Рецепт на смерть

– Ну все, она допила последний глоток. – Зови пациентов. А то прием идет, а мы расселись тут.

Жанна нажала кнопку, включающую табличку над дверью: «Входите». Дверь тут же распахнулась и в кабинет протиснулся тощий совсем еще молодой паренек, держась правой рукой за щеку.

– Доктор, болит очень.

– Проходите, садитесь в кресло, сейчас посмотрим.

Парень неловко втиснулся на сиденье. Не удивительно, отчего-то бормашину никто не любит. И Яна может понять пожилое поколение. Детские страхи – они очень сильные. А нынешним бабушкам и дедушкам в свое время зубы сверлили прямо так, без наркоза. Но молодежь-то о таком только из их рассказов слышала. А бормашину все-равно не любит. На подсознательном уровне, что ли?

Она натянула перчатки, отмечая, что руки уже не дрожат.

***

Дело с изнасилованием, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Самарин, конечно, этого так не оставит. Он проигрывать не любит. Но теперь ему никуда не деться, пусть злобствует сколько хочет. А только вот оно, собственноручное признание обвиняемого в совершенном им деянии. Все оформлено, как полагается и в дело уже даже подшито.

Так что, как Самарин не крутись, а чалится его подзащитному на зоне, да еще по такой нехорошей статье. Стас даже засмеялся про себя, вспомнив не к месту скабрезный анекдот о том, как парень по наивности решил признаться в изнасиловании перед сокамерниками, показывая руками достоинства девушки, над которой надругался, и как те ему объяснили, что показывать на себе – примета плохая.

Что-то Стас сегодня какой-то слишком уж веселый. Впрочем, повод у него есть. До конца месяца осталось два дня, а он уже направил два дела. Обычно-то конец месяца – самая горячая пора, когда он и ночами с бумажками сидит. А тут, прямо праздник какой-то.

Он заварил себе чай покрепче. Сейчас еще с текущими делами разобраться, сроки проверить. Хотя их проверяй, не проверяй, а все равно где-нибудь, чего-нибудь упустишь. Сам никогда не знаешь откуда прилетит.

Он уже поднес кружку к губам, и в этот самый момент телефон разразился веселой трелью. Высветившийся номер был ему незнаком.

– Алло. – Голос сухой и официальный. Стас всегда так отвечал на незнакомые номера. Мало ли кто окажется на том конце провода.

Но на этот раз на том конце провода была Яна Орне. По голосу было слышно, что девушка волнуется.

– Станислав Яковлевич, а что теперь будет? Нас с заведующей поликлиникой посадят? А других врачей? Они ведь тоже, как и я…

Стас даже растерялся.

– Почему посадят, что вы такое говорите?

– Ну как же. Раз организована проверка. Все же выяснится. Страховая компания узнает…

Стас сначала даже ничего не понял из ее сбивчивой речи, но когда до него дошла суть вопроса… Он еле сдержался, чтобы не долбануть кулаком по столу. Вот ведь Самарин! Ну и гнидой же он стал. Кинулся видно к кому-то из знакомых за защитой. Обидели бедненького, не дали преступника вытащить. Понимал ведь, что проблемы Орне устраивает. Намеренно делал. Мол, чтобы в следующий раз неповадно было. Вот гад.

– Яна Леонидовна, вам стоит сейчас успокоится. Я не думаю, что у вас будут большие проблемы. Вы не сделали ничего такого уж серьезного. Вы же не торговали результатами анализов или рецептурными препаратами…

Стас вдруг похолодел от собственной догадки. Яна, возможно, и нет, а другие? Что вообще там в этой поликлинике происходит? Что может обнаружить проверка? Пожалуй, нужно осторожно поинтересоваться, кто организовал проверку и ради чего? Если просто чтобы насолить ему, Стасу, щелкнуть, так сказать, по носу – это одно. Но ведь кто-то слова Самарина мог и по-другому воспринять.

Ох, дурак ты Самарин, плеснул керосинчика на тлеющие угли.

Часть II

Ложь во спасение

Ну почему все самое плохое всегда достается именно ему? Да, он новичок в отделе, самый молодой, и работает совсем недавно, но это же не повод скидывать ему все самые трудоемкие и сомнительные дела. А это дело именно такое. Нудное, никакого интереса в нем нет, все изначально понятно, а писанины, выше крыши. А как иначе? Сами подумайте, два трупа. Один жертва, а другой его убийца, застреленный при задержании.

И чего ради, скажите мне этот Стас Михайлович Каверин, всего-то тридцати четырех лет от роду, зарезавший ни с того, ни с сего врача Лобанова, так сопротивлялся при задержании, что бросился с ножом на сотрудника? Чего он вообще приперся в эту больницу и чем, в конечном итоге, врач ему не угодил?

Хотя почему в эту-то, как раз понятно. В ней лечился его сын. У мальчика был рак, в последней стадии. Ребенок недавно скончался, при вскрытии ничего криминального не обнаружили, обычные признаки умершего от рака. У жены после этого случился сердечный приступ, и она сейчас в больнице. Врачи борются за ее жизнь, но прогнозы неутешительные.

Тут у любого крышу сорвет. А про Стаса Каверина вообще все соседи и знакомые в один голос утверждают, что после длительной «командировки» он был слишком вспыльчивый и горячий. Вот только почему на врача-то кинулся? Ведь тот, как раз наоборот, помогал его сыну?

Влад знал, что такое умирать от рака. Совсем недавно и им с матерью довелось ухаживать за дедом. Уже несколько лет прошло, а у него до сих пор свежи воспоминания, о тех мучениях, что перенес дед. Жизнь таких больных, это череда обезболивающих уколов. И препараты, что колют тем, у кого рак в четвертой степени в аптеке не купишь, за это можно срок схлопотать немалый. Влад, как следователь, это точно знает, у самого были дела по 228 статье. Так что, только по назначению врача, при строгом учете. И колоть их нужно было все чаще и чаще. Иначе боль терпеть нет никакой возможности.

Дед в конечном итоге, как и Каверин младший, умер, но Влад с благодарностью вспоминал всех врачей и медсестер, которые до последнего заботились о деде. Если бы не они, то чтобы Влад с мамой стали бы делать с таким больным на руках. Уколы колоть они не умеют, сидеть у его постели день и ночь, тоже возможности нет, оба работают. Да и видеть эти страдания неподготовленному человеку, приятного мало.

В общем, Стаса он, конечно, понимает, в том плане, что перенести смерть сына тяжело, но убивать врача, это, ребята, перебор. Не он виноват в смерти мальчика. Он-то, как раз, пытался помочь.

Так что дело, на первый взгляд кажущееся простым и понятным, на поверку оказывается не таким уж тривиальным. Хотя, возможно, это только для него, Влада Озерова следователя, главного следственного управления министерства внутренних дел, есть в этом деле двойное дно. Ну, не привык он отмахиваться от фактов, и в каждом деле стремиться дойти до конца, проследить все мотивы, все обстоятельства.

Другой бы, глядишь, давно оформил все бумаги, тем более что никто и придираться не стал бы. Врач убит, убийца тоже убит, а пареньком этим, который его застрелил, лейтенантом, пусть служба собственной безопасности занимается. Давно дело бы в архиве пылилось.

Но такая работа не для Влада. Не умеет он так. И отец не умел, и дед. Семейная династия. Дед еще в войну начинал. Когда Влад был маленький, столько ему всего понарассказывал, писал бы Влад романы, на года б материала хватило. Наград и грамот одних от начальства, целая стена в кабинете была. Потом отец эстафету принял, тоже специалистом был хорошим. Про таких говорят: «родился ментом». И вот теперь он, Влад, тоже по их стопам пошел.

И тоже, видимо, чуйкой его бог не обидел, не один раз уже выручала она его. Вот и сейчас, царапает его что-то внутри, по ночам спать спокойно не дает.

Наверное, именно из-за этой иголочки невидимой, что засела у него в одном месте, и пришел он сегодня сюда, в эту квартиру, в которой до недавнего времени проживала семья Кавериных. Отец Каверин Стас Михайлович, бывший спецназовец, участник военных компаний, перед смертью работавший водителем такси. И кто ему только лицензию дал с таким взрывным характером. Правда, это по описанию соседей и знакомых, но не могут же они все врать.

Мать, Каверина Анна Никодимовна, отчество у нее то еще, учительница по образованию, последнее время не работала, так как ухаживала за сыном. И сам сын, Андрей, семи лет от роду. Жалко паренька, даже пожить не успел, а сколько натерпелся.

Вот только Владу и самому непонятно, зачем он здесь, что хочет он найти в их квартире? Причину, по которой Стас набросился на врача, написанную большими буквами прямо на обоях? Что это Влад все его врач, да врач. У врача, между прочим, тоже имя есть. Он Лобанов Анатолий Юрьевич, врач высшей категории, профессор. Был… Так что Стасу и его жене грех было жаловаться. Лечил их сына не абы кто, а хороший специалист. Чем же этот хороший специалист так прогневал убитого горем отца, что тот не дрогнувшей рукой перерезал ему горло?

Влад еще раз окинул взглядом комнату, служившую Кавериным гостиной. Старенькая, местами потертая мебель, слегка засаленный диван, на всем слой пыли. Оно и понятно, вряд ли в семье были лишние деньги, лечение тяжелобольного требует изрядно финансов, да и убираться Анне Никодимовне в последнее время было некогда, из больниц не вылезала.

Ничего в этой комнате не указывало на наличие у хозяев каких-либо тайн или секретов. Обычная семья, каких немерено по всей России.

Влад почувствовал, что рубашка прилипла к спине от пота. Окна в квартире давно не открывались, а на улице плюс тридцать пять. Жара в этом июле такая, что плавиться асфальт, и природа просто изнывает от удушья. Две недели уже ни капли дождя. Так что совсем не удивительно, что он вспотел. Только ему еще часов семь, а то и больше работать, и переодеться, не получиться.

Влад прошел в ванную, и осторожно открыл кран. От холодной воды стало немного легче. Может, хватит уже дурью маяться, нужно кончать с этим делом.

Влад выключил кран, и собирался уже уходить. Повернувшись к двери, он задел ногой торчащий шланг от стиральной машины и, покачнувшись, машинально вытянул руку, чтобы не упасть. Рука уперлась куда-то под зеркало, и он увидел, как зеркальная поверхность плавно отъехала в сторону, открывая небольшую нишу, из которой к его ногам выпал объемный чисто белый, без каких-либо надписей конверт.

***

22 Октября

Сегодня я впервые увидел моего сына, мою частичку, мое продолжение. Пять лет он рос без меня, и у меня не было возможности обнять его, услышать стук его сердца, вдохнуть сладостный детский аромат. Все, что было у меня от сына и жены, это редкие письма и всего несколько фотографий, которые я тщательно хранил.

Но теперь все, моя командировка закончена, и, похоже, что навсегда. Теперь напоминать об этих годах будут разве что редкие звонки бывших коллег, хотя в наших рядах такое не приветствуется, да раненная и не слишком удачно заштопанная в полевом госпитале рука, ноющая на перемену погоды.

Ну, что ж, попробую жить обычной человеческой жизнью, такой, какой живет большинство людей на земле. Буду любить жену, растить сына, устроюсь на работу.

Анна без сомнения рада, что я теперь каждый день буду с ней и сыном, а мне самому страшно. Нет, конечно же, я люблю свою семью, очень люблю, и хочу быть с ними, но я солдат, всю сознательную жизнь им был. Профессию выбрал сам, и никогда об этом не жалел. И сейчас мне страшно от мысли, что здесь, на гражданке, я могу не найти своего места.

Но даже этот страх меркнет перед радостью видеть, как растет мой сын. Так приятно проводить с ним время, играть, гулять в парке, водить его по утрам в детский сад, вечером забирать, выслушивая бесконечные детские секреты и обиды, отвечать на многочисленные вопросы.

Ему уже пять. Как же много я пропустил! Но теперь я все наверстаю.

27 Октября

Сегодня выходной. Мы с Анной и Андрюшкой ходили гулять. Сначала ели мороженное в кафе на втором этаже торгового центра, что у вокзала, а потом Андрюшка играл с ребятами на площадке в парке, а мы с Аней сидели на лавочке и наблюдали.

Он выглядит гораздо старше своих сверстников. И он такой крепкий, настоящий маленький мужичок.

Кто-то из ребят случайно задел его на горке. Андрей не удержался и упал. Анна тут же кинулась его поднимать, но он не позволил. Встал сам, отряхнулся и хоть в глазах стояли слезы от боли, я видел их, они предательски блестели на неярком осеннем солнышке, он не заплакал.

Все правильно, мужчина не должен показывать слез. Никогда. Даже если очень больно, стисни зубы и терпи. Мне есть за что, уважать моего сына.

Уже дома, когда он переодевался, мы с Аней увидели большую шишку на затылке. Анна хотела ехать к врачу, но Андрюша отказался. Сказал, что она уже не болит и через пару дней пройдет.

А потом мы пили чай с пирожными, купленными по пути домой, и смотрели мультфильмы, которые нам включил Андрюша.

Я хочу как можно больше участвовать в его жизни, знать, что ему нравиться, что он читает, что смотрит. Мне нравиться, что он пускает меня в свой детский мирок. Как же я его люблю. Его и Аню. Моя семья для меня дороже всего на свете.

***

Когда в семью приходит беда, сильные люди собираются, чтобы противостоять свалившемуся горю. Только это не про Люду. Она совсем не сильная, и никогда и не была. Всю жизнь она плыла по течению, и другие легко манипулировали ею.

Вот и сейчас она растерялась и не нашла ничего лучшего, как разрыдаться. Предательские слезы навернулись на глаза еще там, в кабинете, а уж когда она вышла, они выплеснулись рыданьями, горькими, неутешительными. Она прислонилась спиной к стене и медленно сползла вниз, прямо на грязный, затоптанным множеством ног пол, обхватив руками колени.

Слезы катились по щекам, но никто не обращал на нее внимания. В этих стенах, видимо, уже привыкли к плачущим женщинам. А что еще остается, когда тебе сообщают, что у твоего единственного ребенка онкология?

Она уже там, в районной больнице, когда получила направление в областной центр, поняла, что все плохо. Сердце ушло в пятки. Но тогда еще была хоть какая-то надежда, что местные врачи ошибаются, что все не так страшно. Но теперь все, приговор вынесен.

Люда, конечно, слабая, но не глупая. Она понимает, что теперь их с дочкой жизнь поменяется, и уж точно не в лучшую сторону. Эти стены станут их с Юлькой домом, и даже пройдя все круги ада, ни один врач не гарантирует результат. Вот и здешний доктор ей так и сказал:

– Да вы не переживайте. Не все так плохо. Человечество уже научилось лечить лейкемию. Девяносто процентов детей с таким диагнозом полностью излечиваются и возвращаются к нормальной жизни. Конечно, не обещаю, что это будет легко. Даже современные препараты не панацея. Но они работают. Просто нужно приготовится к долгой трудной борьбе. Девочке придется здесь задержаться. Будем надеяться на лучшее.

Надеяться на лучшее. Не «мы вылечим», не «она обязательно выздоровеет», а «будем надеяться на лучшее». И как ей, как матери, выдержать это? Видеть страдания собственного ребенка и знать, что ничем не можешь помочь? Конечно, если бы у нее были деньги…. Но откуда они у нее? Она одна воспитывает Юльку, даже от алиментов отказалась. Уж очень она была зла, когда этот козел, Юлькин папаша, и по совместительству тогда еще ее муж, затащил в постель ее сестру Ирку. И ладно бы просто переспал с ней, так он еще и ребенка ей заделал. Что оставалось Люде, конечно, она подала на развод. Юльке тогда был всего годик. Пришлось срочно устраивать ее в ясли и топать на работу. Обида обидой, но есть-то хочется, и ей и дочери. А еще надо одеться, обуться, квартплату оплатить. Тоже деньги и немалые.

Но денег все равно не хватает. Зарплата у поломойки небольшая, а больше Люда ничего не умеет.

Это сейчас она стала такой умной и все понимает. А нужно было умной быть тогда, когда она в школе училась, потому что она-то, как раз и не училась. Тогда ей казалось, что образование – это слишком скучно. Веселее было гулять с девчонками и по дискотекам бегать. А матери за чередой ухажеров некогда было дочь учить уму-разуму. Вот Люда все и прогуляла. Да так, что с ее оценками даже в техникум не взяли. Пошла в училище на парикмахера учиться, но сама бросила. Не смогла чужие волосы стричь, брезгливость не переборола.

А тут и Витенька ненаглядный подвернулся. Она долго не ломалась, не первый он у нее был. Как забеременела, расписались, ну а потом этот скандал и развод.

Так что помочь ей некому. Витьке на дочь плевать, а сестра только узнает, что она к нему обратилась, так может и с лестницы по-родственному спустить. Мать ее сразу из жизни вычеркнула, как только Люда школу закончила. Она сама всю жизнь живет за счет мужиков, ей нахлебники не нужны. Какой мужик согласиться помимо сожительницы еще и ее дочь с ребенком содержать?

Хорошо хоть квартира от бабки осталась. Только Людина, личная. Отцы-то у них с Иркой разные. А так бы ее и из квартиры выперли бы. Но обломались. Бабка умной была. Понимала, помри она, бывшая невестка быстро на квартиру лапу наложит. Вот и оформила все честь по чести. Дарственную на внучку подписала. Правда, мать и тут попробовала влезть. Люда слова ее надолго запомнила.

– Нечестно это. Я мать твоя. Родила, вырастила, столько денег на тебя извела. – О как, извела, не потратила даже. – Так что должна ты квартиру на меня переписать.