Рецепт на смерть

– Это ты у меня сядешь. Я сейчас к твоему начальнику пойду. Устроил тут цирк.

А ведь и правда, чего доброго, пойдет. Стас, конечно, не шибко боится. Начальник у них мужик понимающий, но кто знает, на сколько у этой Абрамцевой пыла хватит. Такая и до министра может дойти и, кстати, до тех же СМИ. А вот за шумиху начальник его по головке не погладит. А девчонка упорная, на своем стоит, как кремень. Или матери боится больше, чем полиции, или и вправду насиловал ее Суржиков. Но тогда получается, что Петр этот раздвоением личности страдает. Глупость какая-то.

Попробуем зайти с другой стороны.

– Гражданка Абрамцева Ольга Антоновна, значит, вы утверждаете, что подверглись насилию со стороны Суржикова Петра Семеновича. И случилось это двадцать пятого апреля примерно в одиннадцать тридцать в подъезде вашего дома на последнем этаже. Все верно.

– Она же уже сказала. – Людмила Витальевна в своем репертуаре. Не дает дочери рта раскрыть.

– Тогда, как вы объясните вот эту справку. Двадцать пятого апреля ровно в одиннадцать тридцать Суржиков Петр Семенович был записан на прием к стоматологу. А вот показания врача о том, что на прием в тот день явились все записанные и в свое время. Соответственно, Петр Суржиков никак не мог быть в одиннадцать тридцать с вами в подъезде. Он в это время у врача в кресле сидел.

Как же быстро для своей комплекции эта Людмила Витальевна двигается. Он еще закончить не успел, а она уже взвилась, как ураган.

– А она и не должна ничего объяснять. Это ваша работа. Может, кто из посетителей не в свое время явился? А может, врач врет?

– Зачем ей это?

– Вот вы и выясните. Может, Петька этот ей родственник?

– Никакой он ей не родственник, что вы выдумываете.

Стас мысленно одернул себя. Что это он оправдывается, препирается с ней, как дети в детском саду, ей-богу. Он все же следователь и допрос ведет. И вообще, ему еще дело расследовать, а ни мать, ни дочь Абрамцевы помогать ему не хотят.

На щеке у Ольги блеснула слеза. Ну вот, мать сейчас заявит, что он довел ребенка. Так и вышло.

– Довольны? Довели девку. Она что, по-вашему, врунья какая? Что вы прицепились со своими вопросами? Она же уже все рассказала. Или что, она одноклассника могла с кем-то перепутать? Они, если вы понимаете, были довольно близко. Уж разглядела поди лицо-то.

Тут Ольга снова вскинула голову.

– Мам, перестань. Чего ты оправдываешься. Если нам тут не верят… Можно ведь и к другим обратится.

Интернета начиталась. Уверовала в то, что сейчас шумиху в СМИ поднимет и добьется своего. Только вот, если Суржиков и впрямь не виноват, то не поможет тебе это. А Стас теперь еще больше уверен, что оговаривает Ольга парня. Может, решила так отомстить за что? Уж больно она расчетливая какая-то. И слишком сильно старается выглядеть этакой невинной овцой. Только вот она совсем не овца. Хватка-то у нее, как у мамы, бульдожья. Только в отличие от мамы, девчонка похитрей будет.

– Ольга, расскажи мне все еще раз с самого начала.

– Она уже сто раз… – Людмила Витальевна, как всегда, кинулась на защиту, но дочь ее оборвала.

– Мам, не надо. Я расскажу.

В принципе, рассказ ее ничем не отличался от предыдущих показаний. И все-так одна деталь была. Ольга сказала, что у парня в районе паха с левой стороны большая родинка. Раньше она этого не говорила. Нужно будет проверить.

А если родинка и в самом деле есть. Ну не видела же она всех своих одноклассников голыми? Хотя, кто их разберет, детей этих современных, раскованных и рано повзрослевших. Но если все-таки исходить с позиции здравого смысла, то получается, она не врет. Тогда мать ее права, и врет госпожа Орне.

Господи, Стас окончательно запутался. Придется, видимо, еще раз побеседовать с этой Орне Яной Леонидовной. Вряд ли она, конечно, врет, но может и в самом деле не помнит. Может Суржиков и правда проскочил не в свое время.

Родинка у Суржикова действительно была, и именно такая и на том самом месте, как и описала Ольга. Получается, что она говорила правду. Не получается, конечно. Она могла Суржикова без трусов видеть где-то еще, но проверять придется.

Быстрей бы уже пришли результаты экспертизы. Хотя, чего там ждать-то, когда сама же Ольга утверждает, что после изнасилования первым же делом направилась в ванную. Видите ли, противно ей было настолько, что захотелось смыть все с себя. Ну действительно, настолько противно, что рассказывает тут в его кабинете об этом во всех подробностях. Опытные проститутки, и те больше стесняются. Стас их в этом кабинете столько повидал. Так вот, эта малолетка изнасилованная им всем фору даст.

А на синяках в области промежности не написано, что они оставлены именно Суржиковым Петром. Так что, как ни крути, а с Яной Леонидовной разговаривать придется.

***

Когда Яна увидела, что следователь входит в ее кабинет, у нее даже руки затряслись. Зачем он здесь? Чтобы ее арестовать? Она с трудом взяла себя в руки, стараясь выглядеть непринужденно.

– Добрый день! Станислав Яковлевич, если я не ошибаюсь.

– Не ошибаетесь.

– Не ожидала вас здесь увидеть. Вы извините, у меня сейчас прием…

– Я всего на пару минут.

Яна чувствовала, как холодный пот медленно стекал вдоль спины, и ей казалось, что халат сзади намок и, если она повернется, это все увидят.

– Вы еще что-то хотели узнать?

– Да нет, вопрос у меня все тот же. Просто показания в деле не бьются. Вот я и хотел уточнить. Вы действительно уверены, что Суржиков Петр Семенович был у вас именно в одиннадцать тридцать. Может, он опоздал, или наоборот, пришел чуть раньше?

С самого детства Яна знала за собой эту особенность. Когда она говорила неправду, она всегда краснела. Ну вот такая у нее была реакция организма. Вот и сейчас она почувствовала, как пылают щеки и быстро опустила голову. Но следователь успел заметить и предательскую красноту, и дрожащие руки.

– Суржикова в вашем кабинете в это время не было, ведь так? А вы в прошлый раз мне соврали? – Она все еще молчала, и он продолжил. – Яна Леонидовна, вы что не понимаете, что речь идет о серьезном преступлении? Девочку изнасиловали, почти совсем ребенка. Вы ведь сама женщина. А лжесвидетельство в вашем случае может быть расценено, как попытка помешать следствию. Вы что, знакомы с этим Суржиковым?

Конечно, он блефовал. Ничего ей не будет за обман. Но она вдруг вскинула голову и глянула на него глазами, в которых пылала какая-то решимость.

– Я просто испугалась.

– Испугались? Чего? Суржикова этого, что ли?

Обычный с виду парнишка. Не отморозок, без этого мрачного огонька в глазах. Чуть развязный, быть может, но молодежь сейчас вся такая… раскованная. Так что на их фоне, Петр Суржиков не худший представитель своего поколения.

– Не Суржикова, что вы. Просто, понимаете… Суржикова в тот день совсем здесь не было. Я его вообще в глаза не видела. Просто… Просто… – Видно было, что внутри нее идет борьба. – Зарплаты у нас небольшие, вот заведующая и требует… А страховая платит за каждого пациента. Ну он все равно бы не узнал. Многим вообще все равно…

Подождите, то есть, эта женщина сейчас хочет ему сказать, что Суржиков про запись и не знал. И на приеме не был. То есть они тут сами записали его, а потом провели по документам так, словно услуга ему была оказана в полном объеме, чтобы что… правильно, получить деньги со страховой компании. И не полезь Самарин в это дело… Нет даже не так. Изнасилуй Суржиков эту Ольгу Абрамцеву чуть позже или чуть раньше, никто об этом и не узнал бы. Ну в самом деле, даже несмотря на наличие сейчас электронных медицинских карт на «госуслугах», кто из нас постоянно туда заглядывает? Разве что пожилые люди, по нужде записывающиеся то к одному врачу, то к другому. А молодежи это не нужно. Ну а если придет СМС оповещение, так многие их и не читают. А Суржикову зубы может и вовсе лечить не надо. Ну и ну!

Вот только Самарину такая постановка вопроса не понравится. Для него это алиби – реальный шанс отмазать своего подзащитного. А Самарин, это Стас знал точно, очень амбициозен. Не любит он проигрывать, проще говоря.

– Что ж, вам придется дать письменные показания.

– Но я не могу. – Яна Леонидовна молитвенно прижала руки к груди, словно маленькая девочка упрашивала грозного учителя не ставить двойку. – Вы же понимаете.

– Понимаю. А вы понимаете, насколько это серьезно? Из-за ваших действий насильник может уйти от ответственности.

В уголке фиалковых глаз блеснула слеза. Черт, она что разревется здесь собралась. Это без Стаса, пожалуйста. Он не переносит женских слез. Вообще. Но Орне не заплакала. Она резко повернулась, дернула на себя верхний ящик стола, достала упаковку одноразовых платков и, достав один, осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула влагу. Кинула упаковку назад в ящик и только потом вновь посмотрела на Стаса.

– Хорошо, я напишу. – Ее голос чуть дрогнул, но она справилась с собой. – На меня заведут уголовное дело?

Наивная простота. У нас убей кого, и то можно условным сроком отделаться. А тут какая-то липовая запись. Стас бы и внимания не обратил, если б не это изнасилование. Нет, милочка, пусть этим ваше руководство занимается. Хотя, ты же сама сказала, что оно в курсе и даже поощряет…

В дверь заглянула медсестра, облаченная в белую медицинскую пижаму и шапочку.

– Яна Леонидовна, там пациенты волнуются. У них талоны.

– Да, сейчас. – Она посмотрела на Стаса. – У меня сейчас прием. Я должна его прервать.

– Ну зачем же. Напишете после и завезете мне в отдел по дороге домой. Я надеюсь, что мне не придется за вами бегать.

– Нет, что вы. Я все привезу. Просто, сейчас люди ждут…

Возвращаясь в отдел, Стас все гадал про себя, как эта докторша с ее-то наивностью и честностью – а в людях он давно не ошибается – дала втянуть себя в эту аферу с подложными приемами. Она же, наверняка, ночами не спит, боясь, что все откроется. Он понял это по глазам. Такой взгляд подделать просто невозможно. Она и в самом деле была напугана.

А еще Стаса удивила собственная реакция на эту ситуацию. Если бы не Самарин, то он готов был отказаться от ее показаний, только бы стереть это чувство страха из ее необычных фиалковых глаз.

***

Все как Стас и предсказывал. Самарину совсем не понравилось, что его версия оказалась не так уж надежна, как он предполагал. Но теперь уж Суржикову не отвертеться.

К тому же, наконец, пришли результаты судебно-медицинской экспертизы. Все было именно так, как и утверждали Абрамцевы. Конечно, следов спермы не оказалось – еще бы, после часового душа – но девственная плева была нарушена, да и синяки и ссадины присутствовали именно в тех местах, где они и должны были быть. И поскольку алиби у Суржикова теперь нет, ни один суд не признает его невиновным.

Можно считать дело завершенным. Вот только Самарина такой исход совсем не обрадовал. Он ввалился в кабинет к Стасу, как к старому другу.

– Привет, Стас.

– Здравствуй.

Самарин, не дожидаясь приглашения плюхнулся на стул напротив Стаса.

– Я хотел с тобой поговорить?

Поговорить он хотел, как же! Давить ты на меня пришел. Будешь сейчас рассказывать мне о том, что врачиха эта врет, а Петр Самарин ангел во плоти и вообще импотент.

– Ну, давай поговорим.

– Ты же понимаешь, что показания этой врачихи выглядят бледно и нелепо. По-моему, ты избрал неверную тактику. Вместо того, чтобы искать настоящего преступника, ты прицепился к ребенку. Скажи честно, Абрамцевы ей заплатили?

– Кому?

– Да брось, Стас. Все ты прекрасно понимаешь. Докторше этой. Иначе, зачем ей нести всю эту чушь, подставляя саму себя?

– Просто она очень честный и ответственный человек.

Слова эти рассмешили Самарина. Но даже смеялся он демонстративно как-то. И вообще, он вел себя в кабинете у Стаса, как хозяин. Словно это Стас здесь в гостях или на правах просителя. Я, мол, не на йоту не поверил в вашу версию, и точно знаю, что правда на моей стороне. Да и суд меня послушает, а не вас. Стаса он уже начал раздражать. И когда он успел так скурвится? Нормальный ведь был мужик. Профессия накладывает отпечаток?

Отсмеявшись, Самарин в упор посмотрел на Стаса глазами человека, который полностью уверен в своей правоте.

– А твоя эта врачиха, она готова подтвердить свои показания в суде?

Ударил он по больному. Не то чтобы Орне отказывалась явиться в суд. Скорее всего, пригласи ее Стас, как свидетеля и она, с ее-то ответственностью, точно явится. И показания даст. Но ей при этом будет очень неуютно. В этом Стас даже не сомневался.

Он просто представил, как она стоит на свидетельском месте и краснея, опустив голову, кается в совершенном… проступке ли, преступлении? А он отчего-то очень не хотел, чтобы Яне Леонидовне было неловко и неприятно. И ему не хотелось видеть, как она оправдывается. Особенно, понимая, что Самарин-то уж точно не упустит момента отыграться за провал его версии. Перед глазами до сих пор стояли полные слез шоколадные глаза, обрамленные густыми ресницами.

Но и поступиться своей совестью он не мог. Петька Суржиков не просто в школьном туалете подрался. Он девочку изнасиловал. И ему не должно сойти это с рук. Иначе уверует в безнаказанность и совсем распоясается.

– Нужно будет, так явится и подтвердит.

– Имей в виду, я потребую ее явки, иначе, можешь забыть об этом, как о дурном сне. – В голосе Самарина появились жесткие нотки.

Стас знал, что Самарин опасный противник. У него ведь в суде достаточно знакомых. Эх, что за жизнь такая в их среде. Здесь у кого более влиятельные друзья, у того и прав больше и возможности шире. Самарин если сказал, он своего добьется. Но отступать Стасу некуда. Вот в чем беда.

***

Вячеслав Юрьевич Самарин считал, что адвокатура – это его призвание. Он с содроганием вспоминал то время, когда сам был на месте Козюлина. И хоть и говорили все, что как следователь Самарин очень даже ничего, роль адвоката ему нравилась гораздо больше. Во-первых, тем, что подчинялся он теперь лишь сам себе. Ну и во-вторых, конечно же, деньгами.

Жить Самарин любил на широкую ногу, а работа следователем не давала для этого достаточно средств. Да и если уж честно, то и времени-то на эту самую жизнь совсем не оставалось.

Куда приятнее вот так, адвокатом. Работы у него навалом. Еще выбирает за что возьмется, а где просто мимо пройдет. Да и хороших знакомых в суде и прокуратуре, чтобы решать дела, хватает. Самарин всегда мужиком был компанейским. Любили его коллеги. Был у него один секрет.

Самарин еще в институте понял, что все, что человека интересует, это, собственно, он сам. Поэтому, для того чтобы поддерживать хорошие отношения достаточно всего-то научиться слушать других. В нужный момент участливо поинтересуйся, как у человека дела, послушай, не перебивая и не вставляя бесконечные: «А вот я…» и «А вот у моего знакомого…» чужую исповедь, посочувствуй, совет дай, и считай, что купил его с потрохами. Даже подарков и денег не нужно, хотя иногда и это не лишнее. Особенно в праздники и дни рождения.

В общем, любили Самарина в судейских кругах, особенно бабы. Умел он и комплимент, когда нужно ввернуть, и ручку к месту поцеловать. Да и красив был по-мужски. С правильными чертами лица, веселыми карими глазами и запасом шуток. Когда он появлялся в кабинете, всегда гладко выбрит, в начищенных до блеска ботинках и строгом дорогом костюме, даже самые неприступные судьи не могли сдержать улыбку.

А вот проигрывать Самарин не то, чтобы не умел, скорее не любил. Именно поэтому, дело Суржикова его так задело. Он-то уже уверовал, что победа у него в кармане, а тут вон оно как все вышло.

Так что докторша эта Орне стала неким триггером. Не поверил Самарин в ее показания. А раз не поверил, то и сидеть сложа руки он не мог. Ну что ж, на этот случай у него тоже знакомые найдутся.

Прокуратура встретила тишиной. Работают же люди! Не то что следствие, где постоянно кто-то суетится, сроки горят, двери хлопают, и все надо было сделать «еще вчера».

В нужный кабинет он попал без труда, так как его здесь отлично знали. Заместитель прокурора Загорский Яков Константинович мужиком был деятельным и в свои хорошо за пятьдесят выглядел гораздо моложе. Подтянутый, с военной выправкой и умными проницательными глазами. Даже обширная лысина его совсем не портила.

А еще он был достаточно умен, чтобы не рваться в начальники, но и в то же время, не дать себя подсидеть более молодым и резвым.

Когда Самарин без стука вошел в кабинет, Загорский просматривал какие-то бумаги. Увидев вошедшего, он с видимым удовольствием, потягиваясь, оторвался он нудного занятия.

– О. какие люди! Заходи. Ты, Слава, по делу, или как? – Яков Константинович снял очки, положил их на стол и основанием ладоней помассировал глаза.

– Привет Яков. Вообще-то по делу, но в гости. Так что от кофе не откажусь. Тем более, он у тебя всегда отменный.

– Что есть, то есть. Не люблю, знаешь ли, гадость всякую. Сейчас скажу Светлане, чтобы сварила. Мне тоже нужно перерыв сделать, а то уже буквы перед глазами сливаются.

– Что-то срочное?

– У нас все срочное. Сам же знаешь. – Яков Константинович нажал кнопку селектора. – Света, сделай два кофе, пожалуйста.

Селектор заскрежетал, а потом голосом Светланы произнес: «Хорошо, Яков Константинович», и отключился.

Загорский повернулся к Самарину, который по-хозяйски уже устроился в кресле.

– Ну чего, назад не надумал?

– Нет спасибо. – Самарин усмехнулся. Вопрос это он слышал часто, почти в каждом кабинете. – Меня назад ничем не заманишь, я уже вольной жизни попробовал.

– Ну тогда рассказывай, с чем пришел?

– Да вот, посоветоваться хотел. Дело тут такое, щекотливое.

– Ой, Слав, не крути. У нас все дела щекотливые. Людей сажаем.

– Ну, не людей, а преступников.

– Так преступники тоже люди. Но ты ведь здесь не за тем, чтобы в словоблудии упражняться. Так что рассказывай, как на духу. Знаешь ведь, врачу и следователю…

– Так вы не следователь.

– Тогда считай, что врач. Говори уже.

– Да дело это мое. Изнасилование.

– Это Абрамцевой что ли? Значит ты взялся пацана этого защищать. Как его там, насильника этого… Я забыл.

– Петр Суржиков. Только в том-то и дело, что он не насильник.

– Как это не насильник, если девчонка на него указала? Несовершеннолетняя, между прочим.

Самарин, в который уже раз поразился памяти друга. Ведь все дела, которые проходят через их ведомство помнит.

– А так. Мало ли, что она указала. Она и соврать могла. А у Суржикова алиби есть. Он в это время в поликлинике был. Зубы лечил.

– Что, и справка есть?

– В том-то и дело, что была.

– В смысле была?

– В смысле, что доктор эта, у которой он зубы лечил, дала Стасу показания, что они этого Суржикова сами на прием записали. А он об этом знать не знал и у них, соответственно, не был. Только думаю я, врет она.

– Постой, как это сами записали. Зачем?

– Вот и мне интересно. Только если ей верить, то получается, что она в преступлении признается. Медицина-то сейчас платная. И они за прием пациентов деньги со страховой компании получают. Чем больше примут, тем больше денег. А если прием ложный, то еще и экономия материалов и препаратов. Отметил в карточке, что тот же укол анестезии сделал, и все шито-крыто. А ведь у врачей и рецептурные препараты есть.

– Постой, постой, ты хочешь сказать, что в больнице это на поток поставлено?

– А почему нет. Если этим стоматология занимается, остальным что мешает?

– Ты прав. Но тогда получается, что так и наркотические препараты можно легализовать. А что, выписал какому-нибудь больному раком тот же Морфин, а тот об этом ни сном ни духом. По готовому рецепту-то его любой получить может.

– Яков, а ведь я об этом и не подумал.

Как же, не подумал он. Все он, Самарин уже продумал. Именно поэтому и выбрал Загорского. Мужик тот уж больно дотошный, коли вцепится, так до конца пойдет. А Самарину именно этого и надо. Проучить девчонку очень уж хочется. Пусть Загорский проверку инициирует. Будет эта врачиха знать, как Самарину поперек пути вставать. Честная она и принципиальная? Так и Самарин такой. Раз совершила преступление, так ответь.

– Придется, видимо, нам в этом покопаться. Какое-то мутное дело. Ну как, чего выплывет?

В дверь постучали.

– Заходи Света.

Девушка, держа одной рукой поднос с чашками, сахарницей и молочником протиснулась в кабинет. Быстро расставила все на маленьком столике у окна и молча удалилась.

Самарин поднялся и взял свою чашку, вдыхая аромат настоящего кофе.

– Покопайся, Яков. Что там у них в этой больнице происходит. С врачихой этой поговори. Показания ее в деле есть.

– Что-то злой ты на нее какой-то, Слава. Что, все карты она тебе спутала? – Загорский беззлобно рассмеялся. – Думал, победа уже у тебя в кармане, а тут раз и вон, как все повернулось.

Самарин юлить не стал. Глупо перед Загорским-то. Он мужик умный и все правильно понимает.

– Есть такое дело. Только говорю я тебе все это не только из-за Суржикова. Он, коль виновен, свое отсидит. Я же гонорар получу в любом случае, ты знаешь. Не выйдет совсем отмазать, значит попробую срок скостить. Получит года три. Учитывая, что он уже в СИЗО, выйдет через несколько месяцев. Судимость останется, но так это уже его проблемы. Сам в дерьмо вляпался. Мне просто, как говорится, за державу обидно.

– Да понял я, понял. Не суетись. Больницу эту я тряхну, самому интересно. Знаешь, старею что ли. Заскучал, понимаешь, от рутины. А тут хоть что-то новенькое. Давай кофе попьем, а то мы все о делах, да о делах.

– Так встречаемся-то только в прокуратуре, да в суде, мимоходом. А так что б собраться, посидеть.

– Приглашай.

– А и приглашу. Тем более, день рождения скоро буду отмечать. Сорок один это тебе не вот. Жизнь мимо проходит, а мы все в делах и заботах.

Покидая кабинет Загорского, Самарин был на сто процентов уверен, что тот не оставит его слова без внимания. Так что зря ты Яна Леонидовна Орне думаешь, что это сойдет тебе с рук. Да и Козюлину урок будет. Решил с Самариным потягаться. Кишка тонка. Самарин на этом собаку съел. Все ваши приемчики знает. Вы его голыми руками не возьмете.

Конечно, придется теперь чего-то придумывать с Суржиковым. Алиби-то накрылось медным тазом. И здесь если уже не восемь лет строгача, то куда с добром. А смягчения приговора добиться можно. Схема – отработанная годами. Положительные характеристики с места учебы и от соседей, ну и девчонку эту попробовать очернить. Без этого никак. Изнасилование женщины легкого поведения нашими людьми воспринимается вроде, как и не изнасилование вовсе. Так что и срок можно будет скостить. А там амнистии всякие, УДО. В общем вариантов много.

***

Их заведующая поликлиническим отделением орала так, что у Яны до сих пор поджилки трясутся. Тарасюк Кристина Константиновна вообще баба злобная и себе на уме. Властная очень, привыкла, чтобы все было по ее. Яна всегда в ее кабинет входила на полусогнутых. А тут и вовсе Кристина Константиновна разве что ее мордой об стол не приложила. Но было видно, как кулаки от ярости сжимала. А какие слова использовала. Яна такие и не слышала никогда. Даже на мат перешла. Но Тарасюк вообще любит крепкое словцо завернуть. Может, в ее случае так и надо. Начальником быть не просто. Но для самой Яны матерные слова табу, именно поэтому ее так коробит, когда их кто-то употребляет. Особенно если этот кто-то – женщина.

Все же робкие попытки объяснить, что в данном случае речь идет о тяжком преступлении, а не явится в прокуратуру по вызову, для Яны вообще за гранью, отметались ее на корню.

Когда Яна буквально вывалилась из кабинета заведующей ее щеки пылали, а руки тряслись. И как, скажите, в таком состоянии работать. А у нее полный коридор народа.

Жанна, увидев ее, даже присвистнула.

– Что, сильно орала? Яна Леонидовна, вы лучше присядьте на пять минут. На вас же лица нет. Хотите я вам чайку налью. Горячий, только вскипел.

– Нет, Жанна. Сидеть некогда. И так прием задержали. Давай, зови, кто там по очереди.

– Да у вас руки трясутся. Вы же даже укол сделать не сможете. Пять минут ничего не решат. Одна кружка чая – и вы будете, как новенькая. А на мымру эту внимания не обращайте. Подумаешь, пошумела. Она на всех орет. Работа у нее такая. Уволить-то не посмеет. Где потом хорошего врача найдет. Они сейчас на дороге не валяются. Давно уже песня про очередь за забором припев поменяла. Теперь специалисты на вес золота. – Жанна быстро вскрыла пакетик с заваркой, залила его кипятком. – Да вы садитесь. Чего ломишься, обожди, сейчас позовем. – Совсем другим голосом рявкнула девушка на кого-то, пытавшегося заглянуть в дверь, и поставила кружку с поднимавшимся над ней дымком перед Яной.

Та машинально обхватила трясущимися руками теплые бока кружки. Пальцы чуть покалывало, но покалывание было приятным. Не столько от чая, сколько от спокойного журчащего голоса медсестры, Яна начала успокаиваться.