Летопись Филларии. Затмение трёх Лун

Смеялись все, даже тихонький Философ и, казалось, спящий Простуженный. От их смеха по лицу Мали пронеслась волна жара и затерялась где-то на кончиках ушей, с нестерпимым жжением выжигая свое медленное отступление.

– Чего вы все ржете? – взвилась Мали. Она не собиралась терпеть насмешки, особенно когда не понимала их причину.

Поскольку из-за смеха ее никто не услышал, она повторила громче:

– Что ржете, придурки?!

Парни стихли. Не сразу. Уж слишком сильно их развеселили слова Мали. Они еще иногда похихикивали, кое-кто икал, и только Философ выглядел виноватым. Остальные смотрели на Мали, как на дурочку. Она притворялась, что не замечает этого и ждала полнейшей тишины. Почти такой же, как до общего приступа смеха.

Вынужденное ожидание оказало на ее гордость сильное давление, но она выдержала. Подловив момент, когда парни окончательно уймутся, Мали повторила вопрос.

– Что смешного я сказала? Все в Филларии знают, что главный маг завидный жених.

Грубый, сидящий на двухъярусной кровати, почти под потолком, разворачивал одеяло, сложенное не меньше, чем в шесть раз.

– А ты, наверное, хотела к нему в невесты напроситься?

Мали никогда так не думала… Ну, почти. Иногда, когда они болтали с Дилайной о сокровенном, представляли себя женами богатого и влиятельного главного мага. Но всерьез мечтать о нем она не решалась.

Чтобы отбить выпад Грубого, Мали не стала вдаваться в подробности и перешла к атаке:

– Ну не к тебе же! – с вызовом сказала она и, как не странно, получила от компании поддержку в виде одновременных кивков, демонстрации больших пальцев и тихого комментария Философа: «Класс! Он заслужил».

– Я знал, что ты справишься, – почему-то сказал Ледяной.

Он привстал на кровати, поправив свою дурацкую шапку, которую, кажется, не собирался снимать даже на ночь.

– Понял это еще на улице поэтому и вернул твое барахло. Собирался сделать предложение.

Он замолчал, но продолжил смотреть на Мали с таким видом, будто знал о каждом движении ее мыслей и легко мог предугадать любую реакцию. А еще он ждал, что она проявит любопытство от его слов. Ждал, что она спросит о каком предложении он говорит. Именно поэтому Мали промолчала и даже себе не призналась, что ей действительно стало интересно.

Однако ее реакция лишь раззадорила Ледяного.

– Ох, нравится мне твой характер! – бодренько воскликнул он и тут же выдал свое предложение.

Услышав его, Мали не знала, как ей реагировать: смеяться или ругаться.

– Стать кем? – переспросила она, силясь в темноте рассмотреть выражение лица собеседника. Вдруг он шутит, а она радует его своим шоком.

– Нянькой, – повторил Ледяной то самое слово, от которого Мали чуть в соляной столб не превратилась. – Не мне, конечно, а этим ребятам, – он широким жестом обвел всю комнату.

– Но ведь они совсем взрослые, – осторожно подметила Мали, косясь на парней.

Насколько она могла рассмотреть их при плохом освещении, все они были никак не младше нее. Ну, может, только сам Ледяной едва дотягивал до шестнадцати лет и Философ тоже.

– Зачем мне с ними нянчиться? Им уже работать пора и семьи собственные заводить.

Ледяной рывком соскочил с кровати, и приблизился к Мали. Его строгое лицо под неверным освещением лампы, стало резким, словно его выточил из мрамора порывистый скульптор.

– Ты права, – начал он заведомо обманчивым голосом. – Была бы, – сразу уточнил он и ошарашил неожиданным: – Если бы они были людьми.

У Мали дыхание перекрылось от услышанного откровения. Она пыталась вдохнуть воздух ртом, но только приоткрывала губы, как рыба, бестолково повторяя:

– Они… они…

И больше у нее ничего не получалось сказать до тех пор, пока потрясение не уменьшилось. Она почувствовала себя впечатлительной дурындой, закрыла рот и, сделав над собой усилие, сформировала правильный вопрос:

– Если не люди, то кто они такие?

Ледяной белозубо улыбнулся и развернулся к своим приятелям.

– Вот, например, Трикстер, – он указал на Грубого, который спешно развернул одеяло и закутался в него с головой, – домовой. Хозяева дома, в котором он жил…

– В центре столицы, между прочим, – рявкнул из-под одеяла Грубый.

– Да, в центре, – удивительно мягко согласился Ледяной с его уточнением. – Они послушали совета главного мага и неделю назад провели обряд по изгнанию домового. Трикстер вынужденно сбежал, спасая свою жизнь, а его бывший дом сейчас нуждается в серьезном ремонте.

– Потому что дом без Домового мертв! – прокомментировал Грубый. – Это каждый дурак знает, но некоторые дураки слушают главного мага и верят ему, хотя он лгун и обманщик! А еще, – чтобы озвучить новое дополнение, Грубый стянул одеяло с носа и, сверкнув глазами, яростно проговорил: – Он совсем старый.

– Ой! – вздрогнула Мали и, смутившись, прикрыла губы ладошкой. – Неужели он, правда, старый? – из всего услышанного это известие казалось ей самым важным.

– Да не очень, – отмахнулся Ледяной. – Всего пятьдесят два или шестьдесят семь, не помню.

Мали поморщилась. Для нее и тридцать два было многовато, ведь и ее родителям не было даже сорока, а главный маг, оказывается, старше них. Ну и жених! Такого пусть Дилайна себе забирает.

– А разве можно существам жить среди людей? – озаботилась Мали.

Она не была яро сторонницей соблюдения законов, в конце концов, они с Дилайной сами слегка обходили его стороной, но существа… С ними шла война. Король Экин призывал избавляться от них при любом удобном случае. А главный маг дал разрешение на любые способы избавления. В общем, в Филларии позволялся любой вид убийства, и очень многие были рады такому подарку.

– Это ненадолго, – заверил Мали Ледяной. – Как только они научатся жить среди людей, сразу уйдут.

– Они?! – Мали обвела взглядом всех присутствующих, и каждый показался ей совершенно обычным человеком. Может, только кроме Грубого, но это лишь потому, что она узнала кто он на самом деле. – Здесь еще есть существа?!

Философ нервно поправил свою шляпу и коротко представил:

– Листвик, банник, – он указал на Ворчуна, который скрестил руки и грозно поглядывал на Мали, сверкая глазами и задирая кругловатый нос. – После изгнания его люди угорели в бане. Все семейство.

– Эй, – одернул его Ворчун, пока Мали с интересом его изучала. – Я не хочу об этом говорить.

Философ покивал, соглашаясь в его уместным замечанием и представил Простуженного.

– А Бом-бом – анчутка. Он здесь новенький, но готов изменяться.

Простуженный вяло помахал Мали, не приподнимаясь с кровати. В полумраке на его лбу блестели капли пота, и весь он выглядел таким несчастным и замученным, что у Мали проявилось желание хоть как-то облегчить его страдания. Тем более она знала простой и проверенный рецепт.

Мали потребовалось с полминуты, чтобы осознать услышанное. Снова ей стало страшно находиться в этой темной комнате без окон, в компании очень подозрительных личностей, но свой страх она не показала.

– Так что именно здесь творится?