Спасите звезду, или Блондинка за левым углом

Но, взглянув на враз окаменевшее лицо, обрамленное овчинными ушами, съежился и залопотал по-английски, к радости приунывшего было Фергюссона.

Наконец стол накрыли, и наступил момент истины. Откупорив бутылку «Столичной», Иван бережно достал из кармана заветный стакан и поставил в центр стола. Фергюссон как завороженный смотрел на экзотический продукт мутного стекла с выщербленным краем. Затем бережно, словно фарфоровую китайскую вазу эпохи Мин, взял его в руки и стал поворачивать в разные стороны, покачивая головой и прицокивая языком.

Однако не успел Медведь порадоваться столь неожиданному успеху своей миссии, как задумчивая улыбка с лица Фергюссона стала медленно сползать. Кончик носа американца нервно задергался, и через секунду он уже откровенно принюхивался к предмету, который держал в руках. Затем, поднеся стакан к самому лицу, брезгливо скривил губы. Наблюдавшие за этими метаморфозами Медведь и Костя поняли, что дело пахнет керосином. Нет, точнее, не керосином, а черт знает чем. Плохо вымытый ленивой проводницей, побывавший в овчинном треухе и у Ивана в кармане стакан впитал все запахи окружавшей его среды.

Медведь оценил ситуацию как критическую и решил действовать быстро, не давая противнику опомниться. Он взял из рук скисшего агента пахучий стакан и со словами «От грязи микробы дохнут!» налил его доверху.

Костя перевел, американец замер и испуганно посмотрел на Ивана. Похоже было, что он мысленно прощается с жизнью. Тут переводчик догадался добавить от себя, что это идиоматический оборот, и прояснил его смысл. Фергюссон нахохлился.

– Мы будем пить из него? – уточнил он.

– Из него, родимого, – пробасил Медведь. – Зря я, что ли, его для вас разыскивал! – И поставил полный до своих грязных краев стакан прямо перед американцем.

– Но здесь много, мне не надо так много, – заныл деморализованный Фергюссон.

– А кто просил тяпнуть стакан водки? Пушкин? – расстроился Медведь. Он столько сил потратил на добывание этого стакана, и что же?!

– Пушкин – ваш великий поэт, – напомнил сбитый с толку Фергюссон переводчику. – Он тоже пил водку? Все русские пьют водку…

– И ты пей, – сурово приказал Медведь Фергюссону. – Пей до дна!

Костя, почувствовав, что дело движется к скандалу, дрожащим голосом перевел. Тогда Фергюссон медленно понес стакан к пересохшим губам, расплескивая водку на голые колени.

– Стоп, – вдруг сказал Иван. – Стоп. Константин, блин, скажи ему «стоп». Я же его не проинструктировал, как это по науке делается, а то загнется ведь, они же так не пьют.

Фергюссон послушно застыл со стаканом в руке. Вид у него был как у приговоренного к смертной казни, которому уже и петлю накинули на шею, но тут вдруг прискакал посланец короля с приказом о помиловании.

– Значит, так, – начал Иван, обращаясь к американскому гостю, который смотрел на него во все глаза. – Задерживаешь дыхание, затем одним залпом вливаешь в себя стакан, берешь огурец или кусок черного хлеба, быстро и вдумчиво нюхаешь. И только затем выдох. Вот это и значит – «тяпнуть стакан водки». А как закончим с этим, будем чай из самовара пить. Йес?

Процесс смертной казни двинулся своим чередом – за дело взялся толмач Костя. В объяснение он вложил всю душу, но Фергюссон потребовал демонстрации процесса. Пришлось Ивану отобрать у него стакан и осушить его одним могучим глотком. Занюхал он это дело по старой памяти рукавом. И хотя новый импортный пиджак явно не годился для такого ответственного момента, но ничего. На недоуменный взгляд американца, сопровождавший это странное действие, Иван ответил в том смысле, что можно и так, но это уже совсем по-русски.

Воодушевленный живым примером, Фергюссон быстро схватил стакан, заново налитый Медведем, и лихо опрокинул его в себя. Одного глотка, правда, не вышло, поэтому эффект получился сногсшибательный. Не вошедшая полностью в американское нутро водка фонтаном рванула обратно. Фергюссон с выпученными глазами стал судорожно хватать воздух ртом и рыскать по столу в поисках того, что следовало по инструкции нюхать. Не нашел, схватил правой рукой левую, подтащил ее к носу и понюхал свою кожу. Это не помогло, и он быстро наклонился к переводчику, пытаясь дотянуться до короткого рукава его летней рубашки. Не почувствовав желанного облегчения, Фергюссон рванул через столик к Ивану, вцепился скрюченными пальцами в рукав его пиджака и застыл в нелепой позе, почти не подавая признаков жизни.

…В номер Фергюссона несли вчетвером – Медведь и Константин тащили тяжелую верхнюю часть и поддерживали мотающуюся в разные стороны голову, официанту и швейцару досталось по голой мосластой ноге. Ноги были облиты водкой и выпачканы раздавленной красной икрой. Руководил торжественным мероприятием любезный метрдотель. Пожелав находящемуся в бессознательном состоянии постояльцу доброй ночи, сотрудники отеля тихо удалились.

Окончательно протрезвевший Константин черкнул Фергюссону записку с обещанием появиться рано утром и, сунув ее под мобильный телефон американца, вежливо раскланялся с Медведем, бросив ему напоследок:

– Ну, ты даешь, парень.

Медведь абсолютно не представлял, что будет завтра. Главное – он в гостинице, на том же этаже, что и Сандра Барр. Он слышал, что сегодня звезду никуда не повезут, она принимает визиты. С визитами идут известные люди – их и проверять не надо. А вот что делать дальше? Надо бы связаться с Лаймой и получить дальнейшие указания. Впрочем, американец в любом случае на его совести. Предстоит дождаться его пробуждения и выяснить, что еще он хочет увидеть и пережить в России.

До утра за Фергюссона можно было не волноваться. Другое дело – Сандра Барр. Звезды – существа до невозможности капризные и непредсказуемые. Что, если ей тоже захочется экзотики: посмотреть мужской стриптиз или купить себе бусы с уральскими самоцветами? В любом случае надо удостовериться, что актриса на месте и ей ничто не угрожает.

Иван вышел в коридор и сразу же свернул налево: ориентирование на местности было его сильной стороной. Фергюссон раз двадцать упоминал, в каком номере остановилась звезда экрана. На заветной двери не висело никакой таблички, и внутри было тихо, словно в усыпальнице. Медведь огляделся и приложил к двери свое чуткое ухо. «Прямо кино!» – успел подумать он, и в этот миг, точно как в кино, дверь неожиданно подалась, и ему пришлось ухватиться за наличники, чтобы не ввалиться внутрь.

На ногах он удержался, но отскочить не успел и совершенно неожиданно очутился нос к носу с мировой знаменитостью. Впрочем, нос к носу – это преувеличение: Сандра Барр была значительно ниже его ростом и, кроме того, стояла босиком, одетая в пеньюар хищной пятнистой расцветки.

– А, ты тот самый парень! Рада тебя видеть. Повеселимся? – воскликнула она на своем родном языке, уверенная, что Медведь ее отлично понимает.

– Я должен охранять Фергюссона, – быстро ответил он.

Он растерялся. Еще бы не растеряться, когда тебя берет за руку и тащит за собой женщина, при виде которой пускает слюни вся половозрелая часть мужского населения планеты.

– Сейчас ты пойдешь в душ, – предупредила Сандра. – А я пока закажу шампанское. Придется тебе мокрым пить его: боюсь, для такого большого мальчика в гостинице не найдется халата.

– Я не могу, – попытался отговориться Медведь. И с отчаянием добавил: – Я не хочу!

– Хочешь, хочешь! – заверила звезда, втянула его в номер, развернула и ногой захлопнула за собой дверь.

Майку Фергюссону всю ночь снились кошмары. Огромные русские мужики в отвратительных шапках скручивали его веревками, целиком погружали в бочку с водкой, и он в ней захлебывался. Наконец ему удалось развязать руки, и он стал раскачивать бочку, надеясь завалить ее набок, чтобы отвратительная горькая жидкость больше не затекала внутрь. Он напрягся изо всех сил, со страшным криком рванулся в сторону, и проклятая бочка упала. Водка разлилась по земле, но не впиталась в нее, а образовала большую лужу. А Фергюссон, всемирно признанный агент, крупнейший деятель Голливуда, встал на четвереньки и начал пить прямо из лужи, большими глотками, отрываясь только затем, чтобы понюхать оторванный от чьего-то пиджака и пахнущий дрянью рукав.

В конце концов Майк упал с кровати и замер, пытаясь понять, что произошло. Медведь, недавно вернувшийся после принудительного секса, хмуро сидел в кресле, напялив на голову осточертевший треух. Когда американец загрохотал на пол, Медведь вскочил, подошел поближе и наклонился посмотреть, все ли с ним в порядке. На всякий случай соорудил на лице ободряющую улыбку. Фергюссон, только что выплывший из своих ночных кошмаров, с трудом разлепил глаза и увидел над собой огромную небритую морду в жуткой меховой шапке. Морда улыбалась ему, и это было невыносимо. Фергюссон снова прикрыл глаза и вдруг отчетливо вспомнил весь вчерашний день. Вспомнил и этого человека, и все то ужасное, что было с ним связано.

В дверь номера вежливо постучали. Так как американец продолжал хранить молчание, Медведь сам крикнул:

– Входите! Чего вы там?..

Вошел переводчик Константин, чисто выбритый, выглаженный, строгий и корректный, как будто его вчера с ними и не было. Оглядев номер, он обратился непосредственно к американцу, вежливо поинтересовавшись:

– Как ваше самочувствие?

Тот лишь застонал в ответ.

– Спроси его, чай из самовара пить пойдем? – потребовал Медведь.

Реакция на этот совсем уже невинный вопрос оказалась такой бурной, что оба россиянина слегка опешили. Фергюссон вскочил, стал размахивать руками, хватать какие-то вещи и кидать их в Ивана. А когда вещи закончились, сел на пол и тихо заплакал.

– Ну, и что он сказал? – спросил Медведь, хотя все отлично понял.

– Если суммировать, мой подопечный надеется больше никогда тебя не видеть. И даже готов за это заплатить. – Костя сделал невинные глаза и уточнил: – О цене спрашивать?

Глава 3

Лайма между тем оделась и причесалась так, чтобы поражать воображение, и первым, кого она поразила, оказался слесарь, встреченный ею на лестничной площадке.

– Э-э-э… – выдавил из себя несчастный, увидев в непосредственной близости неземную женщину – всю в белом, воздушном и душистом, с глазами феи, губками ангела и ножками, из-за которых может обостриться язва у мужчины зрелого возраста.

– Вам что? – спросило видение сердитым голосом домоуправа. – Вы ко мне? Что это вы перед дверью топчетесь?

– Э-э-э… – повторил слесарь. Несколько раз сглотнул табачную слюну и добавил: – Вот.

– Вот! – передразнило его видение. – Вы женаты?

– Да, – внятно ответил тот.

– Не представляю, как вам удалось сосредоточиться, чтобы сделать предложение руки и сердца. И вообще, – добавила Лайма совершенно в духе Винни-Пуха, – если вы ко мне, то меня нет дома.

Обошла окаменевшего слесаря, впорхнула в лифт и уехала, оставив после себя легкий аромат мимозы и острое сожаление.