Тайны прошлого

В палате, которую только что покинул Семен Васильевич, седая немощная женщина, полуслепыми глазами глядела в потолок. Да Амалия, похоже, отжила ты. Хоть и не такая уж старая, да вот болезнь… Уж и не узнать в тебе той статной, красивой женщины, которая когда-то так понравилась Володе.

Амалия Львовна скосила глаза на дверь. Ну, вот, ушел. И чего им всем от нее нужно. Неужели старые тайны не дают никому покоя. А жаль она на самом деле памяти-то не растеряла. Все помнит. Да, только больно уж страшно, то, что совершили они с Володей. Вернее, он совершил. Правда, с ее молчаливого согласия. Вот и приходится теперь лежать овощем. Делать вид, что из ума выжила. А на самом деле, бог ее миловал от старческого маразма. Тело вот сдало, а ум пока в порядке. Да ведь только…

Прошлый раз она так испугалась. Подслеповата стала на старости лет. Сначала и впрямь поверила, что это ее ученик. А когда уж он начал вопросы задавать…. Ах, Володя, Володя. Сколько лет прошло. И зачем я тогда поддалась на твои уговоры. Любила тебя сильно, а ты мной просто пользовался. И ведь знала я об этом. Знала. Но все равно надеялась. Надеялась, сама не зная на что. Вряд ли бы ты с женой развелся. При твоей работе, да с твоими принципами.

Ох, как надоело притворяться. Делать вид, что не соображаю уже ничего. Но ведь страшно. Видишь Володенька, даже после твоей смерти нашлись люди, которые обо всем знают. Ну, может – не знают, но догадываются. Ведь расспрашивал же меня тот мальчик. У тебя спросить уже не могут. Да, да, не удивляйся. Я знаю о твоей смерти. Сначала я это сердцем почувствовала, а уж потом по телевизору увидела…. Но привычка беседовать с тобой так у меня и осталась. Всю жизнь я с тобой говорю. Уж сколько лет тебя нет рядом, а ты все со мной. И память моя при мне. Да и разум не растеряла, хоть и уверяю всех в обратном. Но я все помню. Только ведь страшно. Не за себя уже. Я-то почти отжила. А дочь? Внуки? Ведь в родном городе так и живут. И опять же, бумаги твои. Ведь в квартире остались, где дочь с мужем и детьми сейчас живет. Случайно их конечно не найдешь. Спрятаны надежно. Тайник ты сделал на совесть. Но ведь кто-то может узнать, что они в квартире. Придут забирать. А там дочь, внуки. Не захотел ты их сразу уничтожить, оставил до лучших времен. Вот мне теперь и майся.

А ты умел уговаривать. Слаба я была перед тобой. Что же мы натворили. Но ведь дети-то чужие, не свои. А теперь вот страшно, потому и молчу. Пусть наша тайна будет вместе со мной похоронена. Поверь, так лучше.

Амалия Львовна тяжело по-старчески вздохнула, и прикрыла бесцветные, слезящиеся глаза.

***

Почему-то мысли о неожиданной тайне, казалось плотным кольцом окутавшей злополучный 11 «а», всю ночь не давали Семену Васильевичу уснуть. Он ворочался с боку на бок, снова и снова обдумывая все, что смог узнать. И его очень тревожило, что всего этого было, как говориться – «кот наплакал». Чего проще, разыскать несколько человек, родившихся в Советском Союзе. Еще по работе в комитете госбезопасности Семен Васильевич знал, что система учета населения в той, еще доперестроечной стране была не в пример лучше нынешней. Да, вот, поди ж ты! Оказалось, что ошибся он. Тогда-то учли всех, да уже после не доглядели. Найти человека не проблема, если знать – кого искать. А вот с этим-то как раз и проблема. Нет бумаг – и спросить не с кого.

Сквозь незанавешенные шторы Семен Васильевич видел ярко выделяющуюся на фоне ночного неба, казавшуюся совсем близкой, луну. А может, действительно, он ни на что не годен, и правы были те мальчишки, отправившие его в отставку. Он привык служить по-старинке, когда в стране порядок, все разложено по полочкам, и каждый знает свою задачу. А сейчас все встало с ног на голову. А значит и люди должны поменяться, приспособиться.

Он вздохнул и повернулся на другой бок. Мысли снова вернулись к злополучному классу. А все-таки, почему Полторанин приехал именно к нему? Странно все это. Странно и непонятно. Но отступать теперь уже нельзя. Раз он дал согласие…

Семен Васильевич еще поворочался, принимая решение завтра же поговорить с дочерью Амалии Львовны. По словам директрисы, девочка немало времени проводила в школе и вполне могла знать многих учеников. На дискотеки-то небось вместе бегали.

Уснул он уже под утро, и, проснувшись, сразу же, как только зазвонил будильник, очень удивился, что чувствует себя бодрым и выспавшимся. Быстро собравшись, Семен Васильевич вышел из дома и через два часа уже подъезжал к маленькому городку.

Адрес Крутовой Лилии Захаровны, получившей эту фамилию от мужа, а в девичестве Сервилиной, Семен Васильевич получил довольно быстро. Помогли старые связи. У одного из сослуживцев нашлись знакомые в местном отделении милиции.

Семена Васильевича встретили там хоть и сдержано, сказалась давняя вражда между двумя ведомствами, но помощь всеже оказали. И теперь он подъезжал к дому, где долгие годы проживала Амалия Львовна, а сейчас обитала ее дочь с мужем, двенадцатилетней дочерью и четырехлетним сыном.

На звонок в дверь долго никто не открывал, и Семен Васильевич уже подумал, что все на работе. Ну вот, не вовремя приехал, придется ждать до вечера. Он уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг дверь распахнулась.

На пороге стояла довольно еще молодая женщина, в, накинутом поверх домашнего платья, стареньком халате. Руки ее до закатанных выше локтей рукавов были мокрые, и капли воды стекали с пальцев на коврик у двери.

– Вы к нам?

– Добрый день. Я ищу Крутову Лилию Захаровну. – Семен Васильевич вынул удостоверение и, развернув его, показал женщине. Она, не торопясь, внимательно прочла все, что там было написано, и только после этого подняла на Семена Васильевича удивленные глаза.

– Я не понимаю…, да вы проходите. Крутова – это я. – Она засуетилась, пропуская гостя в квартиру.

– Проходите в комнату, я сейчас. Постирушку вот затеяла, потому и звонка не слышала. Вода шумит. Выходной у меня сегодня. – Как бы оправдываясь, прибавила она, скрываясь в ванной.

Появилась Лилия Захаровна минут через пять. Халат она сняла и теперь была в простом свободном платье, на котором кое-где видны были мокрые пятна.

– У вас ко мне какое-то дело?

– Собственно, да.

– Тогда, может быть, мы перейдем на кухню. Попьем чайку и поговорим.

Кухня оказалась маленькой, но чистой и очень уютной. Семен Васильевич опустился на табурет, покрытый мягкой войлочной подстилкой, и с наслаждением глотнул крепкий ароматный чай, поданный ему хозяйкой.

– Так, о чем вы хотели поговорить?

– Вы знаете, мне даже как-то неловко спрашивать. Дело касается учеников вашей матери.

– Матери? – Удивление, отразившееся на ее лице, словно бы преобразило женщину. Сейчас она была похожа на растерянного ребенка.

– Понимаете. Два дня назад ко мне обратился один человек. Он хочет разыскать учеников той школы, где работала ваша мать. 11 «а» класс девяносто первого года выпуска. Но архив с именами и адресами сгорел. Вера Сергеевна, новый директор школы, сказала мне, что ваша мать была классным руководителем у этих ребят, вот я и подумал, что вы, возможно, сможете мне помочь. Может быть, вы помните кого-то из них, или у вас сохранились фотографии?

– Фотографий точно нет. Мама, когда переехала жить в дом престарелых забрала их с собой. Знаете, она очень сильно привязывалась к своим ученикам. Любила их, как родных. Я когда была маленькая, даже ревновала ее. Она знала, что происходит у каждого дома, помнила их дни рождения. О моем же часто забывала. Вернее, не забывала, а была слишком занята, чтобы устраивать детские праздники. Так, мимоходом с утра поцелует, сунет в руки какой-нибудь дешевенький подарок. Денег-то в семье особых не было. На одну ее зарплату жили. Так вот, когда она приняла решение переехать в интернат, ни одной моей фотографии она с собой не взяла, а вот учеников своих…

– Что же ей дома-то не жилось? – Вопрос вырвался как-то сам собой, и Семен Васильевич тут же пожалел о сказанном, но Лилия Захаровна не усмотрела в его словах ничего оскорбительного и бесхитростно пояснила:

– Сергей мой ей не понравился. Никак с ним ужиться не могла. Поедом нас ела. А нам идти-то больше было некуда. Сергей детдомовский. Вот и приходилось терпеть. А потом вроде повеселела, начала даже иногда разговаривать с моим мужем. Раньше-то он утром поздоровается, а она губы подожмет и ко мне обращается.

– Лия – она меня так зовет – попроси своего мужа со мной не разговаривать.

Сергей, конечно, обижался, но молчал, любит он меня сильно. Так вот, мать начала даже с Дашенькой сидеть. А потом мы узнали, что она продала деревенский дом, оставшийся от бабушки, и заключила договор с интернатом. Вот так и уехала, ни с кем не попрощавшись. Я наведывалась к ней несколько раз, гостинцы привозила, так она возьмет все и прогоняет меня. Ну, я и стала посылки через персонал передавать. А теперь вот и вовсе она плохая стала, не встает, не узнает никого.

Лилия Захаровна горько, по-детски вздохнула и продолжила:

– А насчет того класса, я ведь старше этих ребят. Дружить мы с ними – точно не дружили. Сами понимаете, в таком возрасте разница в три года – это существенно. Мне тогда они малышней несмышленой казались. У меня-то уже мальчики на уме были, опять же в институт поступать готовилась. В общем, не до них мне было. Хорошо помню только старосту класса. Бойкая такая девчушка. Первая заводила во всех делах, живая, веселая, но прямолинейная и справедливая. Так отбрить могла – мало не покажется. Класс ее слушался беспрекословно. Да и ее-то я ведь почему помню? Квартира у нее в соседнем доме. В школу нам по пути было. Да и сейчас я ее часто вижу. Она все в той же квартире живет. Правда, мы не общаемся. Так, привет, как дела, вот и весь разговор.

Ну, наконец-то. Кажется, дело начало сдвигаться с мертвой точки. Семен Васильевич весь подался вперед, как гончая, почуявшая добычу и приготовившаяся к прыжку.

– Лилия Захаровна, а имя ее вы помните?

– Ну, конечно. Олечка. Оля Савостина. Она так осталась Савостиной. После развода взяла назад свою девичью фамилию. Знаете, в маленьких городках, даже если плотно не общаешься, все равно про всех, кто в твоем дворе живет, все знаешь. Она на первом этаже проживает. Подъезд – как у нас, а квартира прямо.

Семен Васильевич поблагодарил хозяйку и, спустившись во двор, двинулся к соседнему дому. Подъезд был точной копией того, из которого он только что вышел. Да и дверь мало чем отличалась от предыдущей, разве, что дерматин, на ней был несколько новей и цвет чуть другой. А так – просто близнецы-братья.

Дверь распахнулась сразу же, он еще даже не успел отнять руку. На лестничную площадку выпорхнула девчушка, лет восьми, одетая в легкое темно синее пальто. Ее растрепанные льняные волосы разметались по воротнику. Она глянула на Семена Васильевича огромными испуганными голубыми глазами. Скорее всего, ожидала увидеть подружку и, наткнувшись взглядом на незнакомого мужчину, испугалась. Учат их родители, учат, что нельзя распахивать двери перед первым встречным, а они знай свое. Семен Васильевич постарался как можно добродушнее улыбнуться, желая расположить ее к себе, успокоить.

– Добрый день!

– Добрый. Вы к нам?

– Мне нужна Савостина Ольга.

Девчушка рукой с обломаны ногтями, обрамленными на концах полосками грязи, почесала нос.

– А мамы нет дома. Она на работе.

– Жаль. Мне очень нужно с ней поговорить.

– Так дойдите к ней на работу. Там за углом детский сад. Мама сейчас как раз должна с детьми гулять. – Маленький пальчик показал куда-то в сторону мусоропровода, за которым сквозь низенькое окошко с мутными давно не мытыми стеклами виднелась улица.

– Спасибо за помощь. – Семен Васильевич снова улыбнулся.

Тут двери подъезда с грохотом распахнулись, и в него торопливо влетела еще одна раскрасневшаяся, запыхавшаяся девчушка, облаченная в не слишком чистую серую с яркими цветами куртку и домашней вязки шапку. Увидев ее, собеседница Семена Васильевича сердито закричала: