Дочь программиста

К Полине Ивановне он не стал заходить – поздновато, да и в ее доме не было света. Сам Петрович был не в духе, а свое настроение не хотелось никому показывать и что-то объяснять. Когда он поднимался по ступеньками к себе на веранду, неожиданно в тишине, у калитки, прозвучал знакомый голос: «Ваня, Иван Петрович, приехал? Я переволновалась, даже не могла заснуть, вот решила пойти тебя встретить, вдруг нужна помощь? Машина, сам знаешь, сломаться может в любой момент, да и на дороге все может быть. А теперь я спокойна: ты жив и здоров. Поди устал, иди домой. Отдыхай.»

Она стояла около калитки и ласково смотрела на Ивана Петровича. Он спустился к ней, взял ее руку в свою, поцеловал ее и прошептал тихо-тихо: «Поленька, душа моя, спасибо тебе за все. Сама-то не промокни, трава уже вся в росе. Темно уже, завтра зайду к вечеру. Подожди, подожди. Я совсем забыл, ты ведь завтра собиралась Ольгу забирать из больницы. Я тебя подвезу, машина на ходу. И втроем обратно. Как, кстати, она? Лучше ей? – Полина Ивановна промолчала. – Так что мы с самого утра и поедем, чаек попьем и в путь. Договорились? Полина Ивановна согласно кивнула и, мягко ступая, направилась к своему домику.

Глава 5

Как нарочно, с утра погода не заладилась. Кончилось бабье лето, в свои права вступила хозяйкой осень. Холодный ветер раскачивал деревья, кусты мотались из стороны в сторону, последние цветы на клумбах поникли и имели жалкий вид. Дивный сад готовился к холодам и снегу.

В клинику они успели вовремя. Полина Ивановна пошла забирать Ольгины вещи, а Иван Петрович поддерживал девочку до выхода из клиники. Он обратил внимание, что костыль ей не по размеру и девочка опиралась на него, морщась и чувствуя боль. Обратная дорога показалась легче и короче. Они несколько раз останавливались перекусить. (И когда только Полина Ивановна успела напечь пирожки и приготовить домашний квас?) До дачного поселка доехали быстро. Прошел дождь, и у самой калитки сияла всеми цветами радуги огромная лужа. Пришлось проехать чуть дальше от дома. Иван Петрович отнес Ольгу на руках до крыльца. Полина Ивановна возилась с дверью, с щеколдами, а Ольга отдыхала на скамеечке около входа, прямо под окнами старого любимого домика. Удостоверившись, что все в порядке, Иван Петрович откланялся со словами: «Слава богу, что дорога была спокойной и добрались без приключений. Моя миссия на сегодня вроде закончена. Отдыхайте. Высыпайтесь. А мне надо машину с дороги убрать и отогнать ее за дом. Если Полина Ивановна позволит, вечерком я к вам загляну».

Когда он ушел, Полина Ивановна помогла племяннице подняться по ступенькам и сказала:

– Как ты, Оленька? Очень устала?

– Да нет, нормально все.

– Поди, есть хочешь?

– Нет, спасибо, тетя Поль. Мы же в машине перекусили. Еще не хочется.

– Ну тогда перекусим попозже. Я сейчас печку растоплю, а то уж больно свежо. Выстудим дом. А тебе нельзя переохлаждаться. Ты пока посиди в своем любимом кресле. Отдохни от машинной тряски. Хочешь, телевизор включу?

– Нет, не надо. Я и в больнице его мало смотрела – больше читала. Тётя Поля, а правда, что у Ивана Петровича дома огромная библиотека? Представляешь, он сказал, что около тысячи книг. Ох, если бы у меня было столько книг! Я бы только и делала, что читала. И собраний сочинений у него очень много. Как ты думаешь, удобно его попросить привезти мне, например, что-нибудь из Драйзера или фантастики? А как мне хочется перечитать всего Грина! Я его просто обожаю.

– Да не волнуйся, привезет он все, что попросишь. Кстати, он мне сказал, что в новом доме специально оставил одну комнату под библиотеку. Будет у тебя «ленинская» библиотека через калитку – читай на здоровье. Человек он добрый, отзывчивый. Между прочим, вместе со мной в клинику приезжал к тебе, правда, к тебе ну никак нельзя было проникнуть: ты тогда лежала в реанимации после операции. Вот поэтому ты его и не помнишь.

– Пока мы одни, Оля, я хотела бы кое о чем с тобой поговорить.

– Хорошо, тётя Поль.

– Девочка моя милая, теперь я являюсь твоим опекуном. Бумаги все выправлены, в больнице я все подписала. В органах опеки тоже. Теперь я за тебя несу личную ответственность. Все проблемы будем решать вместе У нас всегда с тобой было все ладно, так и будет дальше. Мой дом – твой дом. Как жили всегда душа в душу, так и будет. В ту маленькую комнатку, где ты жила летом, привезем из московской квартиры то, что посчитаешь необходимым. Мебель, какая уместится здесь, твои вещи, учебники, – короче, что тебе будет нужно. Сама сообразишь. Так, это я тебе сказала, а еще-то что? Вспомнила. Тебе сейчас шестнадцать с хвостиком. Надо будет паспорт выправить. Съездим в Москву, в ваше отделение милиции. Я хотела сама поехать и все сделать, но нужно расписываться в паспорте, так что, без тебя – никак. А вот когда тебе исполнится восемнадцать и если захочешь жить в своей квартире самостоятельно, я не буду возражать. Но до этого еще долго. Как говорят, загад не бывает богат. И еще я хотела сказать… Ты у меня девочка умная – все понимаешь. Пенсию я получаю небольшую, поэтому, если ты не возражаешь, вашу московскую квартиру хорошо было бы сдать. Это очень нам поможет. Тем временем я похлопочу, чтобы оформить тебе группу инвалидности. Сколько положено – все будет твое, твое приданое. Деньги положим на твое имя, на сберкнижку, а когда ты паспорт получишь, купишь себе что-нибудь. На работе у твоего папы и моей сестры, денег насобирали много, спасибо добрым людям, не оставили в беде, половина, конечно, ушла на похороны, но и нам на жизнь кое-что осталось. После этих слов Оля расплакалась и долго не могла успокоиться.

– Оленька, девочка, поплачь, поплачь. Нельзя в себе печаль таить. Мы ничем им не поможем. Такая у них судьба: любили они крепко друг друга, вот их бог и не стал разлучать после смерти.

– Устала, Оль? Может, отложим разговоры?

– Нет-нет. Тетя, миленькая, как жалко, что осень так быстро наступила. Мне так хотелось бы съездить на кладбище —цветы родителям положить.

– Обязательно съездим. Договоримся с Иваном Петровичем, он нас отвезет, пока еще дороги не совсем размыты. Я хотела тебе сказать о школе: ты ведь пропустила целый учебный год. Я заходила к директору школы, все узнала. Я директора хорошо знаю, все ему объяснила, рассказала твою историю. Значит, есть два варианта: можно пригласить учителей сюда, и они будут приходить к тебе, чтобы объяснять новый материал. Правда, я не представляю, как это делается – за деньги или бескорыстно. В конце года попробуешь сдать экзамены. А второй вариант – самостоятельный. Ты получаешь задания по всем основным предметам, сама по книгам и учебникам разбираешься с ними и в середине года пишешь в виде зачета контрольные работы. По основным дисциплинам. Если успешно все напишешь – будет считаться, что ты закончила десятый класс. Вторую половину года, после зимних каникул и до весны, ты занимаешься так же. С заданиями и зачетами. Если справишься, то получишь аттестат по всей форме. Подумай хорошо, будет ли тебе это по силам. А когда решишь, я зайду к директору и договорюсь с ним. Но ты не спеши, хорошо все обдумай. Между прочим, Ваня, ой, извини, Иван Петрович, тебе во всем может помочь. Он и литературу прекрасно знает, и математику, и физику. Да чего он только не знает!

– Хорошо, тётя. Я все поняла. Мне самой хотелось бы поскорее закончить школу. Но я обязательно посоветуюсь с Иваном Петровичем, может, сегодня вечером мы все вместе решим, какой лучше вариант выбрать.

– Вот и отлично. А сейчас попьем чайку с пирогами и поспим немного, а то я что-то притомилась. Наверно, в машине растрясло. А там будем ждать дорогого гостя. Иван Петрович намекнул, что придет к нам не пустой, а с чаем, с чудесным душистым чаем, который он где-то в Москве достает. Ты же с ним обязательно потолкуй о занятиях – у него не голова, а совет министров, да и плохого он не пожелает. Не забудь о книгах, о которых ты мне говорила. А теперь, Оленька, пошли на кухню, а потом, как полагается, на диваны.

Глава 6

Дни летели быстро. Осень окончательно вошла в свои права, но была в том году недолгая. Дни стали холодными, по утрам уже кое-где в саду лежал снег. У Полины Ивановны было много забот: дома ее было трудно застать. Ольга потихоньку одна справлялась с хозяйством. Научилась растапливать печь. Помогала тете готовить завтрак, а потом убиралась в комнатках. Иван Петрович сделал ей вместо неудобного костыля очень крепкую и красивую палку для опоры. Когда все дела по дому было окончены, садилась за учебники. Она решила, что все-таки лучше сдавать экзамены экстерном. Объем знаний ее не пугал: она схватывала и запоминала все новое быстро, легко. Ей нравилось учиться. И очень ее тянуло программирование, алгоритмы, расчеты и все, что было связано с новыми технологиями.

А Полине Ивановне очень нравилось быть в роли наставницы: исподволь, неназойливо она обучала Олю всяким кулинарным премудростям, научила вязать и даже кроить самые необходимые и простые фасоны, приговаривая, что любая женщина должна все уметь, так как в жизни все может пригодиться. Уж больно хотелось тетке выдать Олю замуж, причем пораньше, лет в восемнадцать. На то у нее были свои соображения. Соседкам она объяснила свою затею так: «Хочется понянчиться с маленьким, и помочь на первых порах Оле надо будет… Вдруг у меня здоровье подкачает, кто же ей еще поможет?»

От такого поворота подруги и приятельницы Полины Ивановны были в шоке. А самая близкая подруга просто ей сказала: «Полина, ты, что, с ума сошла, по-моему, у тебя здоровье уже подкачало!» По-женски они где-то понимали Полину, но категорически считали, что замуж Ольге вовсе выходить не стоит, во-первых, еще больно рано ей для замужества, только—только девочка стала привыкать к новой жизни, впереди серьезные экзамены. Здоровья-то вовсе нет. Какой может быть разговор о замужестве!? Неужели Полина не понимает, что хромоту не спрячешь. И кому, скажите на милость, она будет нужна умная, но неполноценная? Да и где они, женихи-то, откуда возьмутся в нашем поселке? Вся молодежь в Москве: кто учится, кто работает. Сюда только на выходные приезжают, и только летом. И что это Полина затеяла? Надо здоровье девочки восстанавливать, а она надумала жениха искать! У нас в поселке все парни на пересчет. Что-то мудрит Полинушка, ох, мудрит…

Настоящую тайну Полина Ивановна не могла доверить никому: ни один человек не должен был знать, что ей сказал врач. Каждый день, засыпая, она кляла злодейку-судьбу, которая так несправедливо обошлась с ее милой Оленькой. Только лишь Полина Ивановна знала, что болезнь, коварно дремлющая в организме девочки, в любой момент может проснуться. Вдруг начнет съедать ее тело с необыкновенной быстротой, может, даже быстрее, чем сказал доктор. Вдруг ее к тому же парализует в двадцать? Она помнила, как он прочел из истории болезни: поражен позвоночник, возможна частичная парализация, и еще в добавок наблюдаются опухоли… Кому она будет нужна такая молодая и обреченная? Мужу? Вряд ли. Отдаст в богадельню или хоспис и был таков. С другой стороны, а вдруг болезнь отступит, если Оля родит? Может, Божья Матерь заступится за нее? За что такой молодой такие тяжкие муки, за какие такие грехи? Да и поможет ли ей замужество? Ведь какая это нагрузка – замужество! А она ведь ребенок еще! Нет, не в праве она эти проблемы самостоятельно решать: тут нужен совет мудрого человека, прежде всего психолога, стоит посоветоваться и с другими хирургами, а может, обратиться к экстрасенсу?

Глава 7

Отец Олега, Константин Владимирович, после окончания московской военной медицинской академии был откомандирован в Забайкалье. Дослужившись там до майора, он был переведен в Грузию, в тбилисский гарнизон Группы российских войск в Закавказье, который располагался недалеко от столицы Грузии.

Хирургом он был от бога, сложнейшие операции выполнял с большой тщательностью, сам наблюдал и ухаживал за сложными больными. Оставался в госпитале на ночь, если нужно было следить за состоянием больного. Он был опытнейшим хирургом, правда, немного суховатым, немногословным, но прежде всего требовательным и принципиальным. Он сразу вписался в коллектив госпиталя и потихоньку стал негласным его руководителем. Тем более что у госпиталя так и не было начальника: старый руководитель вышел в отставку, а нового пока не прислали. К Константину Владимировичу все сотрудники, работавшие в госпитале, обращались за советами, его мнение было непререкаемым. В этом новом коллективе он стал для всех своим. Но было одно но – грузинский язык он почти не понимал, да что говорить, знал по-грузински слов десять, не более, а произносить их для доктора было неимоверно тяжело. Хорошо, что хоть коллеги, соседи и товарищи сына говорили на русском языке.

Грузия поразила его пышной природой, самобытностью, колоритом, соседством старого быта с новым, обилием древних памятников. Воздух, горы, зелень – все это завораживало, очаровывало, а торопливые, бурлящие, неспокойные реки не могли не радовать глаз, как красивые картины в музее или на экране. Но глядя на эту экзотику, душа и сердце все-таки тосковали по родному Орлу, по местам юности, спокойным русским пейзажам, по месту первой и последней любви.

Константин Владимирович был однолюбом и считал, что на свете нет милее и лучше женщины, чем его жена. Был он к ней необыкновенно нежен, а уж когда она подарила ему сына, в буквальном смысле, таскал ее на руках от счастья.

Ностальгию по родным местам он переживал мучительно. Несколько раз майор подавал рапорт о переводе в другое место службы, в другие округа. Влажные, дождливые зимы, жаркое лето, к сожалению, исподволь отражались на его здоровье. (Он жаловался жене на давление и частые головные боли). Однако каждый раз ему приходил отказ. Константин Владимирович не догадывался, что эти отказы – интриги полковника, командира военной части. Тот, получив в руки рапорт—прошение, немедленно созванивался с вышестоящим командованием и объяснял, что без этого замечательного хирурга госпиталь развалится, что его руки и опыт пока передать некому. Он фактически выполняет функции начальника госпиталя, и перевод его куда-либо нежелателен. «При нынешнем хирурге, – добавлял полковник, – вся „медицина“ у меня в полном порядке. Я, – добавлял он, – как никогда прежде за госпиталь спокоен.» В конце концов, идея с переводом постепенно сошла на «нет». Хочешь не хочешь, надо было приспосабливаться нынешним условиям.

Жену Константин Владимирович привез со своей родины, из Орла. В Тбилиси у нее не было ни знакомых, ни друзей; языка она не знала, и первое время немного побаивалась выходить далеко от дома, особенно вечером. Тем не менее к русской паре соседи по дому отнеслись с участием и уважением, а с появлением у них первенца дружно помогали молодой матери. Через год молодая русская женщина вполне сносно могла объясняться по-грузински, чем восхищала соседей и друзей. Она, правда, как и муж, тоже грустила по городу, в котором родилась и где остались ее родные и подруги. Но время меняет многое: ностальгия по всему русскому, родному, привычному с годами стала чуть ослабевать, а потом как-то вовсе исчезла и, когда любимому и единственному сыну исполнилось семнадцать, Елену Викторовну от чистокровной грузинки отличал только цвет волос и необыкновенной красоты голубые глаза.

Их сын рос в обычном городском дворе старого Тбилиси. Ничем не отличаясь от своих сверстников, Олег часами ловил с ровесниками птиц в предместьях города и воровал в окрестных садах апельсины. Ребята из одного двора, они были неразлучны. Все центральные кварталы Тбилиси принадлежали только им, это были их «тайные царства». Четыре друга, четыре мушкетера – не разлей вода. Всегда вместе. Никаких тайн друг от друга. Все за одного, один – за всех, как у Дюма. Убегала четверка на целый день в горы и часами пропадала на берегу Куры. Но для Олега любимым местом была и всегда оставалась Мтацминда, самая красивая, всегда разная, полная тайн и загадок гора. Недаром в переводе на русский ее название означает «Святая». Олег представлял ее живой, прекрасной юной девушкой, и в двенадцать лет сложил в ее честь балладу, подражая классику грузинской поэзии Николозо Бараташвили.

Четверка неразлучных друзей образовала свое тайное братство – «Совет четырех», где каждый из друзей поклялся «в дружбе до последней капли крови». Каждый из них считался равным другому, и каждый был провозглашен на тайном совете «царем» одного из районов Тбилиси. Гиви стал хозяином Авлабара, Дато «владел» – Абанотубани, Олег – Старым городом, который с раннего средневековья назывался Кала (крепость, по-арабски). Ираклию «достался» проспект Шота Руставели. Каждый из них должен был знать все закоулки и тайные дворы «своих владений», где и у кого какой сад, что растет в огороде, есть ли место, чтобы проникнуть туда незаметно. Каждый день они меняли район своих поисков. Поймать их было невозможно. Домой добирались тайными тропами, известными только им одним, усталые, вымазанные фруктами, зеленью, с карманами, наполненными орехами и ягодами. От своих «великих свершений» их сердца переполнялись гордостью, и счастью их не было предела. Но время летело, и когда друзья пошли учиться в школу, о набегах на сады и огороды пришлось забыть. Изучение потайных мест и облюбованных садов прекратилось до каникул.

Хотя неразлучная четверка друзей попала в одну школу, учились они в разных классах, тем не менее всегда приходили на помощь друг другу, если случались стычки и конфликты с одноклассниками. Физически Олег был сильнее своих друзей: отец заставлял сына с первого класса заниматься бегом, прыжками, отжиманиями, купил ему велосипед. Олег рос крепким, здоровым и, самое главное, не по возрасту начитанным. Он читал запоем, все вечера его были посвящены книгам. От «четверки» свою страсть он скрывал: маленькие мужчины уважали другие пристрастия: технику, спорт, особенно футбол, самолеты. Мечтали о красивых подругах. И учились друзья по-разному, в меру своих способностей. К девятому классу юноши повзрослели. Двое из них, Гиви и Ираклий, покинули среднюю школу: в больших семьях нужны были рабочие руки, поэтому родители отдали их в технические училища. Так неразлучная «четверка» распалась. Но хорошие дружеские отношения между друзьями по-прежнему сохранились.

Глава 8

В десятом классе родителей Олега неожиданно пригласил зайти классный руководитель. В школу отправилась мама, которая была удивлена: впервые за десять лет что-то случилось в школе. Она немного нервничала, подходя к школе, но ее с улыбкой и почтением встретил пожилой учитель истории – он несколько лет руководил классом, в котором учился Олег. Как же она была удивлена разговором с классным руководителем! Он не мог не нахвалиться на Олега: «Ваш сын, уважаемая Елена Викторовна, очень хорошо учится, – начал разговор преподаватель, – получает по всем предметам только отличные оценки; он серьезен, ладит со всеми школьниками, – так что претензий к нему – никаких. А хочу я вам сказать вот что: и это самое главное, у вашего сына все задатки стать очень хорошим историком или филологом. Я недаром выбрал его руководить историческим кружком. Так вот, его доклады просто блестящие. И пишет он хорошо, стиль перевода сохраняет в неизменном виде! Что просто удивительно, такие способности у юноши, у него очень большой дар – ему надо изучать языки, и древние, и современные. Потому у меня к вам есть одно предложение. В этом году в нашем университете будет читаться курс лекций для старшеклассников, желающих заранее подготовиться к экзаменам в вуз. Я бы посоветовал Олегу прослушать этот курс. Это займет два, от силы, три часа в неделю. Зато к экзаменам он подготовится отлично. Посоветуйтесь с мужем, поговорите с сыном. Думаю, что такой возможностью не стоит пренебрегать».

***

Константин Владимирович взял положенные ему за переработку отгулы и решил свободное время посвятить домашним проблемам. Когда Елена Викторовна вышла в магазин, Олег сказал: «Пап, мне нужно кое-что тебе сказать. При маме я не хотел начинать этот разговор, а то она будет волноваться».

– Хорошо, давай поговорим. Что-нибудь серьезное?

– Понимаешь, какое дело… После лекции в университете ко мне подошел один парень, он учится на третьем или четвертом курсе, ну это не принципиально, и спросил меня, кто я по национальности. Честно говоря, я был ошарашен. На чистом грузинском отвечаю, что я – русский, и не скрываю этого, хотя и родился в Тбилиси. «А, вот оно что, – ответил парень. Это все меняет. Тогда ты «свой.» – Я его спросил, что «меняет»? И почему «свой»? – Видишь ли, друг, – так он меня назвал, – мы тут собираемся направить нашему правительству петицию. Во-первых, кто это «мы» и, во-вторых, какую петицию? – спрашиваю я. – Так, все по порядку: смысл петиции в том, что родной язык для всех, живущих в Грузии, – должен быть один, родной, грузинский, а не русский. И так должно быть написано в нашей грузинской конституции. В школах и вузах все предметы должны преподаваться только на грузинском языке. А русский – по желанию. Кто хочет – пусть учит. Я, например, дополнительно занимаюсь английским. И между нами, – добавил он, – Грузия свободна выбирать не только государственный язык, но и свой путь развития. Не Россия должна нами руководить, а мы сами. У нас свое самосознание, традиции, своя гордость. Ты представь: у вашей семьи свое жилище, свой уклад, семейные привычки. И вдруг появляется некто и говорит: все, хватит, будете жить по моим законам, – так, как я скажу. А если ослушайтесь меня, буду принимать жесткие меры. Как тебе этот сценарий? Я думаю, что твой отец и мама, да и ты были бы, мягко говоря, оскорблены. Так вот, если петиция о языке ничего не изменит – будем бастовать.

– И что ты на это ему ответил?

– Что, безусловно, это их право – писать и требовать, что считают справедливым. Но, по вашей логике, – говорю – выходит, что русские и жить здесь не должны. А он мне в ответ говорит: «Нет, брат, кто в Грузии родился, пусть остается. Кроме этого, смотри сам, многие приезжают учиться к нам – разве мы возражаем? – наоборот, только рады. Ты сам знаешь, наш народ очень гостеприимный. Мы очень любим гостей, и хотя для нас гость – это все, но и у гостей должна быть гордость и скромность – погостил и до свидания». Вот, пап, чем закончился разговор.

– Да, Олег, серьезный диалог. Вот, что я тебе скажу. Первое. То, что ты услышишь от меня, не для чужих ушей. Ты уже взрослый человек, серьезный. Информация для внутреннего пользования: никому ни слова, ни намека. Надеюсь на тебя. Итак, о готовящихся студенческих выступлениях все воинские подразделения Закавказского округа в курсе. И компетентные органы, и военная разведка зря хлеб не едят. О том, что назревают волнения, мы знаем давно, получаем по своим каналам сводки и телефонограммы. В прошлом году, когда только готовился проект новой конституции Грузии, студенты выступали с требованиями, который озвучил тебе парень, с которым ты общался, так называемый «брат». Несколько человек из организаторов были предупреждены органами, некоторых арестовали. Сейчас начало марта, посмотрим, как будут развиваться события в апреле. Первый секретарь ЦК партии Грузии действительно находится в крайне сложной ситуации, но, учитывая, что он политик со стажем и имеет чувство ответственности перед своим народом, переговоры, которые он ведет с Политбюро, – а там достаточно много непримиримых консерваторов, – должны, по моему мнению, дать какой-то эффект. Но это лично мое мнение, а как дела в апреле сложатся – одному богу известно. Все сценарии не проиграешь. Многое будет зависеть и от населения, если оно поддержит студентов и интеллигенцию, если на улицы выйдут толпы, вполне могут быть горячие, очень горячие дни.

Во-первых, Олег, маме о нашей беседе ни слова, не волнуй ее. Мама за нас двоих переживает, тем более я дома бываю редко. Если будет что-то срочное, я позвоню из части. Это касается событий, которые могут произойти в апреле. Ни на какие провокации не поддавайся. Ты достойно ответил этому студенту, правильно, но, прошу тебя, ничего не подписывай и ни на какие собрания студентов, даже если тебя пригласят закадычные друзья, не ходи. У тебя последний год, выпускной. Перед тобой стоит конкретная задача: ты должен спокойно готовиться к экзаменам. И не только к школьным, на аттестат, но и в институт. И запомни: у нас семья маленькая, у меня только один сын. А теперь, Олег Константинович, скажи мне, какие у тебя самого-то планы, куда собираешься поступить?

– Пап, в Московский университет. В МГУ есть отделение, вроде отдельного института или кафедры, я точно еще не знаю, – «Востоковедение». Там готовят переводчиков для наших дипломатических миссий в азиатских странах. Изучают арабский, хинди, санскрит и много еще чего. Вот туда хочу. Это – мое. Мне это по душе, и я думаю, что с экзаменами справлюсь. Кстати, пап, там существует военная кафедра, так что после института я буду считаться военным переводчиком.

– Дай бог, чтобы было так, как ты задумал. Но мы еще вернемся к этому разговору сразу после окончания школы. У меня мелькнула одна мысль, но пока еще рано о чем-то говорить. Олег, чувствую, сейчас мама придет. Прошу тебя, береги ее, не волнуй понапрасну.

– Конечно. И ты не волнуйся за нас. Дома все будет спокойно. Пап, а ты можешь в апреле взять отпуск и побыть с нами?