Девушки обожают неприятности или Рукопашная с купидоном

– Или ушла одна. Мы же не видели этого своими глазами.

– В руках у нее был пластиковый пакет, – вмешалась Лайма. – Полагаю, там и лежал фотоальбом. Соня сказала, что встречается со школьным другом, которому должна его отдать.

– А мне ты заливала, что она отправляется к Возницыну!

– Так и есть. Сначала – старый друг, потом Возницын.

– Интересно, для кого она напомадилась…

Люба удивленно взглянула на них, и Лайма пояснила:

– Соня очень хорошо выглядела. Накрасилась, туфли на каблуке надела. Собралась по полной программе.

– Для Возницына, – уверенно заявила Люба. – Она жалела, что его бросила. Возницын – ее тип мужчины. Кроме того, он отец ее ребенка.

– Почему вы в этом так уверены? – пожал плечами Болотов. – Она могла навешать вам на уши лапши.

– Зачем?! – хором возмутились подруги.

– Мало ли. Женщины часто врут просто потому, что им нечем скрасить жизнь. Такая своеобразная романтика. Может, с отцом своего ребенка ваша Соня встретилась в каком-нибудь баре и даже не знает, как его фамилия. Но чтобы вас тронуть, она заявила, что папаша – Возницын. С ним у нее были серьезные отношения, вы его отлично знали и могли ей от души посочувствовать.

– Есть же тесты на отцовство, – возразила Люба. – Нам она могла соврать, но обмануть Возницына ей вряд ли удалось бы.

– А она всем сказала, – подхватила Лайма, – что едет к нему для серьезного разговора. И няньке сказала, и мне!

– Мало ли, что она наплела, – не сдавался Болотов. – Женщина подобна продавцу на восточном базаре: так все приукрасит, что миллион отдашь за старый башмак.

Лайма покачала головой, а Люба, которая меняла извивающемуся Пете подгузник, неуверенно согласилась:

– У нас в самом деле нет никаких доказательств.

– И Возницын говорит, что он с Соней не встречался уже целый год… – растерянно согласилась Лайма. – Очень все это загадочно.

Она рассказала, как предполагаемый Петин папаша прыгнул в реку, держа в руках авоську с булыжником. Подробности преследования пришлось опустить, чтобы не шокировать Болотова.

В этот момент в прихожей прозвенел звонок, и все трое настороженно переглянулись.

– Может, милиция? – пробормотала Люба, мелкими шажками продвигаясь к двери. – Вдруг у них какие-то новости?

Однако за дверью обнаружилась не милиция, а Сонина соседка Поля, которую Лиза с Лаймой знали как особу чрезвычайно болтливую и назойливую. Она постоянно ходила по соседям с целью выяснить, кто чем занят, чем ужинает, что смотрит по телевизору, что новенького приобрел из мебели или посуды. Работала Поля ночной уборщицей и именно таким образом, вероятно, восполняла дефицит общения.

– Привет! – воскликнула она, вытягивая шею, чтобы заглянуть в комнату. – Что это у вас Петюня так голосит? С нянькой воюет? Ишь какой – наизнанку вывернется, а своего добьется! Настоящий мужик растет. Уважаю.

– Сони нет, – невпопад сообщила Люба.

– А где она? – Поля не собиралась уходить вот так сразу. Глаз у нее был наметанный, она точно знала, что интеллигентные люди ее за порог не вышвырнут. Тут можно вдоволь языком почесать.

– В том-то и дело, что этого никто не знает, – серьезно сказал Болотов, появляясь в коридоре.

– Ой! – зарделась Поля, которая каждого мужчину воспринимала как потенциального любовника. – Безумно приятно с вами познакомиться.

– Взаимно, – кротко ответил Болотов и сразу же спросил: – Когда вы видели Софью в последний раз?

– А чего с ней случилось? – тут же вскинулась та. – Померла?

– Почему – померла? – пискнула Люба.

– А почему – в последний раз-то?

– Имеется в видуваша с ней последняя встреча, – Болотов был само терпение. – Когда лично вы ее видели?

– А-а! – Поля, вертлявая и модно взлохмаченная, с чистыми, но обломанными ногтями, хлопнула себя по лбу. – Я-то ее видела в пятницу. Недалеко отсюда, возле метро. Там, где магазинчик «Подарки», знаете?

Поскольку все смотрели на нее молча, она поспешно продолжила:

– Девятый час уж был. Минут двадцать девятого. А она несется вся расфуфыренная. С хахалем, наверное, куда-то намылилась ехать. Прямо налетела на меня. Такая была взволнованная, ничего перед собой не видела.

– А почему с хахалем, Поля? – осторожно спросила Лайма. – С ней кто-то был?

– Был, – уверенно кивнула та. – Только я не знаю – кто. Не видала. Она к киоску за сигаретами метнулась. Назад голову повернула и крикнула: «Я быстренько!» Ну, будто кто в машине возле тротуара ее остался ждать.

– И вы не взглянули – кто там такой? – не поверил Болотов.

– А машину, машину запомнили? – разнервничалась Люба.

– Вроде белая была машина, вся такая здоровая, иностранная. И стекла темные! Но точно не скажу, в ней ли Соня ехала или нет – грузовичок к киоску подрулил, обзор мне закрыл, – с огорчением призналась Поля. – Не успела я засечь, кому Соня там крикнула… Но она вся такая была – ух! Точно: свиданка у нее случилась в тот вечер. А чего, она ночевать не приходит?

– Поля, а пакет у нее пластиковый с собой был? – осторожно поинтересовалась Лайма, не ответив на вопрос. – Такой белый пакет, красивый, с пеликанами?

– Не, – покачала головой Поля, нервно перетаптываясь. – Не было пакета. Только сумочка на плече висела. И шарф на шее.

– Какой шарф? – хором спросили Лайма и Болотов.

Никакого шарфа на Соне в пятницу они не видели. И вообще – кто станет надевать на себя шарф теплым летним вечером?

– Такой желтый, а по полю – закорючки черные. Красивый шарф, нежный. Прям настоящий шелк. Я его даже хотела потрогать. Но Соня так спешила, что мы и двух слов не сказали.

– Она, наверное, поздоровалась с вами? – предположила Люба. – Когда налетела?

– Ясное дело. Ой, говорит, Поля, это ты? Привет, я так тороплюсь, так тороплюсь! И все.

– Значит, она к киоску за сигаретами побежала, а вы… – подначил ее Болотов.

– А я в автобус села, он как раз подошел.

– Видели, какой марки сигареты она купила?

– Ну нет. Мне ехать надо было, а там на остановке и так толпа, я еле влезла. Пятница, вечер – чего вы хотите? Зачем я стоять-то буду?

– А вы из автобуса не посмотрели: что за машины у обочины припаркованы? – спросила Лайма. – Может, кроме той, белой с темными стеклами, еще какая-то приткнулась?

Почему-то ей казалось, что Поля по складу своего характера просто обязана была дознаться, с кем ее соседка ходит на свидания.

– Я хотела, – горячо заговорила та и даже всплеснула руками. – Но там кондукторша была – такая мымрища! Я еще ногу не занесла на ступеньку, а она уже протиснулась на заднюю площадку и граблю свою загребущую протянула. Пока я мелочь доставала, автобус уже от остановки далеко уехал, и я все на свете прозевала.

Когда раскрасневшаяся от волнения соседка ушла, Лайма топнула ногой:

– Нет, ну какое невезение! Если бы не стечение обстоятельств, у нас появилась бы зацепка!

– Почему Соня столько времени торчала на одном месте? – задумчиво спросил Болотов, косясь на активизировавшегося ребенка, который отшвырнул зайца и встал в кроватке на четвереньки. – Около семи мы с ней расстались, а около половины девятого она все еще болталась у входа в метро.

– Ага. Только на другой стороне шоссе, – заметила Лайма. – Магазин «Подарки» на другой стороне, не там, где мы с тобой останавливались и с ней разговаривали.

– Одно ясно – она была с мужчиной, – мрачно заметила Люба. – А с каким – неизвестно.

– С чего ты взяла? – удивилась Лайма. – Мало ли женщин сейчас водят машины? Я ведь вожу.

– Большая белая иномарка с затемненными стеклами, – задумчиво сказал Болотов. – Не похоже, чтобы за рулем такого транспортного средства сидела женщина, вам не кажется?

– Но Поля не уверена, что именно в ту машину села Соня! – напомнила Люба.

– Наверное, лучше пусть милиция разбирается. Они умеют расследовать, а мы нет, – высказалась Лайма.

– Милиция сто лет будет разбираться, – возразил Болотов. – А ребенка куда девать?

– Найдем новую няню, – в голосе Лаймы послышалась неуверенность.

– Оставить ребенка с незнакомой теткой? – возмутился тот. – Хорошие няньки на дороге не валяются. Попадется какая-нибудь вертихвостка…

– А с кем же его оставить? У меня работа, у Любы тоже.

– Надо вызвать из Сибири Сонину мать, – безапелляционно заявил Болотов. К детскому вопросу он отнесся со всей серьезностью.

– Нет у нее матери. У нее никого нет, все поумирали. Остались только дядья да двоюродные сестры, но у них свои семьи. Конечно, может, кто и приедет, если милиция потребует, я не знаю. Но Петьку все равно надо пристраивать прямо сейчас. Не ждать же неизвестно сколько.

– Попрошу-ка я о помощи свою маму, – неожиданно решила Люба. – Только она сюда не поедет, надо будет Петьку к ней отвезти. Вы как?

– Это другое дело, – серьезно кивнул Болотов. – Мама годится, у нее опыт. И человек она свой, верный.

– Рада, что ты доволен, – ехидно заметила Люба, выхватив из кроватки ребенка, который принялся грызть перекладины. – У него режутся зубы, надо купить ему пластмассовое кольцо.

– Как для собаки? – хмуро уточнил Болотов. – Вижу, вы понятия не имеете, как растить ребенка.

– Особенно я, – кивнула Люба. – У меня их всего двое.

– Ладно вам препираться, – вмешалась Лайма. – Я вот все думаю про желтый шарф. Откуда он взялся? Может, Соня купила его в каком-нибудь магазине поблизости от метро? Логично предположить, что это новая вещь. Вряд ли она, выходя из дому, положила шарф в пакет, чтобы надеть попозже. Может быть, стоит обойти все торговые точки вокруг станции? Вдруг продавцы ее видели? И не одну? Тогда мы хотя бы узнаем, с женщиной она была или с мужчиной.

– Или одна, – добавила Люба.

– Отличная мысль, – похвалил Болотов. – Хотя я уверен, что она была с мужчиной. Кто станет прихорашиваться и душиться только для того, чтобы поболтать с подружкой? Предлагаю заняться изысканиями завтра, сегодня все равно уже поздно. Раз Люба останется с мальчиком, мы с тобой будем действовать вдвоем. Милиции это дело передоверять нельзя. Милиция предпочтет сидеть и ждать, пока где-нибудь всплывет неопознанный труп, а потом примется таскать нас на опознания.

Люба вздрогнула, а Лайма серьезно кивнула, соглашаясь. Ей и в голову не могло прийти, что назавтра жизнь ее изменится самым радикальным образом, что она уже вся напружилась и готовится сделать кувырок через голову.

Прежде чем отправиться на работу, Лайма взглянула на термометр за окном. Опять – двадцать восемь градусов. Еще пару часов, и дышать станет решительно нечем. За несколько недель город пропитался жарой, словно пирог густым сиропом. Лайма надела легкое платье с вырезом на спине и вышла на улицу. Небо было ярко-голубым и казалось плотным, как парусина. От новенького тугого солнца отскакивали блики и прыгали по пыльным капотам. Сиденье в машине как будто намазали медом – оно противно липло к голой спине, а духота в салоне стояла убийственная. Лайма включила кондиционер и посмотрелась в зеркальце. Не-ет, недосыпать нельзя – все сразу отражается на физиономии. Это тебе не двадцать лет!

Вчера она сказала Болотову, что смертельно устала, и он уехал ночевать к себе. Вообще когда что-то случалось, Лайма предпочитала оставаться одна. «Ты как кошка, – негодовал будущий муж. – Забиваешься в угол и зализываешь раны. Ни погладить тебя, ни приласкать». Однако жизненный опыт показывал, что, если сделать мужчину плечом, оно немедленно попытается из-под тебя выскользнуть. Пусть лучше Болотову кажется, что Лайма не слишком ласковая, зато потом он не упрекнет ее в том, что она висит у него на шее.

К утру от Сони по-прежнему не было никаких известий. Зато проявилась милиция, и Лайма, волнуясь, выложила представителям правоохранительных органов все, что знала. Свои предположения тоже выложила. Однако успокоение не пришло. «Ничего, – думала она. – Сейчас переделаю главные дела на работе и все как следует обмозгую». Она понятия не имела, что у судьбы на нее другие виды.

Именно в этот день судьба приняла облик невысокого плотного человека с жидкими волосами, которые покорно лежали на голове, зачесанные слева направо. У него было круглое лицо с маленьким заостренным носом, твердый рот и блестящие, по-звериному проворные глаза. Человек стоял возле директорского кабинета, облокотившись о подоконник рукой, и смотрел, как Лайма дефилирует по коридору, стараясь не стучать каблуками.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровалась она, подойдя поближе. – Ждете Николая Ефимовича?

Человек отрицательно покачал головой и без намека на доброжелательность ответил:

– Вас.

– Э-э-э… – пробормотала Лайма. – Хорошо. Тогда пройдемте в мой кабинет. И представьтесь, пожалуйста.

– Меня зовут Борис Борисович, – сообщил мужчина, наблюдая за тем, как она вставляет в замок толстый блестящий ключ и отпирает дверь.

Борис Борисович вошел вслед за ней в кабинет и буквально по пятам проследовал к столу.

– Я сяду, – сказал он и, не дожидаясь разрешения, устроился в кресле для гостей. Положил руки на подлокотники и замер.

Лайма невольно отметила, что у него дешевый костюм, но галстук и ботинки – высший класс. Интересно, кто он такой – член очередной комиссии?

– Чаю? – спросила Лайма. – Минералки со льдом?

– Спасибо, мне не хочется, – ответил Дубняк, потому что это был именно он.

Живая Лайма оказалась гораздо симпатичнее, чем на фотографиях. Раньше, когда она преподавала английский в захудалом вузе, у нее было совсем другое выражение лица – более смиренное, что ли. Сейчас она твердо стоит на ногах и смотрит немного свысока, но ему это только на руку. Ее командирские замашки помогут осуществлению его замечательного плана.

– Итак, я вас слушаю, – заявила потенциальная жертва, заняв рабочее место и сложив перед собой руки: бесцветный лак на ногтях, на запястье – узкие часы на темном ремешке и всего одно колечко на пальце.

Дубняк обежал взглядом кабинет. Все предметы на столе простые и изящные. Мебель светлая, с закругленными краями. Акварели на стене, пронизанные солнцем, рождают в груди щемящее ощущение счастья. Он бы никогда не смог сосредоточиться в такой комнате. Значительные дела должны вершиться в полумраке.

– Я вас слушаю, – еще раз повторила Лайма и, взяв ручку, нацелила ее на белый лист, словно незваный гость собирался ей что-то диктовать.

– Ваш центр временно закрывается, Лайма Айваровна, – сказал Дубняк и положил ногу на ногу. Лайма вскинула на него обеспокоенный взгляд. – И в связи с этим я хочу предложить вам работу. Очень ответственную работу, – добавил он.

– Почему же центр закрывается? – спросила хозяйка кабинета, и Дубняк поразился ее внешнему хладнокровию. Только глаза у нее потемнели, из дымчато-серых в считаные секунды превратившись в графитовые.

– Здание находится в аварийном состоянии.

– Вы имеете в виду протекший кран в мужском туалете? – холодно поинтересовалась она.

– Не в моей компетенции обсуждать такие вопросы, – парировал Дубняк.

– А что же тогда в вашей компетенции?

– Вы.

– Не понимаю.

Лайма была озадачена. Опыт работы с людьми многому ее научил, ее трудно было поставить в тупик. Но этот странный маленький человек сразу произвел на нее гнетущее впечатление. Взгляд у него был какой-то нехороший, словно он замыслил подлое дело и прикидывал, как ловчее с ним справиться.

– Объяснитесь, пожалуйста, – попросила она. Даже не попросила, а потребовала.

Дубняк достал удостоверение и подержал его у Лаймы перед носом, ни на секунду не выпуская из рук. Документом он дорожил. Не только потому, что отвечал за него головой, нет. Он давал Дубняку ощущение свободы. И почти безграничных возможностей в мире обычных людей. Всякая дверь открывалась с помощью этого документа. Всякий рот развязывался. И на эту девицу удостоверение тоже произвело впечатление.

– Ах, вон оно что, – пробормотала она и взглянула на своего визави более внимательно.

– Однажды вы уже участвовали в нашей операции, – Дубняк приосанился и торжественно заключил: – Пришло время еще раз помочь своей стране.

– Ерунда! – неожиданно заявила Лайма. – Если бы я хотела стать разведчицей, то стала бы ею. У меня гуманитарное образование и ярко выраженное стремление выйти замуж. Вы не можете меня заставить.

– Конечно, нет! – замахал руками Дубняк. – Боже упаси! Мы никогда никого не заставляем.

Лайма насторожилась. Последние слова ей совсем не понравились. И интонации Бориса Борисовича тоже не понравились. Он уверен в том, что победит, на все сто. Неужели в службе государственной безопасности на нее есть какой-нибудь компромат? Чем она могла провиниться? Забыла заплатить за булочку в магазине? Задолжала за телефон? Задавила кошку депутата Государственной думы? У непрошеного гостя тем временем лицо сделалось таким умильным, словно ему только что вернули крупную сумму денег.

– А что я должна делать? – спросила Лайма, принимаясь барабанить пальцами по столу.

– Об этом мы поговорим, когда вы дадите свое принципиальное согласие.

– Не дам.

– Ну… Вообще-то… Конечно. В ближайшее время вы будете очень заняты…

– Чем это? – мрачно спросила Лайма.

Ей хотелось избавиться от этого человека как можно скорее. Он был, словно кусочек метеорита – не опасный сам по себе, но напоминающий о той страшной и неведомой силе, частью которой являлся.

– Вы же не бросите в беде вашу бабушку! Предстоят большие хлопоты, расследование, суд… Родственники потерпевшего требуют сатисфакции. Они во что бы то ни стало решили добиться того, чтобы ваша бабушка села.

– В тюрьму?!

– Она наехала на пешехода! В ее возрасте не следует водить автомобиль. Вероятно, она лет тридцать не сидела за рулем – и вот результат.

– Машину у нее угнали! – захлебнулась возмущением Лайма. – Она ведь подала заявление об угоне!

– Конечно. Задавила человека и подала. Чтобы избежать наказания. Бросила машину в чужом дворе, а сама отправилась домой и решила, что все как-нибудь утрясется.