться с малюткой, но брать ребёнка в опасное путешествие он не решился. Каппадкиец Гарсавар, сирянка Агава и девочка Дионисиада были первыми людьми, которым он подарил свободу.

Накануне отъезда он пришёл к Мониме проститься и от души благодарил добрую женщину за всё, что она сделала для него.

– Поезжай, и пусть благоприятствуют тебе боги, – сказала она. – Ты вполне достоин стать стратегом, но пока ты этого добьёшься, твоя голова десять раз слетит с плеч. Ты не рождён царедворцем. Поезжай, у меня сердце не на месте. Как я завидую тебе!..

– Разве ты не вольна покинуть Синопу? – удивился фракиец.

Монима перевела глаза на портрет царя и долго глядела на него.

– Ты беседовал с ним только дважды, но полон горечи разлуки. Я возле него пять лет. Разве могу я добровольно покинуть царя?

Он смотрел на красивую гречанку так, будто впервые увидел её. Возможно, так и было.

Царь находился где-то рядом, во дворце. Может быть, читал философский трактат или писал научное исследование. А под полом выли сумасшедшие.

В одну из последних ночей перед отплытием из Синопы божество опять послало Спартаку удивительный сон. Уже засыпая, чувствовал, что сейчас увидит что-то приятное. И вот снова грянул копытами о камень волшебный белый конь . Изогнул шею, косит глазом, ждёт седока. Спартак хватает его за гриву и вскакивает на спину.

– Лети! – счастливо торопит он.

Конь делает несколько шагов по земле, потом взмывает, – парит сначала невысоко, касаясь ногами травы. Потом задувает ветер, грива хлещет всадника по голым коленям; они поднимаются всё выше, и снова блаженное ощущение полёта наполняет его, – снова простор, высота, свобода.

Пробудившись всё в той же тёмной, маленькой спальне, он удивился: а где же конь? Грудь его ещё была полна сырым ветром, ноги исхлёстаны жёсткой гривой. Куда они с конём неслись так стремительно? Закинув руки за голову, он с силой потянулся, радуясь своему молодому, здоровому телу. Пора в путь. Нечего сожалеть о том, что оставляешь: жизнь только началась, и впереди ещё будет много чудесного.

Взойдя на корабль, чета фракийских путешественников принесла жертву Посейдону земными плодами и ароматами; в случае благополучного плавания они дали обет принести в дар Дионису овцу.

Ноэрена зябко куталась в тёмное покрывало; муж попытался её обнять, однако она, недовольно отстранившись , спросила с укоризной, в какой стороне Боспор и долго туда смотрела. Он всё-таки прикрыл её своим толстым плащом.

– Ты не захотел стать царём бессов, – сказала она. – Ныне ты отверг царскую власть на Боспоре. Доколе ты станешь дерзко нарушать волю богов, муж? К какому величию ты стремишься?

– Доберусь домой и сделаюсь хорошим кузнецом, – улыбнулся он.

Но боги решили иначе. Через день на море разыгралась буря, и кормчий вынужден был пристать берегу, привлечённый огнём маяка. Обманный огонь зажигали на скалах местные жители, промышлявшие грабежом мореходов.

Корабль, на котором плыл Спартак, разбило о камни, и все путешественники попал и в плен к разбойникам. Те без промедления продали их заезжим работорговцам, которые повезли свой товар вглубь страны для новой перепродажи. Добраться до Фракии Спартаку и Ноэрене так и не удалось. Радоваться, что тяжким блужданиям скоро придёт конец, им пришлось совсем недолго: их судьбой сделались новые странствия.

К о н е ц

.

.